– Жемчужная Мастика. Из Турции. Почувствуешь себя сильнее и быстрее выздоровеешь.
– Господи, на вкус как вареный труп из канавы.
– А теперь выпей это. Сразу взбодришься, к тому же оно поможет смыть неприятный вкус Мастики.
Он прав. Второй вкус – теплый и землистый, с легкой горечью.
– М-м, неплохо. А что это?
– Вин Мариани. Красное вино с кокаином.
Не знаю, от Вин Мариани или от Мастики, но через несколько минут я снова начинаю чувствовать себя собой. Зыбкая, кривая, кое-как склеенная версия, но это определенно я.
– Никому не рассказывайте, – говорю я, – но вся гнилая движуха, которая случилась с тех пор, как я вернулся, – это полностью моя вина.
– В смысле? – удивляется Аллегра.
– Погодите. Сейчас поймете. Я мог попасть к Мейсону и Кисси давным-давно, но я повел себя как трусливое дерьмо.
– Но как это возможно? – спрашивает Видок. – Ты ничего не знал о Кисси еще два дня назад.
– Я знал о них. Не их имя и не что они такое, но с самого начала прямо передо мной было нечто на них похожее. Что хотели от меня Кисси, как только узнали, что оно у меня есть? Ключ. Мейсон мог сообщить им об этом. Когда я последовал за Касабяном в Сумерки, он сказал, что был с Мейсоном и Паркером в каком-то темном месте. Не в пустом, но наполненном ничем. Вот почему Мейсону и Кисси нужен ключ.
– Потому что они находятся ни в чём? – спрашивает Аллегра.
– Потому что я им нужен ни в чём. Я проходил через двенадцать дверей Комнаты. Но никогда не заглядывал в тринадцатую. Я всегда ее боялся. Все двери отмечены символами: солнце, полумесяц, замерзшее озеро… И только тринадцатая пуста. На ней ничего нет. Это дверь в ничто. И наверняка за ней Мейсон и Кисси. И я мог пройти туда в любое время с тех пор, как Азазель дал мне ключ. Уже много лет назад. Но я слишком боялся этой пустой двери.
– И теперь ты собираешься туда зайти? – спрашивает Видок.
– Уже должен быть там. – Я достаю из кармана пачку банкнот и протягиваю Аллегре. – Здесь около тысячи долларов. Остальные деньги Мунинна спрятаны в конверте под кучей барахла на втором этаже «Max Overdrive». Если я останусь за дверью, они все твои. Но если вернусь, возьму немного. Магазин нужно привести в порядок.
Стук их сердец и неровное дыхание заполняют всю квартиру. Если они будут так нервничать, стресс убьет их быстрее, чем Мейсон или Кисси. Оба хотят сказать мне что-то. Я проверяю наличие ножа и переступаю через тень прежде, чем кто-то успевает произнести хоть слово.
ТРИНАДЦАТАЯ ДВЕРЬ выглядит старше и потрепаннее, чем остальные. Если прочие двери являются порталами в разные измерения и места Вселенной, то тринадцатая – это вход в тюрьму. Из-за двери доносятся странные звуки: рычания, вибрации. Нечто похожее на вой ветра и шепчущие голоса. Сочится легкий запах уксуса. Кто-то медленно, но безжалостно царапает ее изнутри – словно пытаясь выбраться наружу.
Я отодвигаю засов и открываю Дверь в Никуда.
Название чертовски подходящее. Смысл названий некоторых других дверей я до сих пор не могу понять. Что, к примеру, может означать «Дверь Покинутой Меланхолии»? Смысла в этом немного. Но «Дверь в Никуда» – название на все деньги!
За дверью нет ничего. Ни темноты. Ни пустоты. Ничего. За ней полное и тотальное отсутствие чего бы то ни было. Особенно света. Я делаю шаг вперед и прикрываю за собой дверь. Немедленно на меня обрушиваются звуки. Торопливые и таинственные: жуки, шелестящие в сухих листьях; что-то мокрое, ползущее в грязи; голодные твари, глодающие собственные когти и скрежещущие зубами. Твари трогают меня в Ничто. Они ползают по мне и пытаются залезть под одежду. Я не могу пошевелиться. Я не знаю, куда идти. Но потом я вспоминаю про зажигалку, которую оставил мне Мейсон. Видимо, он знал, что рано или поздно я окажусь здесь. Я лезу за ней в карман.
Да будет свет!
«Зиппо» вспыхивает. В этом темном пустом пространстве ее пламя кажется размером с факел от нефтяной скважины. Миллиарды мягких, бледных, полусформировавшихся антиангелов ковыляют обратно в темноту. Их большие пустые глаза блестят черным хромом. Кисси теснятся в каждом дюйме своего хаотического не-пространства. Они громоздятся друг на друге, как мертвые и умирающие ангелы. Груды тел похожи на фотографии из Освенцима. Так, должно быть, выглядели Небеса сразу после войны с Люцифером.
Я иду вперед. Стена из тел Кисси расступается передо мной, как Красное море, и смыкается за спиной.
Я двигаюсь, чтобы двигаться. Оставаться на месте – верный способ нарваться на неприятности. Но все направления здесь одинаковы. Я не могу сказать, иду ли по чему-то твердому или просто по идее поверхности. В один момент мне кажется, что я на утоптанной земле, но в следующий – погружаюсь в бисквитный торт. Я не останавливаюсь и не замедляю шаг. Я продолжаю идти, будто точно знаю, куда мне нужно.
Один из Кисси кладет светящуюся руку мне на плечо. Я смотрю на него так спокойно, будто каждый день вижу ангелов-зомби. Лицо его похоже на недопеченное тесто. Я не могу на нем сконцентрироваться, оно все время расползается под взглядом.
