Действие первое
Ипполит
Рассыпьтесь, друзья, по тенистым лесам,
По снежным вершинам Кекроповых гор!
И быстрой стопой пробегайте луга,
На которые тень простирает свою
Скалистый Парнеф,
Где Кефис стремительный вечно шумит,
Текущий во мгле Триазийских долин.
Ликуйте, холмы, что вечно Рафейским снегом белы.
А вы устремитесь к ольховым лесам,
Где Зефир росоносный ласкает луга,
Вызывая весенние травы на свет,
Где Илие легкий лениво течет
По прелестным полям и скудной волной
Омывает и гложет бесплодный песок.
А вы к Марафонским дебрям густым
Направьте шаги,
Где матери ищут для маленьких стад
Подножного корма и пастбищ ночных.
А вы, где открытый для южных ветров
Ахарней суровый смягчает хлад,
Один на Гимета сладостный склон,
В Афидны пускай устремится другой.
В том месте давно не звучали рога,
Где смотрит на моря извилистый брег
Сунийский утес.
Кто славы охотника ищет, того
Призывает Флий.
Ведь там обитает гроза поселян,
Прославленный многими ранами вепрь.
Молчаливым псам
Ослабляйте вожжу, но молоссов злых
Не спускайте с ремня, а критские псы
Пусть рвутся истертою шеей из уз.
Спартанских псов
(Смела их порода, жадна до зверей)
Держите на привязи ближе, ближе к себе.
Наступит пора,
Их лай отзовется под сводом пещер.
Теперь же, носы наклонивши к земле,
Пусть нюхают воздух и ищут берлог,
Пока полумрак и на влажной земле
Хранятся следы пробегающих ног.
Один поскорей
Широкие сети для лова готовь,
Другой расставляй тугие силки.
Пусть перья багряные страхом пустым
Загонят в тенета смятенных зверей.
Ты издали легкие копья метай,
А ты и правой и левой рукой
Направляй отягченный железом дрот.
А ты из засады зверей выгоняй
Пронзительным криком, а ты, победив,
Утробу вскрывай согнутым ножом.
О дева-богиня, с любовью приди
К слуге твоему,
Царящая в сумраке тайном лесов,
Разящая верной стрелою зверей,
Которые пьют
Холодный Аракс
И резвятся зимою на петровском льду.
Ты львов гетулийских десницей разишь
И критских преследуешь ланей. А то
Ты стрелы бросаешь в стремительных серн
Своей легкой рукой.
Тебе подставляют и спину, и грудь
Рогатые зубры, косматый бизон
И пестрые тигры. Все звери пустынь,
Что живут в Аравийских роскошных лесах
И в скудной земле гарамантов, и те,
Что ютятся на диких Пирены хребтах,
Скрываются ль в дебрях Гирканских густых
И в степях, где кочует дикий сармат, —
Трепещут, Диана, пред луком твоим.
Кто, имя имея твое на устах,
Вступает в леса,
У того переполнены сети зверьем,
Ни один не уйдет, разорвавши силки,
Телеги скрипят под добычей лесной,
И рдеют от крови морды собак.
С весельем и шумом толпа поселян
Возвращается в хижины праздновать пир.
Богиня, ты здесь:
Пронзительно лают веселые псы,
Призывая в леса. Сюда, сюда,
Помчимся, друзья, где тропа сократит
Утомительный путь.
Федра
О Крит великий, царь морей безбрежных,
Чьи корабли несметные покрыли
Широкий Понт до края, где Иерей
Стремит суда на Ассирийский берег!
Зачем меня наложницею дал
В немилый дом, где я женой врага
В слезах мой век печальный коротаю?
Мой муж бежал, и верен он жене
Той верностью, что свойственна Тезею.
Отважного любовника соратник,
Спустился он во мрак озер подземных,
Чтоб вместе с ним похитить Прозерпину
С престола преисподнего царя.
Ни страх, ни стыд его не задержали:
И в Ахеронте беззаконных лож
Готов искать родитель Ипполита!
Но есть другая, большая печаль,
И от нее меня не отрешают
Ни мрак ночной, ни сон глубокий.
В сердце
Растет беда, пылая, как огонь
В пещерах Этны. Празден мой станок,
Из рук невольно пряжа выпадает.
Охоты нет почтить дарами храм
И, замешавшись в хор аттидских жен,
Пред алтарем, в молчанье тайнодейства,
Метать огни и чистыми мольбами
Богиню чтить, владычицу Земли.
Хочу зверей преследовать бегущих,
Метать копье изнеженной рукой!
Зачем, мой дух, зачем ты любишь дебри?
Я матери несчастной узнаю
Преступный Рок. Всегда, всегда в лесах
Грешили мы. О, как мне жаль тебя,
Родительница! В страсти нечестивой
Дерзнула ты отдать любовь вождю
Свирепых стад. Твой обольститель был
И диким, и ярма не выносящим,
Но все же он любил… Но бог какой,
Какой Дедал мое угасит пламя?
Нет, если б сам афинянин искусный,
Что в темном доме запер Минотавра,
Вернуться мог, он не помог бы мне.
Возненавидев всех потомков Солнца,
На нас оковы Марса своего.
Да и свои Венера вымещает
И Фебов род обременяет весь
Постыдными грехами: ни одна
Из дочерей Миноса не любила,
Чтоб к той любви не примешался грех.
Кормилица
Тезеева супруга, славный отпрыск
Юпитера! Из груди непорочной
Скорее изгони огонь греха
И не давай себя ласкать надежде.
Тот, кто любовь в начале подавил,
Воистину бывает победитель.
Но кто питал и возлелеял зло,
Нести ярмо, которому подпал,
Отказывается, но слишком поздно.
Мне хорошо известно, что цари
Не любят правды, в гордости своей
Пред истиной склоняться не привыкли;
Я понести ответственность готова
За мой совет: ведь близкая свобода
Рождает храбрость в старческой груди.
Наш первый долг – идти прямой дорогой,
А уклонившись, меру знать в грехе.
К чему идешь, несчастная? Зачем
Бесславный дом еще бесчестишь, мать
Желая превзойти? Здесь больший грех,
Чем зверь ее. Там был виною Рок,
Твоя ж любовь о сердце развращенном
Свидетельствует. Если безопасным
Проступок ты считаешь потому,
Что твой супруг не видит свет небесный,
Ты заблуждаешься. Пускай Тезей
Сокрыт навек Летейскою пучиной,
А об отце забыла, что законы
Дает морям и сотни городов?
