— Нет. Меня это даже пугало.
— Тогда эта связь вам подходит.
— В ней есть своя приятность. Но Индра сама считает ее временной. Когда я предложил ей углубить наши отношения, то услышал, что мужа из меня не выйдет, поскольку я когда-нибудь вернусь в свою страну. Я ведь здесь всего лишь сын посла.
— Она вам так и сказала?
— Думаю, что нашего сходства мало кто не заметил. Но в любом случае я не предполагаю заводить семью в Индауре.
— Хорошо. Тогда мы сможем уехать, когда нам угодно.
— Вы хотите вернуться в Вену?
— Или в Лондон. Но другим путем. Сядем на корабль. Это займет не больше времени, зато мы не будем рисковать нашей жизнью. По крайней мере, не так, как прежде.
В самом деле, не так, как прежде.
Неподалеку от острова Святого Лаврентия[55] небо почернело и задул бешеный ветер. Капитан трехмачтового «Меча святого Георгия», торгового судна, принадлежавшего United Company of Merchants of England, велел убрать паруса на две трети, начиная с верхних разумеется. Матросы полезли на мачты и стали надрываться, уменьшая парусность — особенно опасную в бурную погоду, когда приходится спускать бом-брамсели на корабле, переваливающемся то на один, то на другой бок, накреняясь до сорока градусов. Короче, маневр прошел как обычно, среди хлещущих снастей и проклятий, сыплющихся на палубу или теряющихся в вое ветра, грохоте и реве волн, не говоря о пронзительном скрипе и скрежете такелажа. Трех нижних парусов — фока, грота и бизани — вполне хватало, чтобы нести судно вместе с его грузом шелка и хлопка.
Всякий раз, когда корабль нырял во впадину меж волнами, Александр бледнел, а Себастьян стискивал зубы. После состоявшейся накануне беседы с капитаном Малестером и его первым помощником он плохо обуздывал свое недовольство. Шторм стал для него разрядкой.
Себастьян сел на английское судно как голландский гражданин, записав Александра греком.
— Раз вы голландец, сэр, а стало быть наш союзник, то настроение у вас, должно быть, неважное, — заявил первый помощник.
— Почему? — спросил Себастьян, объяснив, что много месяцев не получал никаких новостей о мире.
Тогда капитан Малестер рассказал о пропущенных им событиях, заранее попросив извинить за огорчение, которое новости ему наверняка причинят.
Так Себастьян и узнал подробности новой перестановки сил в Европе, о которой Банати вкратце ему намекнул. Нанеся суровые поражения принцу Карлу Лотарингскому в Рокуре, а принцу Оранскому и герцогу Камберленду в Лауффьельде, Франция в военном отношении одержала верх. Она оккупировала земли Соединенных провинций и отогнала союзников за Мезу. Россия отправила войска им на помощь, но они добрались до Мезы слишком поздно.
Таким образом, Россия стала союзницей Англии. Все эти долгие месяцы праздности в Индауре Себастьян ничего не знал. Пока мир менялся, он отправлял свои донесения на Луну, вдыхая аромат роз и приобщаясь к тонкостям санскрита.
Его дурное настроение было отнюдь не притворным.
— Успокойтесь, сэр, — заметил ему Малестер, — партия еще не закончена. Мы отнимем у этих французов Индию, как отняли Канаду.
Это утешало лишь наполовину. Индия — да. Но Россия будет исключена из этой игры, и Себастьян сомневался, сможет ли она вообще когда-нибудь снова вступить в нее.
Через морские валы уже смутно виднелся остров, когда мыс Диего-Суарес внезапно исчез за пеленой дождя. Потоками воды залило всякую поверхность, будь она горизонтальной или вертикальной.
Себастьян с Александром, которым стало уже невмоготу терпеть качку в каюте, надели свои непромокаемые плащи, натянули сапоги и поднялись наверх. И едва не покинули судно, сбитые с ног огромной волной, прокатившейся по палубе с правого борта на левый.
По правде сказать, февральские муссонные дожди преследовали их с тех пор, как они покинули Бомбей. Но при этом ветры дули попутные, и английский корабль почти летел, увлекаемый вперед всеми своими девятью прямыми и косыми парусами, надутыми до предела. Еще одна выгода — запасы воды были обильно пополнены дождем.
Оба пассажира (на самом деле их было трое, но плывший с ними пастор предпочел остаться в каюте, болтаясь в своем гамаке и бормоча молитвы) поднялись на ют и встали возле капитана и рулевого.
— Через час, — сообщил капитан Малестер, — должны будем добраться до Антонгильской бухты.
Он нахмурил мокрые брови и добавил:
— Только бы увидеть землю вовремя.
Перспектива разбиться о скалы не шла у Себастьяна из головы.
Землю заметили в самый последний момент. Рулевой налег на румпель с титанической силой. Через какой-то час корабль вошел в бухту. Порывы ветра ослабели. Кругом зеленели щедро омытые ливнями горы. В полукабельтове от них стояло на якоре другое судно — пятидесятидвухпушечный военный корабль; его промокший флаг висел как старая тряпка, но никаких других цветов, кроме черного, различить на нем было невозможно. Капитан посмотрел в подзорную трубу и сардонически хмыкнул: толпившаяся у борта добрая дюжина матросов тоже рассматривала новоприбывшее судно.
