Я послушалась, зная, что одна из нас не очень хороша в такого рода делах.
— Мне страшно, — сказала я.
Ее глаза расширились, потом она спросила:
— Почему?
— Здесь водятся привидения, — продолжила я. — В коридорах слышны шаги, а умершую два года назад девочку видели у прачечной.
Смелое начало, и я гордилась своей фантазией.
— А ты видела это своими собственными глазами, как ты это называешь? Я имею в виду мертвую девочку. Ты слышала собственными ушами шаги в коридорах?
— Ну, нет, — призналась я.
— Наука не верит в привидения, — сказала она. — Как подающему надежды химику тебе следовало бы это знать.
Значит, мои тайные занятия с миссис Баннерман не такие уж и тайные.
— Призраков чаще всего видят девочки и некоторые молодые люди с нехваткой железа.
Если она имеет в виду хлороз, он же малокровие, он же анемия, она вполне могла бы поэкономить слова. Эта болезнь была описана еще в шестнадцатом веке, и лекарство, содержащее железо, серную кислоту и карбонат калия, сто лет назад изобрел чешский химик Альберт Поппер, так что для меня это не новость.
— Простите, что побеспокоила вас, — сказала я, поворачиваясь к двери.
— Нет, постой, — окликнула меня мисс Моут. — Не обижайся.
Я слегка опустила плечи в знак поражения.
— Не стоит строго судить старую женщину, — продолжила она смягчившимся голосом. — Посмотри на меня.
Вопреки моей воле мои глаза отводило в сторону, словно их притягивал магнит. Напрягая глазные мускулы, я заставила себя встретить ее взгляд.
— Я не всегда была такой, знаешь ли, — сказала она, неохотно указывая руками на свое тело. — Нет, эта бесполезная скорлупа не всегда была такой, как ты ее видишь.
Ее смех прозвучал как лай, указывая на иронию ситуации.
— Как это произошло? — выпалила я, не сумев сдержаться.
Уставившись ей в глаза, я обнаружила, что не могу отвести взгляд.
— Ты первый человек в академии, спросивший об этом, — произнесла она.
— Извините, — сказала я, зная, какой волшебной, отмыкающей уста силой обладает одно это словечко.
— Не стоит, — возразила она. — Все вокруг извиняются. Будь выше этого.
Я подождала, пока электричество в воздухе уляжется.
— Когда-то я была такой же, как ты, — начала она, и ее слова казались очень старыми. — Ты знаешь, так иногда пишут на могильных плитах.
Конечно, я знала. На кладбище Святого Танкреда имелось несколько вариаций этого стихотворения:
Прерви, прохожий, свои мечты!
И я был тоже таким, как ты.
И ждать недолго тебе, поверь,
Чтоб стать таким же, как я теперь.
Это чуть ли не мое самое любимое стихотворение, в отличие от Китса или Шелли, писавших куда менее практичные вещи.
— Это был несчастный случай, — хрипло и отрывисто продолжила она. — Автомобильная авария… деревня… долина… пикник… подруга… Ее выбросило наружу, а я, — она потрогала, почти погладила резиновые шины своего кресла, — застряла между колесами.
Я собиралась было сказать, что мне очень жаль, но удержалась.
— Единственное мое утешение — то, что теперь я могу проводить больше времени здесь, среди моих настоящих друзей.
Она описала рукой круг, охватывая стеклянные сосуды с чучелами животных.
— Они тоже в ловушке, видишь? Мы в одной лодке. Можешь посмеяться, если хочешь.
— Это не смешно, — ответила я. — Это трагично.
Я подумала, что бы я почувствовала, если бы больше никогда не смогла пролететь ласточкой по сельской тропинке, крутя педали «Глэдис», спускаясь по Гуджер-Хилли и проносясь по каменному мостику в Изгороди. В таких случаях я обычно кричала: «Яруууу!»
В комнате повисло молчание, и я отвернулась от мисс Моут, словно меня внезапно заинтересовали экспонаты на витринах.
Я сняла с полки коричневый череп и повертела его в руках.
Не верю своим глазам!
Тихо. Спокойно, — велела себе я. — Невозмутимое лицо, жесткая верхняя губа… Все что угодно, лишь бы не выдать себя.
— Не трогай! — выкрикнула мисс Моут. — Эти образцы нельзя трогать!
— Извините, — сказала я, не удержавшись, и вернула ухмыляющуюся голову на место.
— Я снова это сделала, верно? Но, как я уже сказала, не стоит судить старую женщину слишком строго.
— Все в порядке, мисс Моут, — сказала я, изо всех сил стараясь выглядеть нормальной, что не так-то просто. — Я все прекрасно понимаю. Дома в Англии у меня есть очень близкий друг, прикованный к инвалидной коляске. Я знаю, как это ужасно.
Я подумала о старом добром докторе Киссинге, сидящем в ветхом кресле в Рукс-Энде, который в своей домашней куртке и шапке с кисточкой, с вечной сигаретой во рту чувствовал себя как у Христа за пазухой. Доктор Киссинг никогда не жаловался на свою участь, и я мысленно попросила у него прощения за то, что могла так подумать.