Столь страшный грех оставит он сокрытым?
Отцовская забота прозорлива.
Но пусть его мы хитростью обманем,
Забыла ты о деде, чьи лучи
На целый мир сиянье изливают,
Отце богов, что сотрясает землю
И мечет пламя Этны? Неужель
Ты скроешься от пращуров всезрящих?
Но пусть на связь греховную твою
Небесные посмотрят благосклонно,
Соблазну покровительство дадут, —
Что скажешь ты о совести смятенной,
Душе, виною полной, вечном страхе
Перед собой? Злодейство безопасным
Бывает, но спокойным – никогда.
О, погаси огонь любви преступной
И грех, какого варварские земли
Не видели, ни негостеприимный
Суровый Тавр, ни скифы кочевые!
Ужасное злодейство изгони
Из чистого ума и, вспомнив мать,
Страшись любовных связей небывалых.
От ласк отца стремясь к объятьям сына,
Ты смешанный зачнешь во чреве плод?
Так продолжай и опрокинь природу
Огнем преступным! Что ж чудовищ нет?
Что ж пуст дворец, где брат когда-то жил?
Что ж всякий раз увидит чудищ мир,
Природа все законы преступит,
Когда полюбит критянка?
Федра
Я знаю,
Кормилица, ты правду говоришь.
Но страсть меня на худший путь влечет:
Сознательно душа стремится к бездне,
Ища вотще спасительных советов.
Так мореход противу встречных волн
Коль правит челн, его напрасен труд:
Уносится корма теченьем бурным.
Что может разум? Побеждает страсть
И бог могучий всей душой владеет.
Крылатый этот бог царит над миром
И самого Юпитера палит.
И Марс воитель ведал это пламя,
И бог – создатель молнии трехзубой —
И он, всегда вращающий золу
В пещерах Этны, тем огнем пылает;
И Феба, с лука мечущего стрелы,
Пронзает мальчик верною стрелой,
Летает он, тяжел земле и небу.
Кормилица
Постыдная, потворствуя пороку,
Решила похоть, что любовь есть бог,
И чтоб свободней быть, снабдила страсть
Названьем бога ложного. С небес,
Извольте видеть, сына посылает
На землю Эрицина; стрелы он
Рукою нежной сыплет, и владеет
Громадным царством меньший из богов.
То выдумка пустая душ безумных:
Венеры божество и лук Амура.
Кто в счастии живет чрезмерном, тот
Стремится к необычному. Тогда
Большого счастья страшная подруга
Приходит похоть. Повседневный стол
И здравый нрав становятся постылы.
И почему той похоти чума,
Дома изысканные выбирая,
Щадит пенатов скромных? Почему
Свята Венера в хижинах убогих
И здравы страсти у людей простых,
Держась в своих пределах? И, напротив,
Богатые, особенно цари,
Стремятся к беззаконному? Кто слишком
Могуч, тот хочет мочь, чего не может.
Ты знаешь, что царице подобает:
Страшись возврата мужа твоего.
Федра
Одной любви покорно сердце Федры,
Я не боюсь возврата: никогда
Не возвращался тот под свод небесный,
Кто потонул в молчанье вечной ночи.
Кормилица
На Дита не надейся. Пусть запрет
Свое он царство, пусть стигийский пес
Хранит врата, Тезей найдет дорогу.
Федра
Быть может, он простит мою любовь.
Кормилица
Безжалостен он был к супруге чистой,
И дикая узнала Антиопа
Его руки жестокость. Но допустим,
Что сможем гнев его переломить, —
Кто сломит сына дух неукротимый?
Возненавидев даже имя женщин,
В безбрачье он свои проводит дни,
Бежит любви. Не забывай, что он
Из рода амазонок.
Федра
Вслед за ним
По высям снежным легкою ногой
Бегущим, прыгающим через камни,
Хочу лететь по рощам и горам.
Кормилица
Чтоб он твоим ласканьям уступил
И чистоту нарушил для Венеры?
И полюбил тебя, когда, быть может,
Из-за тебя всех женщин ненавидит?
Нельзя его мольбами победить.
Он дик!
Федра
Любовь и диких побеждает.
Кормилица
Он убежит.
Федра
Я вслед за ним хоть в море.
Кормилица
Отца не забывай.
Федра
И мать я помню.
Кормилица
Весь род наш он презрел.
Федра
Так нет соперниц.
Кормилица
Придет супруг…
Федра
Кто? Спутник Перифоя?
Кормилица
Придет отец.
Федра
Он кроток был к сестре.
Кормилица
Вот этими седыми волосами
И грудью, изнемогшей от забот,
Сосцами, дорогими для тебя,
Молю, остановись в своем безумье.
Желанье выздороветь – часть здоровья.
Федра
Не вся стыдливость вышла из души.
Старушенька, я слушаюсь. Любовь,
Которая не хочет управляться,
Побеждена да будет. Доброй славы
Не оскверню. Один исход из бед:
За мужем я последую и смертью
Предотвращу несчастье.
Кормилица
О питомка,
Умерь души разнузданный порыв:
Ты потому-то и достойна жизни,
Что смерти мнишь достойною себя.
Федра
Смерть решена; вопрос о роде смерти:
Окончу ль петлей жизнь или железом,
Иль брошусь вниз с Палладина Кремля.
Кормилица
Ты думаешь, моя позволит старость
Тебе погибнуть? Яростный порыв
Останови. Вернуться к жизни трудно.
Федра
Ничто погибели не помешает,
Коль решено и должно умереть.
Моя рука отмстительницей будет
За чистоту.
Кормилица
Единая утеха
Моих годов преклонных, госпожа,
Когда так сильно страсть душой владеет,
Презреть молву: она ведь неправдива
И часто лучше или хуже дел.
К его душе, суровой, неприступной,
Я путь найду. Моя теперь забота
На юношу сурового напасть
И ум его сломить неумолимый.
Хор
О богиня, дочь грозового моря,
Что зовется мать двойных Купидонов!
Сильный и огнем вместе и стрелами,
Сладострастья полн и веселья мальчик.
О, как метко он выпускает стрелы!
Страсть проникнет внутрь, в глубину суставов,
Все опустошит тайный пламень жилы;
Раны мальчик вширь не наносит вовсе,
Но она мозги пожирает тайно.
