Необыкновенная убежденность философа в своей системе и как бы овеществление этой системы в его трактатах не могли не содействовать тому, что за ним, как за вождем, пошли десятки, а затем и сотни последователей, несмотря на все его чудачества и фантастические теории, которыми он сопровождал свою главную, ясную как день программу.
Социетарная школа Фурье, начавшая складываться в конце 20-х годов, вербовала свои кадры из тех же социальных слоев, что и школа Сен-Симона: это были в основном представители мелкобуржуазной демократической интеллигенции, разочарованные результатами революции и критически настроенные к современному им буржуазному строю. Именно эти люди с восторгом зачитывались критикой «меркантильного духа» в произведениях Фурье и, переносясь на крыльях фантазии в «гармоническое» общество, не жалели своих усилий для того, чтобы ускорить его приход.
Фурье был противником революции. Он считал, что новое общество может быть создано лишь мирным путем. И однако, для него, как и для учеников Сен-Симона, июльская революция 1830 года не прошла бесследно.
Напротив, она окрылила его.
На этот раз старый мэтр поддался общему настроению и в течение нескольких месяцев был очень возбужден. Его сразу осенила идея: поскольку вне ассоциации для людей не может быть счастья, то новые правители, захватившие власть в результате народной победы и обязанные думать о людском счастье, не смогут обойтись без него, Фурье, в своих социальных планах!..
И старик без устали строчит письма, десятки писем, сотни писем всем, всем, всем: Лаффиту и Лафайету, палате депутатов, ее комиссиям и подкомиссиям, новым министрам и новому королю. На Луи-Филиппа он возлагает особые надежды и даже некоторое время считает его основным возможным и весьма вероятным «кандидатом»…
Повысили свою пропагандистскую активность и ученики Фурье. Разбросанные по разным углам страны, они писали, публиковали, организовывали, агитировали.
Но все они, равно как и сам мэтр, вскоре убедились, что на пути их деятельности растет и ширится почти неодолимое препятствие.
Этим препятствием был сен-симонизм.
Две школы, близкие по своему существу, столкнулись лбами. А так как сен-симонисты были лучше организованы и сверх того лучше сумели использовать ход и результаты революции, они оказались в выигрышном положении и удерживали пальму первенства в своих руках.
Это обстоятельство выводило из себя Шарля Фурье.
О сен-симонизме он знал, конечно, давно. Самого Сен-Симона он презирал до глубины души и величал не иначе как «ученым адвокатом торговцев». Но со временем, видя растущие успехи школы, Фурье стал более внимательно следить за ее деятельностью и даже как-то побывал на одной из лекций Базара.
Лекция произвела на него впечатление, но в совершенно определенном смысле: Фурье решил, что следует «уловить» сен-симонистов и обратить их в свою веру.
Он немедленно отправил Анфантену экземпляр своей последней книги и письмо, в котором предложил молодому человеку перейти в лоно фурьеризма. Анфантен ответил вежливо, но холодно. Он отказался от личной встречи, дал понять, что не собирается менять знамени, и, в свою очередь, переслал Фурье сочинения Сен-Симона.
Казалось бы, куда уж яснее!
Но Фурье не желал успокаиваться.
Через несколько дней он снова послал Анфантену длиннейшее письмо, в котором критиковал учение Сен-Симона. Его адресат и на этот раз не вышел за рамки вежливости, но на критику ответил критикой, и притом в явно ироническом тоне.
Фурье был и изумлен и раздосадован. Он считал свое предложение великодушным и выгодным для «этой секты», и вот его не понимали и не принимали!..
С тех пор мэтр говорил о «секте» не иначе как с озлоблением, увеличивающимся еще и оттого, что его собственные ученики всячески расписывали успехи сен-симонистов и рекомендовали даже кое-что позаимствовать из их учения. Пылая негодованием, Фурье опубликовал в 1831 году брошюру «Ловушки и шарлатанства сект Сен-Симона и Оуэна», полную желчи, сарказмов и грубых выпадов, причем, кроме сен-симонистов, здесь досталось и его английскому собрату, уже изруганному им ранее в одном из своих трактатов…
Что же их разделяло?
Почему соперничество между ними, обнаружившееся в начале 30-х годов, сопровождалось таким ожесточением?
Сен-симонисты и Фурье по-разному понимали сущность «ассоциации».
Сен-симонисты, следуя за своим учителем, считали, что в основе общности людей должно быть промышленное развитие.
Фурье отдавал явное предпочтение сельскому хозяйству.
Сен-симонисты мыслили в мировом масштабе и представляли себе ассоциацию как хозяйственное единство всего человечества.
Фурье разбивал мир на отдельные замкнутые комплексы; его фаланга охватывала сравнительно небольшой коллектив — от 1600 до 2 тысяч человек.
По этим пунктам, несомненно, сен-симонисты шли впереди социетарной школы.
