Я яростно вонзила зубы в крекер, пытаясь вызвать его образ в своем воображении. Попыталась представить, как мы вдвоем наклоняемся над булькающей мензуркой в лаборатории и с умным видом киваем друг другу, когда жидкость меняет цвет, но бесполезно.
Магия не работает, когда тебе грустно.
Я осознала, что откладываю визит в лабораторию по этой самой причине, и была шокирована. Надо немедленно решить вопрос.
К дверям лаборатории кто-то приколол написанную от руки записку: «Все уроки химии отменяются до дальнейшего уведомления».
Под этими словами кто-то приписал: «Спасибо святому Иуде за ответ на наши молитвы», а еще кто-то добавил красной ручкой: «К черту химию».
Я огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никого нет, и нырнула в класс.
Зеленые ставни были закрыты, на улице уже стемнело, и комната погрузилась почти в полный мрак, что подходило мне как нельзя лучше. Никто не увидит меня ни через окошко в двери, ни с улицы.
Я включила слабую лампочку в нише и приступила к работе.
Как бы взволнована я ни была, необходимо следовать правилам. Я включила вентилятор, который вытянет дым из-под навеса, накрывающего рабочее пространство. В минувшие дни не один химик почил в бозе, проводя тест Марша и надышавшись ядами.
Я вытащила из кармана серебряный медальон. К счастью, я догадалась завернуть его в целлофан для защиты, перед тем как завязать его в носовой платок.
Доставая необходимые принадлежности, я почувствовала, как меня охватывает так хорошо знакомый мне трепет. Словно викарий, готовящийся к освящению хлеба и вина, я ощущала, как под моими пальцами вот-вот начнется трансформация; меня благословят боги химии.
Проба Марша не только проста и элегантна, она еще и наиболее театральна среди химических опытов. Сколько сыщиков, реальных и вымышленных, напряженно склонялись над предательским огнем?
Это тот самый момент перед финальным занавесом, когда весь мир, кажется, затаил дыхание: момент, когда крошечный, мерцающий, почти незаметный огонек отправит обвиняемого на виселицу или освободит его.
Это Джеймс Марш, химик в Королевском Арсенале в Вулидже, открыл, что новообразованный водород, вступая в контакт с мышьяком и кислородом, выделит воду и мышьяковистый водород, иначе называемый арсин, — чрезвычайно ядовитый газ с химической формулой AsH3 и запахом свежайшего чеснока.
Эта проба настолько чувствительна, что может определить наличие мышьяка в соотношении двух частей к миллиону.
Сейчас, правда, идея о необходимости свежевыделенного водорода в общем и целом отвергается и считается, что возраст не влияет на способность указать на преступника.
Кислород есть кислород, как говорится, хотя Доггер придерживается старомодных взглядов и сомневается в этом.
Я капнула немного цинка на дно П-образной мензурки, потом заполнила ее почти наполовину серной кислотой.
С помощью клочка хирургического хлопка я стерла немного черного нагара с медальона и бросила тампон в левую часть мензурки, запечатав ее стеклянной пробкой. Тампон сразу же почернел, подвергнувшись воздействию серной кислоты.
Цинк мгновенно начал булькать под влиянием кислоты. Рождался водород!
И, если мое подозрение верное, вместе с ним — и арсин.
Плотно закрытая правая часть мензурки переходила в тонкую трубку, заканчивающуюся закругленным краем.
Я подождала секунд тридцать… зажгла спичку… поднесла ее к краю и…
Пуфф!
Огонек… сначала красный, потом оранжевый, затем голубой…
Я достала глиняное блюдце, перевернула и подержала его над огоньком, как замерзший школьник, вернувшийся домой на каникулы, греет руки над очагом.
По наружному краю огонька начал формироваться темный круг, сначала коричневый, но вскоре ставший черным и блестящим.
Мышьяковое зеркало, в котором, если я могу судить об этом, скоро отразится убийца.
Но это еще не конец. Сначала надо капнуть несколько капель растворенного хлорноватисто-кислого натрия на новообразованное зеркало. Если сажистый остаток растворится и исчезнет, это мышьяк; если сохранится — это родственница мышьяка сурьма.
А потом, разумеется, надо повторить процедуру с чистой пробиркой и свежим тампоном. Это будет контрольный эксперимент, в результате которого не должно образоваться мышьяковое зеркало.
Я отступила из круга света, размышляя о своем открытии: о том, что оно значит для меня и для кое-кого другого. Как только я предам гласности то, что я знаю, женская академия мисс Бодикот уже не будет прежней.
И в этот самый момент из темноты за моей спиной донесся голос:
— Очень умно.
Глава 28
Я обернулась, глаза медленно адаптировались к темноте.
Из тени по направлению ко мне выступила фигура.
Фабиан.
— Очень умно, — повторила она, выходя на свет, и я заметила легкую усмешку на ее губах.
— И давно ты здесь? — спросила я, пытаясь добавить в голос каплю ярости.
— Дольше, чем ты, — ответила она, выуживая пачку сигарет из кармана и закуривая, а потом встряхивая волосами на манер французских актрис.
— Значит, ты меня ждала, — сказала я, но она не потрудилась ответить и лишь выдохнула в мою сторону струю дыма.