Не знает покой этот отрок: всюду
Стрелы сеет он как легко по миру!
Та земля, что зрит восхожденье солнца,
Иль вечерний брег на его закате,
Или жаркий край под созвездьем Рака,
Иль Медведицы подо льдом созвездья,
Зрящий лишь одни кочевые орды,
Знает этот огнь. Он воспламеняет
Юношей сердца пылких, воскрешает
Жар у немощных стариков угасший,
Пламенем сердца дев, им незнакомым,
Поражает вдруг. Побуждает он, с неба
В ложном зраке чтоб бог снисшел на землю:
Феб, начальник стад фессалийских, долго
Пас свои стада и, свой плектр оставив,
Созывал быков полевой свирелью.
Сколько раз был зрим во обличье смертном
И сам вождь небес и всех туш гонитель.
То крылами он замахал, как птица,
Слаще пел он, чем перед смертью лебедь,
То играл бычком со свирепым взором —
Подставлял хребет свой девичьим играм,
Вздумал посягнуть он на царство брата,
Греб копытом он, в подражанье веслам.
Укротил он мощь глубины пучинной,
Трепеща за жизнь дорогой добычи.
Страстью разожглась и богиня ночи,
Светлая во тьме; она, ночь покинув,
Лучезарную колесницу брату
Отдает, и он, колесницей ночи
Правя, сократил весь свой круг привычный.
Но дрожат оси колесницы грузной,
Слишком ночь свое позабыла время,
И замедлил день своим восхожденьем.
Бросил Геркулес свой колчан и стрелы,
И большого льва, свой доспех грозящий;
Перстнем скрасил он изумрудным руку,
Дал закон кудрям, непокорным гребню,
Чистым златом он обвязал голени,
На ноги надел он красны сандальи,
Нити он рукой, знавшей лишь дубину,
Прял веретена при вращенье быстром.
Узрела Персида, богатый край
Лидийский узрел,
Как сброшена шкура свирепого льва,
Как на тех плечах, что держали свод
Высоких небес,
Краснеет тирийская тонкая ткань.
Всем жертвам поверьте: священ тот огонь
И чрезмерно могуч. Над пучиной морской,
Опоясавшей землю, под небом самим,
Где текут лучезарные сонмы светил,
Безжалостный отрок всевластно царит,
Не спасутся от этих язвительных стрел
В пучине стада голубых Нереид,
Огня не угасит морская волна.
Природе пернатых знаком тот огонь;
Ужален Венерой, готов воевать
За целое стадо смелый бык.
Испуган за жизнь подруги своей,
И робкий олень вступает в бой.
Потрясают гривой пунийские львы
Под властью любви: лишь вспыхнет любовь,
О страсти зачатой вещает их
Неистовый рев.
Индеец пред тигром пестрым своим
Трепещет тогда.
Клыки заостряет свирепый кабан,
Готова на раны вспененная пасть.
Чудовищ морских покоряет любовь
И луканских быков. Природу всю
Побеждает она, изъятий нет.
По веленью Любви угасает вражда,
Уступает огню застарелый гнев;
Что больше мне петь: и мачех злых
Смиряет любовь.
Действие второе
Хор
Что нового, кормилица, приносишь?
Царица где? Умерился ль огонь?
Кормилица
Надежды нет на облегченье горя,
И нет конца безумному огню.
Ее снедает скрытый жар, и страсть
Ее лицо невольно обжигает.
В глазах сверкает пламя, пред лучами
Смыкаются ослабнувшие вежды.
Изменчивы желания ее,
И боль любви ей не дает покоя.
Походка умирающей, головка
Склоняется к плечу. Упав на ложе,
Не спит она, но в жалобах печальных
Проводит ночь. То приподнять себя
Велит, то уложить, то расплести,
То вновь связать узлами кудри. Прихоть
Одна другой сменяется. Забыла
Она дары Цереры золотой.
Шагами неуверенными бродит:
Нет больше сил и пурпура в лице;
Любовь снедает члены все, и тела
Увяла белоснежная краса.
И очи, где сияло пламя Феба,
Не говорят о солнечной природе.
Струятся слезы, вечная роса
Кропит ланиты, как на высях Тавра
Дождем весны размытые снега.
Но вот дворцовые раскрылись двери:
Откинувшись на ложе золоченом,
Безумная с себя покровы рвет.
Федра
О, сбросьте с плеч пурпурно-золотые
Одежды! Прочь багрянец Тира, прочь
И шелк, что серы с веток собирают.
Пусть узкий пояс стягивает грудь,
Прочь ожерелье! Жемчуг белоснежный —
Морей индийских дар – моих ушей
Пусть не тягчит! Рассыпанные кудри
Не знают ассирийских ароматов
И, в беспорядке падая на плечи,
Послушны будут прихоти ветров.
С колчаном в шуйце, фессалийский дротик
Десницей потрясая, я помчусь.
Была такою матерь Ипполита,
Когда, оставивши холодный Понт,
Она гнала отряды диких дев,
Аттическую землю попирая.
Простым узлом закручены власы
Свободные, щитом лунообразным
Покрыта грудь! Такой помчусь в леса.
Хор
Не жалуйся, не облегчает скорбь,
Умилостиви сельскую богиню.
Кормилица
Царица рощ, ты, любящая горы,
Единственная чтимая в горах,
Предотврати зловещие угрозы!
О ты, в лесах великая богиня,
Звезда небес и ночи красота,
Что вместе с солнцем озаряешь мир,
Трехликая Геката, благосклонно
Склонись к мольбам. Смири суровый дух
Угрюмого упрямца Ипполита.
Смягчи его безжалостное сердце:
Пусть склонит слух, научится любить
И пламенем взаимным возгорится.
Сломи его: пускай, упрямый, дерзкий,
Признает он Венерины права.
Сюда твои все силы напряги,
И пусть твой лик сияет лучезарно,
И светят чистые твои рога
В разрыве туч. Когда ты проплываешь
В ночном Зефире, пусть тебя на землю
Не сводят фессалийские напевы,
И ни один не хвалится пастух
Твоей любовью. Снизойди к мольбам…
Но ты уж их услышала, богиня:
Я вижу Ипполита самого,
Он приступить готов к священнодейству
И он один… колеблешься зачем?
Не будет лучше времени и места.