— Пираты, — сказал он.
Себастьян содрогнулся. Если это французы или португальцы, то Антонгильская бухта вскоре станет ареной безнадежной битвы между их жалкими четырьмя пушками и пятьюдесятью двумя неприятельскими жерлами.
— Французы? — спросил он.
— Там видно будет, — ответил Малестер.
Капитан кликнул судового горниста и велел ему трубить. Через несколько мгновений бравый сигнал разнесся по заливу. Почти тотчас же в ответ ему прозвучали, почти иронично, такие же три ноты. На песчаном берегу и на примитивных причалах сгрудились мокрые туземцы и, застыв, словно бронзовые статуи, наблюдали за происходящим.
Весь экипаж был собран на палубе, включая юнг и кока с помощником. Пастор, покинувший наконец каюту, растерянно озирался.
— Что на земле, что на море — всюду разбойники, — пробормотал Александр.
От пиратского корабля отчалила шлюпка. Шесть человек гребли, седьмой стоял на носу. Малестер улыбнулся и велел спустить трап. И через несколько мгновений на палубу ступил мужчина лет тридцати с квадратным приятным лицом, в треуголке и синем кафтане необычного оттенка с золочеными пуговицами. За ним следовал молодец того же пошиба.
— Капитан Уильям Оуэн к вашим услугам, сэр, — объявил гость с легким бахвальством в голосе.
— Капитан Чарльз Малестер из Объединенной Компании, — добродушно ответил хозяин и протянул руку.
Себастьян следил за обменом приветствиями, наполовину успокоившись. Англичане между собой не дрались; флибустьеры охотились только за иностранцами, неофициально работая на английскую корону. Но поди знай…
Оуэн повернулся к своему помощнику, взял у него из рук две пары крупных птиц и протянул их Малестру, пояснив:
— Местная дичь.
Это были красноклювые утки. Малестер кивнул, поблагодарил и передал дичь коку.
— Тут на земле не очень-то поживишься, — продолжил Оуэн. — Мы прибыли утром, на рассвете. Есть португальская гостиница, но почти без спиртного, а комнаты гнусные. Туземцы с англичанами ничуть не любезнее, чем с французами.[56] Возвращаетесь в Англию?
Малестер кивнул.
— Могу я попросить вас об услуге? Кое-кто из наших людей хотел бы отправить письма своим родным.
Еще один кивок.
— Я велю доставить их вам часика через два, когда писарь напишет.
Малестер поклонился с легкой улыбкой: четыре утки, таким образом, были оплатой почтовых издержек. Пираты, конечно, проявили учтивость, но считать тоже умели.
Сценка поразила Александра. Себастьян объяснил сыну ее смысл: законопослушные англичане договорились об услуге со стоящими вне закона соотечественниками, прикрывшись национальным флагом.
— Надолго собираетесь задержаться? — спросил Оуэн.
— Пока не стихнет шторм.
— Хотите, чтобы я вас сопровождал? Вдоль западного побережья Африки шныряет немало французов и португальцев.
— Благодарю, — ответил Малестер. — Я много раз ходил этим путем. И всегда благополучно.
Себастьян догадался, что капитан не расположен платить Оуэну за охрану.
От берега отделились несколько пирог и двинулись к «Мечу святого Георгия»; в утлых скорлупках можно было различить гроздья бананов, груды апельсинов и еще каких-то плодов.
— Будете это покупать? — спросил Себастьян у кока.
— Такого добра в Африке навалом на любой стоянке. Но раз вы хотите…
Кок перебросил через борт линь с крюком и, обменявшись с туземцами парой слов на каком-то совершенно невразумительном жаргоне, поднял гроздь бананов и корзину с апельсинами, вывалил содержимое на палубу, бросил в пустую корзину монетку и спустил обратно. Себастьян, Александр и пастор отведали бананов и взялись за апельсины.
Часа через два небо посветлело. Вернулась пиратская шлюпка с обещанными письмами (все были написаны одной рукой) и бочонком незнакомого местного спиртного, своего рода вина, напоминающего херес. Малестер приказал сниматься с якоря. Парусник бесконечно долго переваливался с бока на бок, пока не поймал ветер и не вышел наконец в открытое море.
Утки были зажарены и поданы на широком блюде с рисом, впитавшим весь сок. Ночь выдалась ясной, с ветром в двенадцать узлов. Бочонок туземного хереса выпили до дна под жареных уток, но каждый признал, что добрая пинта пива лучше бы подошла к этому кушанью.
Пять дней спустя перед ними снова разверзся ад: мыс Доброй Надежды. Вид высокой скальной гряды, на которую ветер грозил снести корабль, и Чертова пика, искрящегося молниями, не слишком-то успокаивал. «Меч святого Георгия» влетел в гавань уже затемно, с тремя сломанными реями.
Себастьян был изнурен и раздражен. На следующее утро они с Александром добрались в шлюпке до поселка, образовавшегося вокруг гавани, и наняли комнату в голландской гостинице.
Только через восемь остановок и тридцать три дня плавания они оказались в Блю-Хедж-Холле у Соломона Бриджмена. Себастьян вздохнул с облегчением.