— Колись, — потребовала я, с угрожающим видом поднимая свечу и делая шаг к своей гостье. В конце концов, я теперь в Северной Америке, стране Джорджа Рафта[4] и Джеймса Кэгни[5] — в краях, где говорят по-простому.
Коллингсвуд разразилась слезами.
— Полно тебе, детка, — сказала я.
Полно тебе, детка?
Мои уши не могли поверить тому, что произнес мой рот. Всего пара часов в Канаде — и я уже изъясняюсь, словно Хамфри Богарт. Тут что-то в воздухе, что ли?
— Она наябедничала на меня, — призналась Коллингсвуд, утирая слезы школьным галстуком.
Они и правда тут так говорят. В конце концов, все эти послеобеденные часы с Фели и Даффи в кинотеатре в Хинли не прошли даром, как заявлял наш отец. Я выучила свой первый иностранный язык, и выучила его неплохо.
— Наябедничала, — повторила я.
— Директрисе, — добавила Коллингсвуд, кивая.
— Мисс Фолторн?
— Жене висельника, как мы ее называем. Только не проболтайся ей. Она творит совершенно невообразимые вещи, знаешь ли.
— Например?
Коллингсвуд глянула за спину, перед тем как ответить.
— Люди исчезают, — прошептала она, сжимая пальцы в пучок и затем быстро и широко раскрывая их, словно фокусник, демонстрирующий пустую ладонь. — Пуфф! Вот так! Бесследно.
— Ты дуришь меня, — сказала я.
— Да ну? — промолвила она, глядя на меня огромными влажными глазами. — А что же случилось с ле Маршан? Как насчет Уэнтворт? А что с Брейзеноуз?
— Разумеется, они все не могли просто так исчезнуть, — возразила я. — Кто-то должен был хоть что-то заметить.
— В том-то и дело! — воскликнула Коллингсвуд. — Никто не заметил. Я делала записи. Пинкхэм застала меня за этим. Вырвала записную книжку у меня из рук и отнесла ее мисс Фолторн.
— Когда это было? — спросила я.
— Вчера. Думаешь, они меня убьют?
— Конечно, нет, — ответила я. — Люди ничего такого не делают. По крайней мере, в реальной жизни.
Хотя я совершенно точно знала, что делают. И, по моему опыту, намного чаще, чем можно предположить.
— Ты уверена? — уточнила Коллингсвуд.
— Еще как, — соврала я.
— Обещай, что никому не скажешь, — прошептала она.
— Клянусь, — сказала я, по какой-то совершенно непонятной мне причине делая знак креста в воздухе.
Коллингсвуд нахмурилась.
— Ты католичка?
— С чего ты взяла? — спросила я, желая потянуть время.
На самом деле она угодила в точку. Пусть даже мы делали вид, что исповедуем англиканскую веру, мы, де Люсы, были католиками с тех пор, как Рим был не более чем семью живописными холмами в итальянской глуши. Даффи говорит, что душа необязательно находится там же, где и сердце.
— Вообще-то да, — добавила я.
Коллингсвуд присвистнула сквозь зубы.
— Я так и думала! Наши соседи дома в Ниагара-он-те-Лейк, Коннолли, они тоже католики. Они так же шевелят пальцами, как и ты только что. Это знак креста, верно? Мне так говорила Мэри Грейс Коннолли. Что-то вроде магии. Она заставила меня пообещать, что я никому не скажу. Но послушай! Что ты здесь делаешь? Мисс Бодикот…
— Я знаю, — перебила я. — Она была настолько англиканка, что ей хватило бы кухонной табуретки, чтобы вознестись на Небеса.
Где же я это слышала? Никак не припомню. От тетушки Фелисити? Наверняка не от отца.
— Но ты не должна так говорить, — сказала мне Коллингсвуд. — Иначе тебя освежуют заживо.
— Мы, католики, были мучениками со времен изобретения огня, — отозвалась я. — Мы привыкли.
Наглость с моей стороны, но я не могла сдержаться.
— Твой секрет умрет вместе со мной, — поклялась Коллингсвуд, зашивая себе губы невидимыми иголкой и ниткой. — Его не вырвут из меня и дикими лошадьми.
Последнее предложение прозвучало как-то вроде: «Мугу не мымрут ым мэмэ и мымымы мымымы».
— Это не секрет, — ответила я. — На самом деле мы этим гордимся.
В этот самый миг в дверь загрохотали с такой силой, что я подумала, вот-вот щепки полетят, и чуть не дала дуба от страха.
— Открой! — повелительно приказал голос — голос, который я впервые услышала совсем недавно, но уже хорошо запомнила.
Мисс Фолторн.
— Выключи свет, — прошептала Коллингсвуд.
— Бесполезно, — прошептала я в ответ. — Дверь все равно не заперта.
— Нет. Я закрыла ее, когда проникла внутрь.
Она на цыпочках прокралась к выключателю и погасила лампу. Я задула свечу, и мы погрузились во мрак.
Ну, почти во мрак. Через несколько секунд я обратила внимание, что с улицы в комнату проникает слабый свет.
— Что мне делать? — спросила она. — Нам не разрешается ходить друг к другу в комнаты после наступления комендантского часа. Меня накажут.
Я осмотрела комнату в неверном свете электрических сумерек. Если не считать очевидные места — кровать и шкаф, прятаться было негде, если только она не может просочиться за обои.