Теперь искусство нужно. Я дрожу?
О, не легко дерзнуть на преступленье!
Но кто царей боится, да отложит
И честь, и справедливость. Добродетель —
Плохой слуга на службе у царей.
Ипполит
Что старческой походкою бредешь,
О верная кормилица, в волненье,
С печалью на лице? Ведь невредим
И мой отец, и Федра с их детьми?
Кормилица
Оставь боязнь: благополучно царство
И дом цветет, ласкаемый судьбой.
Но раздели всеобщее блаженство,
Меня крушит забота о тебе,
Что сам себя смиряешь добровольно.
Несчастен кто благодаря судьбе,
Прощенья тот заслуживает, но
Кто сам себя мученьям подвергает,
Заслуженно теряет блага те,
Которыми пренебрегает. Вспомни,
Что молод ты, и душу облегчи:
Ночных веселий факел подыми,
Рассеет Вакх угрюмые печали!
О, наслаждайся юностью: она
Проходит быстро. Веселись, пока
Еще балует юношу Венера.
Зачем лежишь на ложе одинокий?
Отдайся наслажденьям, и вожжи
У юности суровой распусти.
Не дай умчаться лучшим годам жизни.
Всем возрастам свое судили боги:
Веселье – юным, строгое чело
Прилично старцам. Что себя ломаешь,
Нормальное влеченье умерщвляя?
Ведь нива та дает большую жатву,
Что пышно зеленела в дни весны,
И дерево господствует над рощей,
Которое не подсекал топор.
Скорее славы достигают те,
Которых возлелеяла Свобода.
Весь грубый, одичалый, средь лесов
Влачишь ты юность мрачную, забыв
О сладостной Венере. Иль ты мнишь,
Что долг мужей лишь выносить труды,
Смирять коней неистовых и войны
Жестокие, кровавые вести?
Предусмотрел отец великий мира
При виде рук безжалостных судьбы,
Чтобы потери вечно возмещались
Рождениями новыми. Представь,
Что удалится от земли Венера,
Кто род исчезнувший восстановляет:
Пустынею бесплодной станет мир,
Не будет в море рыбы ни одной,
Исчезнут в небе птицы, зверь – в лесах.
Лишь ветер будет выть в пустом пространстве.
Как много видов смерти бедных смертных
Подстерегает: море, меч, коварство!
Представь, что нет всех этих бед судьбы:
Так сами мы стремимся в черный
Стикс! Пусть юношество девственную жизнь
Начнет вести, и с этим поколеньем
Исчезнет мир, разрушивший себя.
Так избери себе вождем природу:
Наведывайся в город, посещай
Веселые собрания сограждан.
Ипполит
Нет жизни беспорочней и свободней,
И больше близкой к нравам древних лет,
Чем та, что любит лес, презревши город.
Нет, тот не зажигается корыстью,
Кто посвятил себя вершинам гор.
Не знает он ни мнения народа,
Ни зависти отравы, ни успеха,
Минутного у суетной толпы;
Ни раб, ни враг царям, он не стремится
Ни к роскоши, ни к почестям пустым,
Свободный от надежды и от страха,
И зависть черная не уязвит
Его зубами едкими. Не знает
Он преступлений людных городов;
Он не дрожит пред всяким вздорным слухом,
Речей не сочиняет, не стремится
Свой дом украсить тысячью колонн,
Не позлащает сводов, алтарей
Не заливает жертвенною кровью,
Осыпав солью белых сто быков.
Но он в полях хозяин и, невинный,
На воздухе открытом бродит. Козни
Зверям он только строит, а устав,
В Илиссе снежном тело освежает.
То он бежит по берегам Алфея,
То в чащах укрывается густых,
Где блещут Лерны ледяные волны,
В местах безмолвных: здесь щебечут птицы,
И ясени дрожат под ветерком,
И буки древние. То попирает
Прибрежный дерн, вкушая легкий сон,
Баюкаем журчанием ручья,
Бегущего среди цветов весенних.
Плоды деревьев утоляют голод,
И ягоды с терновника дают
Закуску легкую. Он убегает
От роскоши царей: пусть гордецы
Из кубка золотого пьют; как сладко
Зачерпывать рукою из ключа!
На жестком ложе сон куда спокойней!
Не ищет он убежищ потаенных
Для замыслов преступных, и в боязни
Себя не прячет в доме. Ищет он
Лишь воздуха и света и живет
В присутствии небес. Так верно жил
Счастливый род полубогов в начале
Веков: слепая жажда злата им
Была чужда, не разделял полей
У тех народов пограничный камень.
Еще суда не рассекали море,
Свое лишь каждый море знал. Ни валом,
Ни башней не был город окружен.
Жестокая рука меча не знала
И не крушили запертых ворот
Орудья стенобитные. Земля
Не знала рабства человеку. Сами
Поля рождали плод и, ничего
Не требуя, питали племена.
Леса давали пищу, и пещеры
Тенистыми жилищами служили.
Наживы жажда тот союз разбила,
Свирепый гнев и похоть, что зажгла
Умы людей. Явилась жажда власти
Кровавая, и сильного добычей
Слабейший стал, сменилось право силой.
Тогда впервые стали воевать
И камни, и древесные сучки
В оружье обратили, но не знали
Ни легких пик с железным острием,
Ни на боку широкого меча,
Ни шлема с развевающимся гребнем.
Оружье делал гнев. Маворс
Военное искусство изобрел
И тысячу смертей. Тогда всю землю
Покрыла кровь, и покраснело море,
И без конца пошли по всем домам
Злодейства, были явлены примеры
Нечестий всех: от брата падал брат,
Отец – от сына, убивался муж
Рукой жены и погибали дети
От матерей безбожных…
Но женщина – всех зол родоначальник.
Художница злодейств, она владеет
Мужами, от ее прелюбодейств
Дымятся города, ведутся войны
И царства рушатся до основанья.
Я умолчу о прочих: ведь одна
Эгеева жена Медея всю
Породу женщин делает ужасной.
Кормилица
Зачем же злодеяния немногих
Ты ставишь всем в вину?
Ипполит
Да, женщин всех
Боюсь я, ненавижу, проклинаю.
Природа ль здесь, иль разум, или ярость,
Хочу их ненавидеть. Раньше пламя
С огнем соединится, Сирт неверный
Надежный путь откроет кораблям,
Нет, раньше Гесперийская Тефида
Из волн своих подымет ясный день,
И станет волк ласкать устами серну,
Чем женщиной я буду побежден.