— Ну что ж, ладно, — резко сказала мисс Моут и прочистила горло, перед тем как сменить тему. — Вернемся к твоему личному делу… Говоришь, ты боишься?
— Не столько боюсь, как беспокоюсь, — призналась я. — Дело в Рейнсмитах.
На большее я не осмелилась.
— А что с ними? Они тебе что-то сделали?
— Не мне, — ответила я. — Но, может быть, другому человеку.
— Кто? — настойчиво спросила она, забыв о склонениях.
— Не могу сказать. Школьные правила запрещают.
Изображая собою само благоразумие, в глубине души я улыбалась. Защищаться, прячась за правила, — это хитрый трюк, все равно что использовать мышь, чтобы вызвать панику среди слонов врага и заставить их затоптать его до смерти. У Шекспира была цитата на этот случай (как и на любой другой): «землекопа взорвать его же миной», что, по словам Даффи, означает победить врага его же оружием.
— Забудь о правилах, — сказала она. — Когда ребенок в опасности, какие могут быть правила?
Любопытно, кто, по ее мнению, в опасности? Я призналась, что испугана и обеспокоена, но ни слова не сказала об опасности.
— Что же, — успокаивающе сказала она, — расскажи мне о Рейнсмитах.
— Я думаю, они могли кого-то убить.
— Кого? — тут же спросила она. — Конкретно.
— Клариссу Брейзеноуз.
Я могла бы упомянуть имена ле Маршан и Уэнтуорт, но решила быть проще. Я уже высказала мисс Фолторн свои подозрения, что эта троица жива, но мисс Моут была не в курсе.
Открытие части информации — острый нож, которым можно пользоваться снова и снова, пока ты ведешь себя осторожно.
— Это очень серьезное обвинение, — заметила мисс Моут. — Ты уверена?
— Нет. Я только думаю, что они могли это сделать. Но мне надо было с кем-то поделиться.
— Что ж, я рада, что ты мне сказала. Я прослежу, чтобы…
Где-то прозвенел колокольчик, и через несколько секунд коридоры наполнились звуками шагов. Взрывы смеха становились все ближе и ближе, и внезапно на нас обрушилась орда.
— Позже, — произнесла мисс Моут, четко артикулируя, чтобы я услышала ее сквозь шум. — Поговорим позже.
И внезапно к ней вернулся голос, и она хрипло прокричала:
— Девочки! Девочки! Девочки! Мы не дикари!
Я кивнула ей, давая знак, что поняла, и словно лосось, пробивающийся вверх по течению, протолкалась к выходу.
Я осторожно пробралась обратно в свою комнату. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания.
Оказавшись в «Эдит Клейвелл», я закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Теперь, в безопасности, я перестала контролировать свое дыхание, и оно вырывалось из меня судорожными толчками. Голова закружилась.
Череп в лаборатории мисс Моут… череп, который я держала в руках.
Перед тем как вернуть его на полку, я заметила, что в трех зубах стоят пломбы.
Глава 26
Стоматология существует почти столько же лет, что и зубы. Я узнала этот зубодробительный факт на страницах довольно нудного журнальчика, лежавшего в приемной лондонского дантиста — сумрачной и старой комнате ужасов на Фаррингтон-стрит, чьи вывески на окнах — крашеные остроугольные таблички, гласившие «Безболезненная стоматология» и «Без очередей», — уже сто лет большими красными буквами лгали публике.
Я читала, что пломбы были обнаружены в зубах черепов еще в римских катакомбах, хотя считалось, что грабители могил лишили большинство древних ртов их золотых зубов. Этруски и египтяне также чинили зубы, и писали, что уже наши древнейшие предки заполняли отверстия в зубах пчелиным воском.
Я невеликий эксперт в искусстве пломбирования зубов, но я провела достаточно времени в беспомощном состоянии в этом кресле, чтобы изучить огромные разноцветные плакаты, в жутких подробностях иллюстрирующие последствия того, что будет, если не чистить зубы после каждого приема пищи. Как я уже не раз говорила, я обожаю разложение, но не у себя во рту, и более того, не во ртах незнакомцев, которым я не представлена.
Очевидно, что древний череп вряд ли может содержать аккуратную современную пломбу, и уж тем более три штуки, выглядевшие такими блестящими и новехонькими, будто их установили в прошлую пятницу.
Готова прозакладывать свой язык, ноздри и ногти на ногах, что эти пломбы не могли поставить в пещерах каменного века.
Еще несколько частей загадки встали на место в моем мозгу: щелк! щелк! щелк! Если бы это была мозаика, сейчас я бы сложила ее полностью.
Я сунула руку в карман, и мои пальцы сомкнулась вокруг носового платка.
Конечно же! Я завернула медаль святого Михаила в ткань, чтобы уберечь ее от дальнейшего загрязнения, что было довольно странно, если подумать, поскольку обычно все наоборот: в то время как другие люди просят святого Михаила о защите, я защищаю его от других людей.
Флавия де Люс, защитница архангелов.
Хорошо звучит.
С легким сердцем размышляя на эту тему, я спустилась по лестнице.
Сегодня понедельник, и я вспомнила, что у меня еженедельная встреча с мисс Фолторн. Что она припасла для меня на этот раз? — задумалась я. В каком настроении будет?