Как я завидовала этим малышам Грэдграйндам, у которых были свои конхиологический[25], маленький металлургический и минералогический кабинеты! Как повезло им иметь такого практичного отца!
Чтобы выжить, я нуждаюсь в науке, а не в тенях.
В химии — а не в заговорах.
— Я хочу вернуться домой, — сказала я.
Повисло долгое мучительное молчание.
Не то чтобы мисс Фолторн в первый раз столкнулась с девочкой, не желающей оставаться в мисс Бодикот. Разве она только что не отослала домой Шарлотту Вениринг, эту медузу из третьего класса, которая не преуспела в учебе?
Почему я тоже не могу попасть в разряд тех, кто не преуспел? Почему меня нельзя поздно вечером, всю в слезах, усадить в такси, укрыть старым макинтошем и отправить куда подальше? Это было бы даже забавно.
Я бы вышла на свободу, даже если бы меня похитили. Я уже прикидывала, как бы я это сделала, когда мисс Фолторн ответила:
— Я не могу позволить тебе уехать.
Вот так просто, констатируя факт. Словно я пленница.
— Почему? — спросила я. — Вениринг уехала.
— Шарлотту Вениринг можно пожалеть, — сказала она. — Тебя — нет.
Жестокий удар. Мы словно дрались на дуэли острыми лезвиями. Надо взять паузу, чтобы посмотреть, не ранили ли меня. И я почти удивилась, поняв, что нет.
— Если я отпущу тебя, это значит, что я потерпела неудачу, — продолжила мисс Фолторн. — И ты тоже. Но этого с нами не случится. Мы обе заслуживаем лучшего.
Я сразу же поняла, что она обращается к избитому последнему аргументу — моей гордости, и возненавидела ее за это.
Но промолчала. Почему? Наверное, потому что мне было ее жалко.
И, к своему ужасу, я поймала себя на том, что моя левая рука, словно ведомая собственной волей, медленно поползла по столу навстречу ей. Я с отвращением отдернула ее и положила на колени, прижав второй рукой, чем ухудшила дело, потому что стало очевидно, что я удерживаю ее, как дрессированного паука.
Мисс Фолторн ничего не сказала, но смотрела на меня как на пустое место. Воздух в комнате сгустился так, что его можно было резать ножом.
Она не собирается облегчать мне жизнь. Ждет, пока я заговорю, — оружие, позаимствованное из моего арсенала.
Мы будем сидеть здесь, я и она, глядя друг на друга в упрямом молчании, пока небо не упадет на землю.
Надо отдать ей должное: мисс Фолторн хороша в этой игре.
Но не настолько хороша, как я.
Я ждала до тех пор, пока нам обеим не захотелось закричать, и тут внезапно спросила:
— Кларисса Брейзеноуз до сих пор жива, верно?
Не больше и не меньше. И я умолкла.
Мисс Фолторн моргнула, но ничего не ответила.
— Ле Маршан и Уэнтворт тоже. Они живы, но ушли под прикрытие.
Думаю, мы обе удивились одинаково. На самом деле эта мысль давно формировалась в дальнем уголке моего мозга, но только сейчас она дала о себе знать.
— Если бы это и было правдой, — ответила мисс Фолторн, — то сейчас не время об этом говорить, это знание слишком опасно.
Я кивнула, с умным видом кусая губу, как будто знала куда больше, чем сказала. Мне не по вкусу быть в натянутых отношениях с этой женщиной. С самого начала я заметила, что ей присуща некоторая нежность, которая не просто удивительна для ее должности, но просто противоречит ей.
Разве она не наложила на меня наказание, которое на самом деле было наградой, — написать сочинение о Уильяме Палмере? А сегодня она приказала Гремли откатать сто кругов на старом катке. Гремли! Она же любит коньки, как Данте — Беатриче, Ромео — Джульетту, Винни-Пух — мед!
И некоторым странным образом я не могла не любить ее.
— Хорошо, — сказала я, вставая на ноги. — Понимаю. Мне запрещено спрашивать, вам запрещено отвечать. Нам обеим наплевать, но так уж устроен мир.
С этими словами я вышла из кабинета, она даже не пошевелила пальцем, чтобы меня остановить.
Но вот какая штука: не успела я дойти до двери, как ее глаза увлажнились.
Вернувшись в «Эдит Клейвелл», я встала на кровати вверх ногами, упершись пятками в стену. Мне надо поразмыслить.
Я уже думала на эту тему раньше: что, если школа — это лишь прикрытие? Что, если моя ссылка в Канаду и неожиданное появление трупа в камине — лишь часть какой-то огромной военной игры, какого-то упражнения, где мы все — пешки в руках немыслимо далеких манипуляторов, которые используют нас в своих туманных целях?
Если это так, значит, мисс Фолторн так же находится в их власти, как и я, и мы обе — во власти сил, находящихся за гранью нашего понимания.
Или же — и при этой мысли я вздрогнула — так устроен весь мир?
Может быть, Бог — мастер, Судьба — рука, двигающая нас по шахматной доске, а Случай — палец, сбивающий нас с ног при малейшем неверном шаге?
Какой бы ни была правда, для меня это слишком. И я уснула, стоя на голове.
Я проснулась с ужасной головной болью и растяжением шеи. Я снова закрыла глаза и начала медленно выплывать из своего сна.