Кормилица
Любовь обуздывает непреклонных
И изменяет ненависть. Взгляни
На царство матери: ведь амазонки
Порой несут Венерино ярмо.
Ты сам о том свидетельствуешь: ты —
В их племени единственный мужчина.
Ипполит
Мне в смерти матери одна утеха,
Что я могу всех женщин ненавидеть.
Кормилица
Подобно неприступному утесу,
Что отражает натиск бурных волн,
Он презирает все мои слова.
Но вот стремительно идет и Федра,
Она не в силах ждать. Как обернется
Ее судьба и яростная страсть?
Она упала телом бездыханным
На землю, бледность смертная в лице.
О, подними чело, заговори:
Твой Ипполит тебя в объятьях держит.
Федра
О, кто меня к страданью возвращает?
Как сладко было чувства потерять!
Ипполит
Зачем бежишь от сладостного дара,
От жизни возвращенной?
Федра
О душа,
Дерзай, да будет речь твоя бесстрашна.
Кто робко просит, сам отказу учит.
Большая часть злодейства моего
Совершена, и мне стыдиться поздно.
Любовь – мой грех, но если я свершу
Начатое, быть может, преступленье
Сокрою брачным факелом, успех
Почетом облекает грех иной. Начну!
Прошу тебя: склони свой слух немного
И выслушай меня наедине.
Ипполит
Вот место подходящее. Здесь нет
Свидетелей.
Федра
Не слушается голос,
Большая сила нудит говорить
И большая задерживает. Боги,
Свидетельствую вам, что не хочу,
Чего хочу.
Ипполит
Твоя душа не может
Сказать, чего желаешь?
Федра
Говорят
Кручины легкие, большие – немы.
Ипполит
Поверь же мне, о мать, твои заботы.
Федра
Высоко имя матери и слишком
Могущественно. Чувству моему
Приличнее смиренное названье.
Зови меня сестрою, Ипполит,
Или служанкой. Да, служанкой лучше.
Я всякую нести готова службу.
Когда велишь, я с радостью взойду
На Пиндовы вершины ледяные.
Пошлешь в огонь и вражеские рати,
Подставлю грудь под острые мечи.
Возьми мой скиптр, прими меня в служанки,
Тебе – приказывать, мне – исполнять:
Не женщинам дела мужчины править.
Ты, юностью цветущею могущий,
Отцовской властью гражданами правь
И у груди твоей укрой рабыню.
О, сжалься над вдовой.
Ипполит
Верховный бог
Да отвратит беду. Родитель скоро
Придет живой.
Федра
Немого Стикса царь
Путей на свет для смертных не оставил.
Иль похитителя своей супруги
Отпустит он? Нет! Разве только сам
Плутон к любви бывает благосклонен.
Ипполит
Ему возврат даруют боги неба,
Пока же неизвестна воля бога,
Я буду ласков к братьям дорогим.
Чтоб ты себя вдовою не считала,
Тебе отцово место заменю.
Федра
Как легковерна любящих надежда!
О лживая любовь! Довольно ль я
Сказала? Перейду теперь к мольбам.
О, сжалься! Выслушай мои моленья!
И хочется сказать, и невозможно.
Ипполит
Что за беда?
Федра
Которую едва ль
Ты заподозришь в мачехе.
Ипполит
Слова
Двусмысленны твои. Скажи открыто.
Федра
Мне иссушил неистовую грудь
Огонь любви. По жилам и костям,
По внутренностям он распространился,
Как лижет пламя потолок дворца.
Ипполит
Любовью чистой ты горишь к Тезею?
Федра
Да, Ипполит, люблю лицо Тезея,
Каким он был в те юные года,
Когда едва бородка кутала
Его ланиты, и увидел он
Гносийского чудовища обитель
И путь во тьме нашел посредством нити.
Как он сиял! Его златые кудри
Сжимал венец, стыдливо розовело
Его лицо, и мускулы вздымались
Вдоль нежных рук. Твоей ли образ Фебы
Иль Феба моего? Нет, лучше твой!
Таким он был, когда пленил врага,
Так высоко он голову держал.
В тебе сильнее дикая краса:
Отец в тебе сияет весь, однако
И мать в тебе свирепая видна:
Суровость скифа в греческом обличье!
Когда б с отцом вступил ты в море Крита,
Тебе скорее б нить сплела сестра.
Тебя, сестра, сияющая в небе,
Я призываю, – тот же случай здесь.
Одна семья сгубила двух сестер:
Тебя – отец, меня же – сын. Лежит,
Припав к твоим ногам, семьи царей
Нескверная, нетронутая отрасль,
Впервые изменившая себе
Лишь для тебя, унизившись до просьбы.
Иль скорбь, иль жизнь окончит этот день.
О, сжалься над влюбленной!
Ипполит
Царь богов,
Еще ты медлишь, видя преступленье?
Когда ж ты бросишь молнию рукой,
Коль и теперь сияет день? Пусть рухнет
Эфир и черной тучей скроет день.
И звезды, обратившись вспять, нарушат
Свой вечный бег! О ты, владыка звезд,
Сияющий Титан, ты видишь грех
Твоей семьи? О, потопи лучи,
Умчись во тьму. Богов и смертных царь,
Воспламени весь мир твоим перуном.
Ударь меня, пронзи меня, сожги
Огнем мгновенным. Я виновен, смерти
Достоин я. Я мачеху пленил.
Иль я один казался для тебя
Добычей подходящей? Вот награда
Суровости моей. Ты превзошла
Весь женский род злодейством, ты порочней,
Чем мать твоя, чудовище во чреве
Носившая. Она ведь осквернила
Себя лишь сладострастьем, и раскрыло
Таимый грех чудовище, на свет
Рожденное с природою двойною.
То чрево возрастило и тебя!
О, трижды и четырежды счастливы,
Кого сгубили ненависть и козни!
Отец, завидую тебе: ведь эта
Ужаснее и мачехи колхидской.
Федра
Сама я знаю рок моей семьи.
Стремимся мы к преступному. Но я
Собою не владею. За тобой
Последую и в море, и в огонь,
На кручи гор и в бурные потоки.
Куда б ты ни пошел, я повлекусь
Вослед тебе. Вторично, горделивый,
К твоим коленям припадаю.