— Что натолкнуло тебя на мысль о пробе Марша? — поинтересовалась она. — Почему ты подумала о мышьяке?
Я пожала плечами и солгала:
— Просто догадка.
Мы могли простоять так всю ночь, перебрасываясь словами, пока одна из нас не решит воспользоваться более смертоносным оружием.
Я воспользовалась шансом и бросилась в бой.
— Но ты уже знала, что дело в мышьяке, не так ли?
— Разумеется. — Она улыбнулась и удовлетворенно выдохнула новую струю дыма. — Я была там, когда она его проглотила.
— Что?
— В тот вечер два года назад, на балу изящных искусств. Я там была.
Должно быть, я выглядела сущей дурочкой.
— Нас попросили прислуживать за столами: Джумбо, Дрюс, Форрестер и меня. А также кое-кого из преподавателей: мисс Фолторн, мисс Моут, миссис Баннерман, мисс Дюпон. Это традиция, — продолжала Фабиан. — Призвана демонстрировать демократические принципы — пусть только раз в году.
— Довольно смело со стороны мисс Моут участвовать в этом, — заметила я. — Для нее это наверняка было нелегко.
— Моут — отличная старушка, — ответила Фабиан, стряхивая пепел на пол. — Она больше лает, чем кусается.
Я кивнула, хоть и не была согласна. Я все еще пыталась понять, кто из нас на чьей стороне и что кроется за этой дуэлью в полной теней комнате? Кто из нас свет, а кто тьма?
— Ей нелегко пришлось, — продолжила Фабиан. — После того несчастного случая. Ее погубила лучшая подруга.
Погубила? Я чего-то не знаю.
Фабиан уловила мое замешательство.
— Машина слетела с дороги и угодила в канаву. Перевернулась. Моут пробила лобовое стекло и вылетела наружу. Сломала позвоночник, шею. Ее собирали практически по кусочкам.
Меня затошнило. Так вот в чем причина ее жуткого лягушачьего лица. Бедолага, должно быть, перенесла множество операций.
— Неземное зрелище, — рассказывала Фабиан, словно эхо, отражая мои мысли, — видеть, как она за учительским столом подает лобстера тому самому человеку, который ее покалечил.
Я моргнула.
— Франческе Рейнсмит, — добавила она. — Когда-то они были лучшими подругами.
В горле у меня внезапно пересохло, я не могла сглотнуть. Я подумала о тех давно мертвых химиках, которые случайно вдохнули смертельную дозу арсина и умерли в судорогах. Или я, быть может, выпила воды из отравленного стакана?
Но нет, если не считать шока от новостей о мисс Моут, прочие симптомы отсутствуют.
— Почему ты мне все это рассказываешь? — спросила я.
Мы все еще кружили друг вокруг друга, словно два петуха на ринге, и я уже решила, что не заговорю первой о сэндвичах с фазаном. Если она член Гнезда, пусть сама раскроется.
— Потому что ты должна знать, — ответила она. — Я уже некоторое время присматриваю за тобой.
Я пожала плечами. Что мне еще оставалось делать?
— Ты сказала, что была там, когда использовали мышьяк?
— Думаю, да, — подтвердила она. — Я сидела напротив Франчески, когда Моут принесла ей тарелку с лобстером.
— Из буфета?
— Не могу сказать. Я сидела к нему спиной. Довольно странно, я вспоминаю, как Моут приподнимает свою любимую чайную бабу с тарелки.
— Она принесла Франческе лобстера под своей чайной бабой?
— Глупо, не правда ли? Хотя я не задумывалась на эту тему. Однако припоминаю, что я думала, не угостил ли ее чем-нибудь эдаким наш возлюбленный председатель. Он устроил целое шоу из разрезания ее лобстера, отделил клешни, извлек мякоть — она взвизгнула и закрыла глаза при виде усиков. Ее затошнило от одного взгляда на них, так она сказала. Забавно, не правда ли?
«Странно» — вот какое слово больше подходит в этой ситуации, впрочем, огромная чайная баба мисс Моут перекрывает практически все.
Что приводит на ум множество новых версий.
— Кто же из них это сделал? Райерсон Рейнсмит или мисс Моут?
— Я не знаю, — вздохнула Фабиан. — Правда не знаю.
— Почему ты никому не сказала? — спросила я. — К примеру, полиции.
Фабиан бросила на меня отстраненный взгляд, потом ответила:
— У меня были свои причины.
Одну из них я могла назвать, не сходя с места, но сдержалась. Я решила перевести разговор в менее личное русло — по крайней мере, на какое-то время.
— Надо быть очень осторожным с отравлением морскими гадами, — сказала я. — Мидии, ракушки, гребешки и устрицы содержат органические формы мышьяка. А также крабы и лобстеры.
Я никогда не думала, что стану защищать Райерсона Рейнсмита, но мир — странная штука, и когда дело касается ядов, лучше соблюдать осторожность.
Повешенного не вернешь к жизни, и кроме того, терпеть не могу, когда из меня делают дурочку.
— Проба Марша не помогает различить формы мышьяка, — продолжила я. — Но поскольку на балу изящных искусств больше никто не отравился, думаю, мы можем предположить, по крайней мере в настоящий момент, что яд для Франчески Рейнсмит происходил не из природной токсичности лобстера.