Но нельзя не заметить, что старый Фурье проявил повышенную зоркость, критикуя своих соперников: наряду с большим количеством несправедливых упреков в их адрес он тонко подметил главную отрицательную тенденцию, которая в это время все отчетливее стала обнаруживаться в сен-симонизме.
Этой тенденцией была дальнейшая теократизация учения Сен-Симона, все большее сползание его в область поповщины и мистики.
И результаты этого должны были сказаться в самом ближайшем будущем.
Пока мечтатели спорили и сводили счеты друг с другом, жизнь продолжала идти своим чередом.
Все более явственно обозначались последствия июльской революции, и все яснее становилось, что народу и в первую очередь рабочему классу она не принесла ничего, кроме новых бедствий.
Правда, конституция Луи-Филиппа не могла не учесть народной победы. Права палаты депутатов были несколько расширены, избирательный ценз немного понижен. Административный аппарат и офицерский корпус очистились от дворян-реакционеров. Сверх того была восстановлена Национальная гвардия и отменена цензура.
Но этим дело и ограничилось.
Полицейско-бюрократический аппарат государства остался неизменным, хотя и перешел в другие руки. Остались в силе и все жестокие законы, направленные против рабочих.
Продажная пресса на все лады расхваливала нового короля, «короля-гражданина», подлинного «отца народа», монархия которого являлась «лучшей из республик». Это он предпринял специальные работы в Тюильри, чтобы прокормить три сотни рабочих! Это он, в круглой шляпе, с зонтиком и в калошах, без всякой охраны беседует с домохозяйками, стоящими в очередях! Это он заставляет королеву лишать себя самого необходимого, только бы облегчить положение несчастных!
Но несчастные хорошо знали, что Луи-Филипп, богатейший из богатейших, делает все для того, чтобы поддержать промышленников и финансистов, и стремится согнуть в бараний рог людей труда.
А потому рабочим только и оставалось продолжать борьбу. И они продолжали ее с удвоенной яростью.
Первые годы царствования «короля-гражданина» ознаменовались необычайным ростом тайных революционных обществ, стачек и восстаний.
Цитаделью борьбы стал крупнейший промышленный центр Франции город Лион.
В 1831 году вспыхнуло беспримерное по силе и размаху восстание рабочих шелкоткацкой промышленности Лиона.
Оно началось 21 ноября после вероломного нарушения предпринимателями новых сдельных расценок. Но это был лишь повод. В основе восстания лежала классовая ненависть, накопленная за многие годы нищеты, унижений и рабства.
Лозунгом восстания были слова, вышитые на черном знамени: «Жить работая или умереть сражаясь!»
После трехдневной вооруженной борьбы, на которую поднялось все рабочее население города, повстанцы разбили правительственные войска и овладели Лионом.
Десять дней рабочие удерживали власть в своих руках.
Это было впервые в истории.
3 декабря войска, присланные из Парижа во главе с маршалом Сультом и наследником престола герцогом Орлеанским, потопили восстание в потоках крови. Более десяти тысяч «инсургентов» были высланы из города.
Но это не сломило мужества лионского пролетариата.
Два года и четыре месяца спустя вспыхнуло второе рабочее восстание в Лионе.
Для того чтобы его усмирить, использовали артиллерию. Шесть дней сопротивлялись повстанцы регулярной армии. Войска взрывали дома и уничтожали целые кварталы.
На этот раз лионский пролетариат сражался и умирал на баррикадах под красным знаменем.
И с этого момента красное знамя стало символом борьбы мирового пролетариата.
Лионцы не были одиноки. Париж и Гренобль, Сент-Этьенн и Шалон, Люневиль, Клермон-Ферран и многие другие города страны выразили классовую солидарность с городом-героем.
Это был поворотный этап в классовой борьбе не только Франции, но и всей Европы. На историческую арену выступил новый борец — рабочий класс.
До сих пор во всех революциях и больших социальных движениях рабочие шли в фарватере у других классов и социальных групп.
Теперь они показали себя как самостоятельная историческая сила, причем сила, которую можно временно разбить, но нельзя победить.
Будущее оказалось за ними.
И с этих пор ни у сен-симонистов, ни у фурьеристов уже не было будущего.
Ибо путь, на который они звали массы, остался далеко позади.
Нет, не эволюция, не «любовь во Христе» и не классовый мир, а революция, только революция, исключительно революция могла привести пролетариат к победе. Правда, революция не такая, как та, что произошла в 1830 году.
Но какая же?
Этого люди пока не знали. И ответ на этот вопрос человечеству могли дать не мечтатели, не утописты, искавшие нового бога и обновленную мировую любовь, а совсем иные учителя, учение которых основывалось не на мечте, а на подлинном научном фундаменте.
Мир ждал отныне только этих учителей. И в положенный час они пришли.
ГЛАВА 5РЕАБИЛИТАЦИЯ ПЛОТИ
Нет, напрасно, совсем напрасно огорчался старый мэтр Фурье, видя успехи сен-симонистов.