Ипполит
Прочь!
Бесстыдными руками не касайся
До тела непорочного. Что это?
Она объятья мне раскрыла? Меч
Свершит над ней заслуженную казнь.
Я голову бесстыдную ее
За волосы схватил рукою левой
И запрокинул – никогда достойней
Не обагрялся кровью твой алтарь,
Богиня лунодержица!
Федра
Свершил,
О Ипполит, ты все мои желанья.
Что может быть желанней для меня,
Чем чистой умереть в твоих объятьях.
Ипполит
Уйди, живи, чтоб ни одной твоей
Я не исполнил просьбы. Этот меч,
Тобою оскверненный, прочь бросаю!
Какой меня омоет Танаис,
Какая Меотида? Сам великий
Отец не смоет целым океаном
Греха такого. О леса, о звери!
Кормилица
Раскрыто все. Чего ж еще нам медлить?
Припишем преступление ему
И сами обвиним в любви преступной.
Злодейство покрывается злодейством.
Когда боишься, то всего надежней
Идти вперед. Дерзнули ль мы на грех,
Иль сами были жертвами, какой
Свидетель знает? Дело было втайне.
Сюда, Афины! Верных слуг отряд,
Подайте помощь! Ипполит бесстыдный
Настаивает, смертью угрожает,
Грозит мечом царице чистой. Вот
Он убежал стремительно, и меч
Оставил в бегстве трепетном. Мы держим
Залог злодейства. Приведите в чувство
Несчастную! Растерзанные кудри
Пусть остаются знаками злодейства.
В покой ее внесите. Госпожа,
Очнись! Что грудь терзаешь, избегая
Смотреть в глаза? Намерение злое
Приносит стыд, а не несчастный случай.
Хор
Словно ураган, убежал он бурный,
И быстрей, чем Кор, прогонявший тучи,
И быстрей огня от звезды падучей,
Что, упав, влечет за собой по небу
След лучезарный.
Пусть сравнит молва, что дивится былям,
Всех былых веков красоту с тобою, —
Так же ты красой превосходишь смертных,
Как когда луна, оба рога сжавши,
Блещет во весь диск на померкшем небе
И плывет всю ночь в колеснице быстрой.
Рдеет в мраке лик непорочной Фебы,
Затмевает он свет от звезд далеких.
Словно Геспер ты, разносящий сумрак,
Вестник ночи, волн лишь струей омытый,
Но и темный мрак прогоняет ночи
Люцифер он же.
Ты, колеблющий тирс, Либер из Индии,
Вечно – юноша бог, с длинными кудрями,
Виноградным копьем тигров пугающий;
Увенчавший чело митрой восточной,
Ипполита тебе не победить кудрей.
Стишком много ты мнишь о красоте своей.
Ведь молва разнесла между людьми, кого
Федры нашей сестра Бромию предпочла.
Смертным всем красота – благо неверное.
Мало цвесть ей дано времени на земле,
Быстро падаешь ты на роковом пути.
Нет, скорей, чем луга, в пору весеннюю
Красовавшиеся, опустошает зной,
Нет, скорей, чем когда летний ярится жар
И коротких ночей быстро летят часы,
Увядают в полях лилии бледные, —
Упадают с главы кудри любезные,
И на нежных щеках вянет румяный цвет.
Да, уносит красу каждый протекший день.
Мимолетна краса: хрупкому кто, мудрец,
Благу верит когда? Пользуйся им, пока
Можно. Рушит тебя времени быстрый шаг,
Каждый будущий час хуже прошедшего.
Что в пустыню бежишь? Ведь красоте в глуши
Не укрыться от глаз: в роще глухой тебя
В час полдневный, когда солнце палит с небес,
Окружит, веселясь, страстных толпа наяд,
Любо им увлекать юношей в холод вод.
И дриады лесов твой потревожат сон,
Что привыкли в горах гнаться за панами.
Иль, со звездных небес обозревая мир,
Заприметит тебя дева ночей, луна,
И не сможет катить свой лучезарный челн.
Ведь недавно зардел девы лучистый лик,
А не тмило его облако ни одно.
Ведь встревожены мы этим затмением,
Полагали, что здесь власть фессалийских чар,
И ударили в медь. Но оказался ты
Наших страхов виной: ведь, увидав тебя,
Свой царица ночей остановила бег.
Если будет щадить холод твое лицо,
Если реже его будут палить лучи,
Засияет оно мрамором Пароса.
О, как мужественен твой благородный вид,
Что за гордость видна в складке густых бровей!
Можно с Фебом сравнить твой лучезарный лик:
Непокорны гребням, волны его кудрей
Украшают чело и ниспадают с плеч.
Лоб суровый тебе, кудри короткие
В беспорядке идут. Можешь воинственных
Ты богов побеждать силой – дородностью.
Юной силою мышц равен Гераклу ты,
Шире грудью, чем Марс, войны ведущий бог.
Если б ты захотел на спину сесть коню,
То десница твоя, Касторовой ловчей,
Обуздала б коня лучшего в Спарте всей.
Натянувши ремень пальцами первыми,
Силы все напряги и направляй копье:
Даже критский стрелок, ловкий в метанье стрел,
Так далеко не шлет легкий тростник стрелы.
По примеру парфян если захочешь ты
В небо стрелы метать, но ни одна назад
Не вернется пустой: в теплый вонзясь живот,
Из среды облаков с птицей она падет.
Да, немногим мужам (обозревай века)
Красота принесла счастье. Пускай тебя
Минет зависть богов. Пусть красота твоя
Переступит порог старости роковой.
Что юноше невинному она
Готовит в женской ярости безумной?
О, злодеянье! Растерзав власы,
Она слезами щеки увлажняет,
Пускает в ход все женское коварство.
Но это кто? Он с царственной осанкой,
И высоко поднята голова.
На юного похож он Перифоя.
Но щеки и болезненны, и бледны,
Неубранные волосы торчат…
То сам Тезей, вернувшийся на землю.
Действие третье
Тезей
Я вечной тьмы избегнул наконец
И свода мрачного тюрьмы подземной.
Слепит глаза давно желанный день!
Четвертый раз сбирает Элевзин
Плоды земли, созвездие Весов
Четвертый раз сравняло дни и ночи,
Как жребий мой двусмысленный меня
Держал на грани мертвых и живущих.
