Крестьяне оказались правы: не проехали и половины пути, как началась свирепая снежная вьюга. Все вдруг побелело, земля слилась с небом, исчезла дорога, в вихрях снега затерялись всякие следы, и подводы раскидало в разные стороны. Завывание ветра заглушило голоса перекликающихся ездоков, глаза запорошил мелкий, как пыль, снег, и они, как слепые, кружились по степи.
Янка с Айей отбились от остальных. Опустив вожжи, Янка предоставил лошади свободу, а сам поплотнее закутался в овчинную шубу.
— Что теперь будет? — спросила Айя, нагнувшись к самому уху. — Мы заблудимся.
— Может быть, — ответил он. — Вам холодно?
— Холодно.
— Залезайте под мою шубу.
Повернувшись спиной к ветру, они крепко прижались друг к другу. Но это не спасало их: метель свирепствовала, и снег со всех сторон забивался под шубу, ледяными иголками колол лицо. Что за сила у этой пурги! В воздухе завывало так, словно над головой пролетала огромная стая птиц, снова и снова повторялись страшные порывы ледяного ветра невероятной силы, и кругом белая тьма! Не видно ни лошадей, ни людей — белый туман нес их в открытую степь, и только сила притяжения не позволяла им улететь в пространство.
Так продолжалось около часа. Вдруг, так же внезапно, как началась, непогода утихла, и в воздухе сразу потеплело. Снег, лежавший на лице, волосах и одежде, стал таять. Янка встал и осмотрелся. Везде намело высокие сугробы, местами в степи возвышались белые ометы соломы, а впереди блестела колокольня чесноковской церкви. Остальных подвод не было видно.
— Теперь мы скоро будем дома, — сказал Янка, усаживаясь в сани. — Страшно было?
— Немножко, — улыбнулась Айя.
— А если бы нас занесло в каком-нибудь овраге? Разве не обидно так рано умереть? — пошутил Янка.
— Не говорите этого, — прошептала девушка. — Тогда нас обоих постигла бы одинаковая участь, не только меня.
Оба были утомлены. Айя вскоре заснула, прижавшись щекой к плечу Янки. Он сидел, боясь пошевельнуться, и молчал. Тайга встретила их покрытыми инеем деревьями. На ветвях елей сверкали прозрачные снежинки, в этом белом наряде деревья походили на напудренных красавиц, украшенных драгоценностями. В лесу уже не чувствовалось ветра. Глубокая тишина разбудила Айю. Смутившись, она в первый момент в поисках опоры обняла Янку, а потом, опомнившись, отшатнулась.
— Почему вы дали мне заснуть? — сконфуженно упрекнула она его.
— Почему же вы не предупредили меня, чтобы я не разрешал вам спать? — улыбнулся он. — Видите, скоро будем дома.
Да, до гари было недалеко. Янке нужно было сворачивать на свою дорогу, дом Айи находился рядом. На развилке Янка остановил лошадь.
— Сегодня в Бренгулях вечеринка, — напомнила Айя.
— Да, и тарадановцы там будут, — ответил Янка.
— Вы пойдете?
— А вы?
Нет, она не может так часто ходить. Помимо вечеринок и развлечений, у девушек, живущих в землянках, была еще и работа: прялка, ткацкий станок. Они с матерью пряли для Бренгулиса, а отец делал корыта и лопаты.
— Тогда и я не пойду, — сказал Янка.
Он помог Айе выбраться из саней, отряхнул с ее одежды солому и снег.
— Ну, мне нужно идти… — промолвила Айя, теребя варежки.
Янка смотрел на нее, улыбаясь.
— Да, выходит так…
— Придется попрощаться, — улыбнулась Айя и протянула Янке руку.
— Попрощаться? — Янка задержал ее руку в своей.
— Ну, тогда до свидания, если вам так больше нравится.
— Захотите ли вы еще встретиться со мной?
— Почему же нет?
— Потому что…
Он не боялся потерять ничего, поэтому был так смел. Притянув Айю к себе, он обнял ее и поцеловал. Потом, осторожно освободив ее из объятий, спросил:
— А теперь вы захотите встретиться со мной?
Покраснев как маков цвет, Айя погрозила ему пальцем.
— Это мы еще посмотрим.
И она исчезла. Янка медленно ехал домой, удивляясь, почему так грустно и так пусто у него на сердце. Он ведь впервые поцеловал девушку. Почему же он не испытывает радости? Или он слишком утомлен, чтобы по-настоящему почувствовать смысл случившегося? Может быть, он поцеловал не ту, которую следовало и по которой тосковало его сердце?
Это было необыкновенное время. Два месяца Янка не брал в руки книг и пера, не написал ни одной новой строчки и даже не думал об этом. Жизнь его потекла в новом, стремительном ритме, для размышлений не оставалось времени. Он появлялся на всех собраниях, спевках и вечеринках, если только там была Айя. Вечерами, когда нигде не предвиделось никаких сборищ, Янка надевал лыжи и отправлялся на прогулку, но лыжи постоянно приводили его к землянке Парупов, и всегда получалось так, что он встречался с Айей. У Айи не было взрослых братьев, и Янка стеснялся заходить к Парупам, но она постепенно приручила Янку. И он часами просиживал в землянке Парупов, не заботясь о том, чем объяснить свое присутствие здесь и что об этом подумают окружающие.
