чатый с очевидным умыслом издалека. – Вдобавок, мы здорово устали, пока добрались до цели. Ну, пораскинули мозгами и решили, что поставим десяток противопехотных мин и отправимся восвояси.
Размеры мин составляли восемь дюймов в поперечнике и три в высоту. Стандартная процедура установки заключалась в том, что мины размещали по периметру плантации, а те, что оставались, зарывали уже без всякого порядка посреди поля. Если не считать детонаторов, в минах не было ни грамма металла. Просто начиненные взрывчаткой пластиковые корпуса, которые практически невозможно обнаружить металлоискателем. Тот, кто наступал на такую мину, почти сразу лишался ноги, а в джунглях серьезная рана означала медленную, мучительную смерть, если человек в гордом одиночестве, или пулю в голову, если он среди друзей. Первый взрыв обычно сулил крупные премиальные наличными; второй или максимум третий означал полное уничтожение урожая. Дауни вообразил себе, как Лайам О'Брэди, замечтавшись, наступает на мину, гремит взрыв, словно рвется большая хлопушка, и Лайам взлетает над землей, вместо ног у него окровавленные культи, а попугаи на деревьях кричат: «Добрый день! Добрый день!».
– Установка мин заняла у нас где-то с час, – проговорил Мунго. – Лайам работал на дальнем конце поля. Мы с Хьюби, когда закончили, двинулись к нему по краю плантации. Нам оставалось пройти футов, наверно, сто, когда Лайам вошел в ту хижину.
Такси замерло на перекрестке, первым в своем ряду. Водитель дожидался сигнала регулировщика. Мунго посмотрел на прокативший мимо автобус. Люди висели в его дверях, высовывались из окон, некоторые даже ехали на крыше; кое-кто, похоже, держался не за поручень, а за более удачливых пассажиров, которым посчастливилось пробиться в салон. Интересно, как в такой ситуации быть контролеру? Господи, а он-то думал, что в Нью-Йорке много народу!
– И что? – спросил Дауни.
– Он пробыл внутри секунд десять, а потом выбрался наружу – задом, перегнувшись пополам. Мы побежали. Кто-то всадил в Лайама мачете, по самую рукоять; лезвие торчало из спины на добрых два фута. Он повернулся, посмотрел на нас и упал на бок. Помнится, над ним заклубилась пыль, красная пыль… Когда мы добежали, он… – Мунго искоса поглядел на Дауни. Вид у него был как у собаки, которая изодрала в клочья утреннюю газету; он как будто молил Дауни о прощении. Ерунда, мысленно отмахнулся Дауни. Мунго Мартин не из тех, кому требуется утешение. – В хижине, как выяснилось, прятался мальчишка. Он затаился за грудой мешков в углу, вжался в стену, словно хотел продавить ее. Я схватил его за волосы и выволок наружу. Вздувшийся живот, большие карие глаза, рваные брюки, ни рубашки, ни башмаков, белые зубы. Ему было лет восемь, рановато, чтобы начинать жевать коку. Он застал Лайама врасплох; когда очутился на улице и увидел труп в луже крови, то заревел во весь голос. Он, верно, испугался, когда Лайам вошел в хижину, и с дури ткнул своим мачете. Впрочем, какая разница? – Мунго на мгновение задумался, потом изрек: – Что сделано, то сделано, правда?
Полицейский махнул рукой. Такси рванулось вперед.
– Мы заставили его выкопать могилу, глубокую, чин по чину, положили туда Лайама, засыпали и как следует утоптали землю. Потом кинули монетку. – Мунго потер шрам. – Я проиграл, и мне пришлось застрелить маленького гаденыша. Три пули, прямо в сердце. Он умер так быстро, что его душа, должно быть, никак не может сообразить, куда же ей податься.
Дауни сунул в рот остаток шоколадки, облизал пальцы, причмокнул, норовя смягчить для себя впечатление, произведенное рассказом Мунго. Очевидно, где-то впереди произошла авария: движение замедлилось, такси притормозило, судорожно дернулось – раз, другой, третий… Температура на улице была под восемьдесят,[4] на ветер и намека не было. Воздух буквально обжигал внутренности. Мунго надел темные очки с поляризованными стеклами и откинулся на спинку, сложив руки на коленях. Свитс на переднем сиденье тихонько посапывал во сне.
Листья коки шелестели на ветру. Стаи попугаев купались в радуге, что зависла в кобальтовом небе. Лайам О'Брэди вошел в хижину размером с уборную – и выбрался наружу, прижимая руки к животу, в который вонзилось ржавое мачете, каким оказался вооружен маленький восьмилетний индеец…
Дауни тряхнул головой, отгоняя видение. Нет, такого не могло быть, ведь Лайам – не какой-нибудь там сосунок, что вчера из Лэнгли: Лайам разбирался, что к чему… Дауни вздохнул. Нет в мире совершенства! Все сводится к одному: насколько сильно кто-то хочет от тебя избавиться и насколько ты везуч, чтобы пройти по лезвию бритвы и не порезаться. Как ни горько, приходится признать: Лайам погиб, погиб от руки колумбийского молокососа. Хьюби Свитс повернулся к Дауни и потряс того за плечо.
Дауни настолько глубоко погрузился в раздумья, что не заметил, как такси подъехало к музею.
– Шикарное местечко, – одобрил Свитс. – Арендуете или уже прикупили?
– Отель в двух кварталах отсюда. Мы прогуляемся пешком.
– По такой жаре?