От жизни всей одно мне оставалось:
Сознанье зол. Концом и был Алкид,
Который, пса из Тартара влеча,
Меня с собой возвел под свод небесный.
Но я устал, и прежней силы нет,
Дрожат колени… о, как тяжко было
Искать Зефир из преисподних недр,
Бежать от смерти, следуя Алкиду!
Но что за вопль мне поражает слух?
Кто объяснит? И слезы, и рыданья
У самого порога! Эта встреча
Вполне достойна выходца из ада!
Кормилица
Упрямо Федра бедная стремится,
Презрев мой плач, к насильственной кончине.
Тезей
Причина где? Зачем ей умирать,
Когда вернулся муж?
Кормилица
Вот в этом самом
Причина смерти.
Тезей
Я не знаю, что
Скрывают темные слова. Открыто
Скажи, какая скорбь ей ум гнетет?
Кормилица
Она не открывает никому,
Решила унести с собой в могилу
То горе, от которого умрет.
Молю, спеши, спеши, иль будет поздно.
Тезей
Раскройте двери царского дворца!
Тезей
О, ложа моего подруга, так-то
Встречаешь ты желанный мой приход?
Оставь твой меч, верни мне бодрость в душу
И объясни, зачем бежишь от жизни?
Федра
Увы, Тезей мой благородный, скиптром
Твоим тебя я заклинаю, милых
Детей рожденьем, твоим возвратом
И этим пеплом будущим моим,
Дай умереть!
Тезей
Что побуждает к смерти?
Федра
Когда скажу причину смерти, плод
Ее погиб.
Тезей
Лишь я один услышу. Федра,
Стыдливая жена боится только
Ушей супруга.
Тезей
Говори, я скрою
Твое признанье в преданной груди.
Федра
О чем ты хочешь, чтоб молчал другой,
Ты сам молчи.
Тезей
Возможностей кончины
Ты будешь лишена.
Федра
Дорогу к смерти
Найдет всегда, кто хочет умереть.
Тезей
Какой проступок хочешь смертью смыть?
Федра
Тот, что живу.
Тезей
Неужто слезы эти
Тебя не трогают?
Федра
Прекрасна смерть,
Когда умрешь, оплакана своими.
Тезей
Она молчит упорно, но старуху
Кормилицу удары и оковы
Заставят говорить. Сковать ее!
Ударов сила пусть исторгнет тайну.
Федра
Сама скажу, остановись.
Тезей
Зачем
Лицо ты отвращаешь и одеждой
Сокрыть стремишься слезы на щеках?
Федра
Тебя, тебя в свидетели зову,
Творец богов, тебя, сиянье неба,
Родоначальник дома моего
Противилась я просьбам, и душа
Угрозам и мечу не уступила,
Однако плоть насилье потерпела,
И эту скверну смоет кровь моя.
Тезей
Но кто, скажи, бесчестье мне нанес?
Федра
Кого не заподозришь!
Тезей
Имя! Имя!
Федра
Вот этот скажет меч, что в страхе бросил
Прелюбодей, боясь стеченья граждан.
Тезей
Увы! Увы! Что вижу я? Какое
Чудовище! На рукояти блещет
Печать царей, Актейского народа
Краса и честь! Но сам куда исчез?
Федра
Бежал он в страхе, на глазах у слуг.
Тезей
Увы! Увы! Святое благочестье,
Правитель неба и владыка волн,
Откуда к нам явилась эта язва?
Вскормила ль Греции земля его,
Иль скифский Тавр, или колхидский Фазис!
Свой корень обнаружила вполне
Гнилая кровь. Воинственной породы
Я вижу пыл: Венеру ненавидеть
И тело, долго чистое, отдать
На пользованье общее. О мрачный,
Негодный род! Ты не был побежден
Законом лучшей почвы. Даже звери
Нечестия Венеры избегают,
И стыд врожденный чтит права природы.
И где ж его притворное величье,
Грозящий вид, стремленье к древним нравам.
Печальные привычки старика?
О, как ты лжива, жизнь! Постыдный дух
Скрывается под образом прекрасным:
Стыдливостью бесстыдство укрывают,
Покоем – дерзость, благочестьем – грех,
Ложь – правдою, суровым видом – негу.
Жилец дубрав, суровый, одичалый,
Ты для меня берег себя? Решил
Ты с ложа моего и с преступленья
Начать мужскую жизнь? Хвала богам,
Что поразил я смертью Антиопу,
Что, к Стиксовым пещерам нисходя,
Я не оставил матери тебе.
Беги, беглец, к безвестным племенам:
Пускай тебя сокроет край земли
И отделит пустыней океана,
И жить ты будешь в противоположном
Кругу земли, пускай ты перейдешь
Ужасный Фазис, за собой оставив
И царство зим в его седых снегах,
И ледяного, ярого Борея, —
Ты кару за злодейство понесешь.
Тебя во всех убежищах настигну:
В леса непроходимые, глухие
Проникну я, – ничто не помешает.
Куда не могут стрелы досягнуть,
Пошлю мольбы. Родитель мой морской
Мне обещал исполнить три желанья,
Волною Стикса клятву освятив.
Правитель моря, этот дар печальный
Сверши теперь! Пусть больше Ипполит
Не видит дня сияющего, встретит
Теней, разгневанных его отцом.
Последнего я дара от тебя
Не пожелал бы никогда, но ныне
Подавлен я великою бедой.
О, нет, в пучине Тартара, пред Дитом,
Среди угроз подземного царя
Я не изрек мольбы. Сверши теперь
Обещанное! Медлишь, о родитель?
Зачем еще безмолвствуешь, волна?
Ветрами тучи черные сгусти
В сплошную ночь, и небеса, и звезды
Похить, морских чудовищ созови,
И возмути пучину океана.
Хор
Природа, великая матерь богов,
И ты, огненосца Олимпа царь,
Кто правит теченьем рассеянных звезд
И полюс вращает на быстрой оси,
Зачем неусыпна забота твоя
Порядок поддерживать горних небес?
По-прежнему холод седой зимы
Обнажает леса; вновь чащам лесным
Возвращается тень и вечерняя мгла.
Созвездие Льва опаляет затем
Церерины нивы, и падает зной.
Зачем же, великий правитель всего,
По воле кого, совершая круги,
В равновесии держится тяжесть миров,
Ты бросил людей? Не заботит тебя
Поддерживать добрых, наказывать злых?