Есть подлинное удовольствие в том, чтобы находиться в темноте в уединении своей собственной головы, когда ничто вас не отвлекает, когда вы можете карабкаться с одного уступа на другой, радостно кричать в обширном, рождающем эхо пространстве; собирать факты и воспоминания, находить старые и новые драгоценности, изучать, сравнивать, складывать и добавлять.
Первая мысль, пришедшая мне на ум, была о том, что Рейнсмиты на нашей стороне, — по крайней мере, по словам мисс Фолторн. Вторая — что ле Маршан, Уэнтворт и Кларисса Брейзеноуз, вероятно, живы.
Если это правда, тело в камине не может принадлежать ни одной из них.
Или этот труп относится к еще более ранним временам? Поскольку женская академия мисс Бодикот когда-то была монастырем, возможно ли, что какую-то монахиню убили (любопытно, почему) и засунули в камин? Фицгиббон сказала, что отопление каминов запрещено до ноября, но само по себе это не означает, что труп не мог запекаться в трубе в течение зимних месяцев уже много лет подряд. Аргументом против этой теории были следующие факты: череп принадлежал другому человеку, и в руке труп сжимал медаль святого Михаила. Также маловероятно, чтобы труба камина была забита уже лет пятьдесят как, и никто не заметил.
Я вздрогнула и вывалилась из стойки на голове.
Что мне сейчас нужно, так это информация из прошлого: информация о первой миссис Рейнсмит. Голые факты от того, кто знал ее лично.
Очевидно, что этим кем-то может быть человек из преподавательского состава, и я почти инстинктивно поняла, что нет никого лучше миссис Баннерман, которая не только много лет живет здесь, но и одарена аналитическим умом на манер моего.
Я поднесла будильник к окну и увидела, что сейчас половина одиннадцатого: уже давно наступил комендантский час.
Миссис Баннерман придет в лабораторию только через несколько часов, я же была слишком взволнована, чтобы спать. Я закуталась в одеяло и устроилась в кресле у окна.
Только сейчас я вспомнила, что объявила мисс Фолторн свое намерение покинуть женскую академию мисс Бодикот и вернуться домой: намерение, которое я собираюсь претворить в жизнь во что бы то ни стало.
Миссис Мюллет любит говорить: «Хорошее начало — уже полдела», но я думаю, что это не совсем верно. Полдела — это лишь пятьдесят процентов, но в принятии твердого решения есть удовлетворение, которое явно приближает нас к девяноста, а то и девяноста пяти процентам.
Решимость приносит облегчение, к которому нас вряд ли приблизит «хорошее начало».
В общем, мытьем или катаньем, но я возвращаюсь домой, но я еще далека от закрытия дела в мисс Бодикот. Здесь больше призраков, чем кажется на первый взгляд.
Миссис Баннерман откроет лабораторию лишь через несколько часов, так что у меня больше нет повода откладывать написание сочинения об Уильяме Палмере, подумала я, так что я вполне могу им заняться.
Совершенно неважно, есть ли у меня под рукой справочные материалы. Все подробности сенсационной жизни убийцы из Рагли навечно запечатлелись у меня в памяти.
Я открыла записную книжку и взяла ручку.
«Доктор Уильям Палмер, — написала я, — особенно гордился своими мягкими белыми руками, которые он беспрестанно мыл…»
Время летело незаметно, пока я описывала жизнь, преступления, суд и смерть этого дерзкого мастера стрихнина, у которого хватило дерзости спросить у палача Троттлера Смита, когда он посмотрел на дверь люка: «Вы уверены, что это безопасно?»
Этой пикантной деталью я и завершила свой труд, решив, что нет ничего плохого в том, чтобы повеселить мисс Фолторн.
Как же я ошибалась.
Я протирала уставшие глаза, когда мое внимание привлек свет автомобильных фар. К дому подъехала машина, затормозив у обочины.
Как странно, что кто-то приехал сюда в такое неподходящее время. В академии мисс Бодикот не поощрялись посетители даже в дневное время суток, так что этот ночной визит или отъезд явно связаны с плохими новостями.
Кто-то заболел? Кто-то вызвал доктора? Если да, это не Райерсон Рейнсмит. Я знала его машину, и это была не она.
В салоне зажегся свет, и я увидела пассажира — мужчину. Не из академии мисс Бодикот. Он разговаривал с водителем.
Несколько минут спустя двери открылись и появились два человека. Даже в неверном свете уличных фонарей я узнала инспектора Грейвенхерста и сержанта ла Белля. Они поднялись по ступенькам, и парадная дверь открылась, отбросив на дорогу прямоугольник желтого света. В нем отразился силуэт женщины, но я не узнала ее.
Дверь снова закрылась, и крыльцо погрузилось в темноту.
Я тихо прокралась в коридор, оставив дверь в свою комнату приоткрытой. Слава богу, я еще не успела переодеться.
Инспектор и сержант ла Белль стояли прямо у входа. Они не сняли шляпы, значит, не собираются задерживаться. Лицом к лицу перед ними стояла мисс Фолторн, а рядом, словно мраморная статуя, застыла миссис Баннерман.
Обе женщины явно ждали полицию, потому что они сразу же открыли входную дверь.