Однако надо отдать Коллингсвуд должное — она сообразительна. Одним прыжком она влетела в камин, скорчившись под каминной полкой, и каким-то образом пролезла в трубу. Только ноги мелькнули, эти длинные ноги ящерицы, затянутые в черное, они наступили на металлическую подставку для дров и исчезли в дымоходе.
Я бы не поверила, если бы не видела это собственными глазами.
Отчаяние творит чудеса.
— Открой! — повторил голос. — Я знаю, что ты там.
Дверь сотряс новый шквал стука — еще более громоподобный, чем в первый раз. Если вся академия до сих пор не проснулась, сейчас это точно произошло.
Наверняка дюжины девочек сели в своих кроватях, подтянув простыни к подбородкам и широко распахнув глаза в темноте.
Воцарившееся следом мертвое молчание внушало еще больший ужас, чем сам стук.
— Немедленно открой дверь! — приказала мисс Фолторн. — Или я позову мистера Тагга и он снимет петли!
Я на цыпочках подошла к двери, повернула ключ и распахнула дверь.
— Что такое? — спросила я, моргая и протирая глаза. — Пожар? Я спала.
— Бесполезно, девочка, — объявила мисс Фолторн. — В комнате горел свет. И здесь кто-то разговаривал.
— Мне приснился кошмар, — сказала я. — Наверное, дело в том, что я далеко от дома и всякое такое. Я часто разговариваю во сне.
— Неужели, — промолвила мисс Фолторн. — А еще ты включаешь электрический свет во сне?
— Нет, — ответила я. — Но я не поняла, где нахожусь, когда проснулась. Я была сбита с толку.
Очень смело пытаться пробовать новые трюки, когда тебя поджаривают на сковороде, но я была в отчаянии. «Сбита с толку» — это предлог, которым однажды воспользовалась Даффи, застигнутая отцом на месте преступления, когда она пыталась своровать рождественский пирог из кладовой.
«Я была сбита с толку», — заявила она, и отец ей поверил. На самом деле поверил ей!
Я бросила быстрый взгляд за спину, включая лампу, и комнату залил резкий яркий свет.
— Никакого электричества! — сказала мисс Фолторн, потянувшись рукой мимо моего лица и немедленно выключая свет. — Комендантский час означает, что свет выключен, глупышка!
Это была последняя капля в чаше моего терпения. Как в случае с Райерсоном Рейнсмитом, обозвавшим меня мокрой крысой, эта соломинка переломила хребет верблюду. Неделя вдали от дома — и список кандидатов на отравление уже вырос до двух человек — даже троих, если считать унылую Додо.
Мисс Фолторн откуда-то извлекла коробку бумажных спичек. Серьезно глядя мне в глаза, она зажгла одну и поднесла к свече. Довольно впечатляющий пример координации глаз-рука.
— Итак, — произнесла она, пронзая меня взглядом, будто бабочку, приколотую булавкой к коробке с образцами. — С кем ты разговаривала?
Я поняла, что мы будем торчать тут, пока не взойдет солнце или пока я не отвечу. Мисс Фолторн определенно из людей такого склада.
— С собой, — призналась я, отводя взгляд в сторону. — Боюсь, иногда я разговариваю сама с собой, когда расстроена. Это мой ужасный недостаток. Я пытаюсь приучить себя не делать этого.
Я зря сотрясаю воздух, и это я поняла, еще не договорив.
Теперь мисс Фолторн медленно осматривала комнату, по-совиному вращая головой. Я лениво подумала, при каком градусе поворота она щелкнет и отвалится.
Весьма невеликодушно с моей стороны, но я надеялась на это.
Я не осмеливалась взглянуть в сторону камина, чтобы не выдать Коллингсвуд. Я скромно уставилась на свои ноги.
— Посмотри на меня! — скомандовала мисс Фолторн, и я медленно подняла взгляд, встречаясь с ней глазами.
Кажется, я на грани того, чтобы разрыдаться.
Следующие ее слова шокировали меня до глубины души.
— Бедная малышка Флавия, одинокая и несчастная, — сказала она, приподнимая мой подбородок указательным пальцем, ласково глядя в мои глаза и криво улыбнувшись.
Что я могла подумать? С тем же успехом она могла залепить мне пощечину. Тогда я хотя бы знала, как поступить.
Но это неожиданное сочувствие застало меня совершенно врасплох. Потопило мой корабль, так сказать. Кажется, это морской термин. Я не знала, что ответить.
Когда я поднимала голову, чтобы взглянуть ей в глаза, мой сверхъестественно острый слух, унаследованный от Харриет, моей матери, уловил шорох в камине. Даже не глядя в ту сторону, я определила по звуку, что на каминную решетку падает сажа. Тренированное ухо определит это без ошибки.
Мисс Фолторн — хвала всем святым! — ничего не заметила. Ее органы слуха были старше моих и явно стали менее чуткими со временем.
Я вознесла немую благодарственную молитву за мое избавление, но тут внезапно раздался шум и пронесся порыв холодного воздуха. Из каминной трубы что-то вылетело и грохнулось посреди комнаты с тошнотворным глухим ударом.
Свеча погасла, и мы снова оказались в темноте.
Мисс Фолторн, надо отдать ей должное, снова зажгла ее за считаные секунды. Должно быть, она не успела убрать спички в карман.
На ковре, распростершись, лежала Коллингсвуд, ее лицо и руки были черны, как у трубочиста, а распахнутый красный рот и белки глаз делали ее похожей на демона, исторгнутого из ада.