– Привыкай, Хьюби.
В потоке транспорта на улице Шари-Каср-эль-Нил образовался просвет, и трое мужчин перебежали на противоположную сторону и двинулись к отелю.
– «Хилтон», – проговорил Свитс. – Пожалуй, это лучше, чем ночевать в лесу.
– Ваш номер на третьем этаже. Окна выходят на реку.
– На какую еще реку?
– На Нил, Хьюби.
– А, ну да, конечно. Какая у нас программа? Немножко отдохнем, а потом отправимся лазать по пирамидам и все такое прочее?
Дауни не ответил. Смерть Лайама была для него не то чтобы сокрушительным, но все же весьма ощутимым ударом, как бы предвещала беду. Они вошли в отель, и вдруг Дауни показалось, что перед ним – холодная, невидимая стена: температура внутри здания была намного ниже той, что стояла на улице.
Дауни помахал коридорному, и мужчины направились к лифтам. В холле кишмя кишели туристы: путеводители, темные очки, красные шеи и лица, – они как будто чего-то ожидали, однако, судя по всему, сами не знали, чего именно. Дауни нажал кнопку лифта и внезапно ощутил на себе чей-то взгляд.
Он обернулся. На них с Хьюби и Мартином таращился толстяк в белом костюме. Дауни пристально поглядел на него. Толстяк судорожно сглотнул и отвернулся. Дауни посмотрел на световое табло: лифт находился на третьем этаже и шел вниз. Толпа туристов придвинулась поближе. Створки дверей разомкнулись и люди гурьбой хлынули в кабину. Дауни нажал кнопку третьего этажа. Ему в ноздри ударили запахи пота, крема для загара, дорогих духов… Он вновь поймал на себе взгляд толстяка и свирепо оскалил зубы. Толстяк обнял за плечи женщину – настолько уродливую, что она наверняка приходилась ему женой. Лифт остановился, створки дверей разошлись, Свитс и Мартин вышли следом за Дауни в коридор, пол которого устилал ворсистый ковер. Дауни открыл дверь номера. Внутри царил зеленоватый полумрак. Дауни прошел на балкон и взглянул вниз, на реку. Справа виднелся остров Гезира – не то чтобы рядом, камень не добросишь, но все-таки близко.
– Зачем нас вызвали, Джек? – спросил Мунго.
– Сполоснитесь с дороги, отдохните, – произнес Дауни, уклоняясь от прямого ответа. – На верхнем этаже казино. Учтите: проигрывать придется свое.
– Я хочу поглядеть на пирамиды, – сказал Свитс.
– Позвоню вам завтра, где-нибудь перед обедом, – с этими словами Дауни покинул номер. В двери, которая закрылась за его спиной, щелкнул автоматический замок.
– Сплошная лажа, – проговорил Свитс. – Значит, у пацана было мачете?
– Ты хотел, чтобы я сказал ему правду? – отозвался Мунго, глядя в окно на Нил. Он вспоминал…
Лайам О'Брэди выстрелил в какого-то юнца, который шагал по горной тропе, ведя на поводу мула. На расстоянии в триста ярдов лица было не разобрать, а когда они приблизились к телу, распростертому поперек тропы, оказалось, что вместо лица у паренька кровавое месиво. Мунго не выдержал. Он сначала отобрал у Лайама винтовку, а затем нанес тому удар ребром ладони по шее.
Лайам умер, не издав ни звука. Хьюби слегка удивился, но и только. Приятели отвели в сторонку мула, навьюченного пятигаллоновыми канистрами с керосином, что предназначался для размягчения листьев коки, и пристрелили животное, всадив пулю между глаз. Потом Мунго принялся копать могилу. Свитс наблюдал. Мальчишка-индеец остался лежать, где упал. Не то чтобы Мунго и Хьюби было на него наплевать, нет; они справедливо предположили, что у паренька есть родители, которые имеют полное право оплакать своего сына и похоронить так, как сочтут нужным. Утоптав землю на могиле О'Брэди, Мартин и Свитс направились по тропе вниз. Когда они проходили мимо мертвого мула, тот выпустил газы. В джунглях владычествовала тишина, попугаи хранили молчание; в общем и целом день выдался не слишком удачным.
Глава 12
– Как дела? – спросил Дауни.
Чарли моргнул. Появление агента ЦРУ застало его врасплох. Он лежал на спине, заложив руки за голову, и прокручивал в памяти эпизоды своей жизни в Лос-Анджелесе, той самой жизни, с которой, как полагал, расстался навсегда. Дауни ждал ответа, неодобрительно поглядывая на взъерошенные волосы и небритый подбородок Чарли.
– Жарко, – отозвался наконец Макфи.
Дауни кивнул. В комнате, должно быть, было что-то около восьмидесяти градусов. На кровати, в ногах Чарли, валялись газеты: «Геральд трибьюн», каирские «Эль-ахар», «Эльахрам» и даже «Иджипшн газет», тираж которой колебался от пяти до десяти тысяч экземпляров. Верхние страницы «Трибьюн» шевелил легкий ветерок, которого было явно недостаточно, чтобы разогнать царившую в комнате духоту. Дауни позвал дежурившего у двери морского пехотинца и с его помощью приоткрыл окно на целых шесть дюймов; впрочем, усилия, по всей видимости, оказались напрасными.
– Нашел что-нибудь о своем деле? – справился Дауни, указывая на газеты.
– Нет, ни словечка.
– Ведь в сейфе было что-то еще, кроме денег, верно?