– Говорил же, что мы еще встретимся. – Лицо Кисси на секунду меняется. Теперь оно вновь похоже на идеальное арийское лицо Йозефа. – Он ждет тебя. Прямо впереди. Мы все тебя ждали!
– Погуляй пока, урод. Как закончу с Мейсоном, можем перехватить по порции дим-сам[117], прежде чем я убью тебя снова.
Йозеф хохочет, поворачивает свою похожую на слизняка голову и растворяется в извивающейся массе тел Кисси. Его смех подхватывают другие, он разносится по всей колонии и через пару секунд превращается в грохот. Смех, усиленный миллиардом глоток, похож на бурю. Он сотрясает каждую молекулу моего тела. Звук набрасывается на меня, как хищное животное. Я поворачиваюсь и сую зажигалку прямо в центр ближайшей группы. Они визжат и разбегаются. Затем сую в другую. И в еще одну.
Кисси по-прежнему окружают меня, но больше не смеются. И держатся на расстоянии.
Прямо впереди особняк Феймов на Беверли-Хиллз – игрушечный домик в стиле эпохи Тюдоров. Он стоит во вселенной из Ничего. Я не утруждаю себя стуком в дверь.
Зайдя в дом, я спускаюсь по лестнице в подвал, направляясь прямо в магическую комнату Мейсона. Именно отсюда он отправил меня в Ад, и именно здесь я нашел его зажигалку.
Я открываю дверь у подножия лестницы и будто перемещаюсь на одиннадцать лет назад.
Комната в точности такая же, какой я ее помню. Даже круг, нарисованный на полу свинцом, тот же самый. Никогда бы не подумал, что Мейсон склонен к ностальгии.
– Я знаю, что ты мне не поверишь, но я действительно рад тебя видеть, Джимми.
Голос Мейсона нисколько не изменился. И выглядит он точно так же. Не знаю, сохранил ли он себя молодым с помощью магии, или время здесь работает как-то по-другому.
– Когда много лет не общаешься ни с кем, кроме Паркера и Кисси, так приятно встретить кого-то с мозгами. С тем, кто не будет пытаться поцеловать мне задницу или стать моим Ренфилдом[118].
– Смешно. Я всегда думал, что вы с Паркером – лучшие друзья, а не Дракула с Ренфилдом.
– Помнится, ты называл его моим боевым псом. Возможно, это более удачная метафора. Собака – лучший друг человека, но это не значит, что ты будешь обсуждать с ней что-то важное. Ты гладишь ее, кормишь. Выставляешь на ночь за дверь, чтобы она караулила курятник. Хвалишь, когда она ведет себя хорошо, и наказываешь – когда плохо. Но не более того.
– Отлично сработано. Если твой план состоял в том, чтобы сидеть в пустом доме посреди ни х…я и общаться с армией говорящих муравьев, то он удался на все сто! Это гениально. Никогда ничего подобного не видел.
– Вот видишь? Любого другого я бы уже задушил. За сарказм и критику. Но твои слова принимаю спокойно. Потому что я тебя уважаю. Ты единственный, по моему мнению, Саб Роза, у которого есть настоящий талант и стиль.
– Поэтому пришлось меня убивать?
– Но не убил же, верно? Хотя мог. И ты бы этого даже не заметил – как не заметил многого другого.
– Почему бы не сказать честно? Ты отправил меня в Ад. Согласись.
– Не хотелось бы бередить старые раны. Я не для того тебя сюда привел. Прежде чем ты начнешь уверять, что пришел сюда сам, давай признаем – это я позаботился о том, чтобы Касабян знал достаточно о том, где мы были. Чтобы ты наконец смог обо всем догадаться.
– Если ты так сильно хотел встретиться, почему не послал сигнальную ракету или одного из своих Кисси с координатами для карты Гугл?
– Мне надо было убедиться, что ты дееспособен. Я не видел тебя одиннадцать лет. Может, воздух в Аду или все эти удары по голове на арене превратили твои мозги в мягкий пудинг? Я должен был увидеть, что ты справишься, и вот ты здесь. С того момента, как ты прикончил Паркера, у меня открылась вакансия. Хорошая работа для менеджера среднего звена. Удобный график. Огромные привилегии. Перспектива карьерного роста – вплоть до обожествления. Интересно?
– Продолжай. Чем больше ты болтаешь, тем сильнее я хочу тебя убить. Это единственная причина, по которой я здесь – если вдруг ты забыл о том, что сделал со мной и Элис.
– Элис стала игрушкой в руках Паркера. Я просто хотел убедиться, что она не будет поднимать шум после твоего исчезновения. Но он зашел слишком далеко.
– Он был твоим псом. Это ты послал его на охоту. Значит, и отвечать придется тебе.
– А если я скажу, что ты можешь вернуть ее? Такой же, какой она была. И вы двое сможете жить вечно. Что ты на это ответишь?
Меня нисколько не удивляет его самоуверенность и та чушь, которую он несет. Что по-настоящему поражает в Мейсоне, так это то, каким он кажется молодым. Он точно такой же хвастун, каким был многие годы назад. Неужели он действительно сидел здесь одиннадцать лет? Это хуже, чем то, что случилось со мной. Я теперь старик, но успел повидать и натворить всякое. Я не застывал в подростковом состоянии на добрый десяток лет. Представьте, что вы сидите одиннадцать лет в кукольной версии вашего дома из детства, читаете магические книжки и не беседуете ни с кем, кроме ручного убийцы и говорящих тараканов. Если Мейсон и был слегка сумасшедшим, то теперь он точно и окончательно «поехал кукушкой».