Эрнест и Эльза изредка подтрунивали над ним, но Янка не обращал внимания. Он не был опьянен, охвачен безумием безрассудной любви. Нет, он все понимал и во всем отдавал себе отчет, его чувства отнюдь не господствовали над ним — он был их хозяином. Просто ему было хорошо у Айи, там он не тосковал о недосягаемых далях. Настоящее словно приобретало новое содержание и впервые за все время показалось ему достаточно ценным. Не стоило пренебрегать им ради воображаемого будущего. Стало гораздо легче жить.
Айя… Это, конечно, не Лаура, с той никто не может сравниться. Но она была здесь, ее можно было видеть каждый день, она не жила где-то далеко, за высокими горами, и не была для Янки загадкой. Он знал, о чем она думает, что чувствует, — он победил ее без борьбы, и никто не смел оспаривать его победу. Айя… Она была хороша, даже прекрасна. И все же Янка из-за нее не стал бы бороться, а потеряв, не бился бы головой об стену. Ему даже казалось, что он любит ее, и он был счастлив, что может так спокойно и тихо любить, не ощущая дрожи в сердце, когда к его любимой приближался чужой. Может быть, он был слишком уверен в себе и не боялся, что ее могут отнять у него, а может быть… Нет, он не считал ее такой уж незначительной.
Через два месяца он получил ответ на все эти вопросы — ответ, который он все время носил в себе, не прислушиваясь к нему.
Это случилось в начале февраля. В доме Бренгулиса опять собралась вечеринка. В тот вечер туда вместе с Янкой пришел и Карл с Сармите. Они редко посещали вечера, и, должно быть, поэтому их появление каждый раз бросалось всем в глаза. Много девушек заглядывалось на стройного силача Карла, который шутя выносил из лесу бревно на плече и один выкорчевывал самые большие пни на гари; многие завистливо шептались о Сармите, которой принадлежал этот парень, принадлежал полностью, безраздельно. И что такое она по сравнению с ним? Неужели он не замечает, что есть девушки красивее и привлекательнее, чем эта маленькая Сармите? Хоть бы когда-нибудь потанцевал с другой девушкой! У него хорошая фигура, упругая походка, он образован, имеет боевую славу. Если бы захотел, мог бы командовать батальоном, а не корчевать пни. Странный человек…
В тот вечер из Бийска приехал спекулянт Йоэлис, бравый молодой человек в блестящей черной кожаной одежде летчика. Когда он, поскрипывая лакированными сапогами и блестя напомаженными волосами, вышел на середину комнаты, сердца многих девушек замерли: кого он пригласит танцевать?
Йоэлис был львом, когда нет поблизости других львов. Во время разговора он умел шикарно щелкнуть языком, его носовой платок благоухал, а когда он благодарил партнершу после танца, так галантно раскланивался, точно перед ним была не девушка из тайги, а настоящая дама. В довершение всего у него всегда была уйма денег. В перерыве между танцами, когда Янка сидел с Карлом и Сармите, к ним подошел Йоэлис.
— Мне сказали, что вы Зитары, — начал он и, получив утвердительный ответ, продолжал: — В таком случае я должен вам кое-что сказать. Месяц назад я выезжал в горы и на обратном пути ночевал на одном латышском хуторе. Их фамилия Ниедра…
Янка, который только что отыскал глазами Айю, так стремительно отвернулся от нее и уставился на Йоэлиса, что девушка растерялась и испуганно продолжала смотреть на друга: не рассердила ли она его чем-либо?
— Мы по дороге сюда ночевали у них, — сказал Карл Йоэлису.
— Да, да, они рассказывали, — продолжал спекулянт. — Они вас помнят и спрашивали, не знаю ли я, как вам теперь живется. Когда я сказал, что поеду в колонию, Ниедры передали всем вам привет и просили написать им. Они живут очень уединенно, вокруг нет ни одного земляка. А ведь хочется иногда получить весточку от знакомых людей.
— Мы не знаем их адреса, — сказал Янка. — Я бы написал, если б знал.
— Я адрес знаю, — произнес Йоэлис. Он вынул записную книжку, написал адрес и дал Янке. — К весне мне опять придется там быть, и я смогу сообщить Ниедрам, как вы живете.
Завязалась беседа. Карл рассказал Йоэлису о своих партизанских походах и о хозяйственных достижениях Зитаров, а Йоэлис развязным тоном описывал, что видел на хуторе Ниедры.
— У них хорошенькие дочери, — шутливо добавил он. — Особенно младшая.
Айя появлялась и исчезала. Она с подругами прошла уже и в третий, и в четвертый раз мимо угла, где сидел Янка, но он не обращал на нее никакого внимания. Начались танцы, и Айя танцевала с Рейнисом Сакнитисом; потом ее пригласил сам Йоэлис, но Янка точно ослеп. Мирное, скромное счастье унесло мощной волной прилива, поднявшейся в его груди после случайного напоминания спекулянта. Там, в горах, жила Лаура, единственная, первая, и этот торгаш в форме летчика видел ее, может быть, даже разговаривал, шутил с нею. Янка завидовал этому человеку и ненавидел; его охватила досада при мысли о том, что весной Йоэлис опять поедет в горы! Как смел этот раздушенный спекулянт приближаться к ней, смотреть на нее! Может быть, даже зариться на нее? И как он мог так забыться, целых два месяца веселиться с этими ничтожными людьми? Забыть о Лауре, тешить себя какими-то жалкими иллюзиями!