Везде без порядка делами людей
Управляет Судьба, и слепого рукой
Рассыпает дары, благосклонная к злым…
Торжествует над чистыми страшная страсть,
Коварство царит в высоком дворце,
И радостно фаски вручает народ
Презренным рукам, и так же людей
Ненавидит и чтит. Добродетель в удел
Получает награду плохую: кто чист —
Живет в пещере, а пороком могуч —
Царит любодей.
О тщетная скромность и ложный почет!
Но что несет поспешным шагом вестник,
Кропя слезами скорбное лицо?
Действие четвертое
Вестник
О горький и суровый жребий слуг,
Зачем зовешь меня к ужасной вести?
Тезей
Не бойся, мужественно объяви
О злой беде: готово к горю сердце…
Вестник
Поведать скорбь нет слов на языке.
Тезей
Скажи, какой обременяет жребий
Наш потрясенный дом?
Вестник
Увы! Увы!
Погиб плачевной смертью Ипполит.
Тезей
Отец, я раньше знал, что сын погиб,
Теперь погиб прелюбодей. Скажи
Порядок смерти.
Вестник
Быстрым шагом он
Покинул город. Бегство ускоряя,
Он запрягает коней звонконогих
И взнуздывает морды им. Затем,
Поговоривши много сам с собой
И родину прокляв, взывает часто
К родителю и, вожжи распустив,
Неистово ремнями потрясает.
Тогда внезапно море загремело
Из глубины и выросло до звезд.
Не дует над волнами ветерок,
Спокойно небо, собственною бурей
Волнуется морская глубина.
Не так бушует Австр у берегов
Сицилии, не так под властью Кора
Вздымается Ионии залив.
Когда дрожат скалы и ударяет
Седая пена о Левкатский мыс.
Громадною горою встало море,
Оно уже грозит не кораблям —
Грозит земле, на берег набегая;
Не знаю, чем беременна волна,
Земля какая новую главу
Явит звездам? Не новая ль
Циклада? Пока мы цепенеем, вот все море
Ревет, и отзываются утесы.
Вершина брызжет, извергая соль,
И пенится, и воду изрыгает,
Как мчится по пучинам океана
Огромный кит, выплевывая воду.
Вот содрогнулась глыба водяная,
Себя освободивши, и на берег
Выбрасывает то, что превосходит
Все ужасы! За чудищем своим
На берег море хлынуло. Мне кости
Пронизывает дрожь. Таков был вид
Огромного, чудовищного тела.
Синеет шея цвета волн морских,
Зеленый лоб покрыт высокой гривой,
Мохнаты уши, разный цвет в глазах:
Один – как у быка земного стада,
Другой – как у подводного. То пламя
Метает взор, то синевой мерцает.
Вздымается упитанный затылок,
Раздуты ноздри широко, и грудь
Морским налипшим мохом зеленеет,
И пурпуром бока испещрены.
А за спиной чудовищное тело
В сплошную переходит чешую.
Он схож с китом, что разбивает в море
И утлые глотает корабли.
Земля затрепетала, по полям
Рассыпалось испуганное стадо.
Пастух забыл пасти своих быков,
Из чащи звери разбежались, в страхе
Оледенел охотник. Лишь один
Не ведающий страха Ипполит
Уздой коней задерживает робких,
Привычным криком ободряя их.
Дорога есть крутая меж холмов,
Зигзагами проложена над морем.
Здесь чудище засело, гнев готовя.
Собравшись с духом, испытав себя,
Оно во гневе ринулось вперед,
Едва земли касаясь в быстром беге,
И встало пред дрожащими конями.
Тогда твой сын, не изменясь в лице,
Ему навстречу грозно загремел:
«Мой дух не сломит этот страх пустой.
Ведь побеждать быков привычно сыну
Тезееву!» Не слушаясь узды,
Помчались кони. Уклонясь с дороги,
Куда влекут их бешенство и страх,
Они бегут, метаясь меж утесов.
Но он, как кормчий опытный средь бурь
Мешает накрениться кораблю
И борется искусством против волн,
Стремительною правит колесницей:
То он затягивает удила,
То частыми ударами бичует
Своих коней. Но следует за ним
Упорный спутник: то бежит он рядом,
То спереди переграждает путь,
Со всех сторон рогами устрашая.
Уж бегство невозможно: пастью всей
Грозит ужасный рогоносец моря.
Смятенные не слушаются кони,
На волю рвутся, вставши на дыбы,
И опрокидывают колесницу.
Он на лицо упал, запутав тело
Вожжами цепкими; стараясь тщетно
Освободиться, только крепче он
Узлы затягивает. Чуют кони
Свою свободу и без господина
Летят туда, куда их гонит страх.
Так, тяжести не чувствуя своей
И гневаясь, что ложному светилу
Доверен день, низвергла Фаэтона
В пучину солнечная колесница.
Окровавляя землю, голова
Со стуком разбивается о скалы.
Клочки волос повисли на кустах,
Раздроблены прекрасные уста
Каменьями, и злосчастная краса
От многих ран погибла. На камнях
Трепещут умирающие члены.
Но, наконец, на обгорелый ствол
Наткнулся он, проникло острие
Под самый пах, и стала колесница
С хозяином, внезапно пригвожденным.
Рванулись кони, разорвав задержку
И вместе господина своего.
Его, полуживого, рассекают
Кустарники и острые шипы
Терновника, на всех стволах дерев
Висят клочки разорванного тела.
Рассыпался отряд печальных слуг
По тем местам, где вьется след кровавый
Растерзанного Ипполита. Псы
Разыскивают члены господина.
Но труд усердный все еще не мог
Составить тело. Это ль красота?
Он, кто отцовской власти соучастник,
Его наследник, как звезда сиял,
Его теперь сбирают по частям
Для смертного костра и погребенья.
Тезей
Как велико могущество твое,
Природа! О, сколь крепкими цепями
Сердца отцов привязываешь ты,
Что чтим тебя мы даже против воли.
Виновного хотел я погубить
И плачу о погибшем.
Вестник
Недостойно
Оплакивать, чего желал ты сам.
Тезей
Я плачу не о том, что потерял,
А лишь о том, что сам его сгубил.
Хор
О, сколько превратностей в жизни людей!
Не так поражают удары судьбы
Людей незаметных, чья доля скромна.
Спокойна бывает их тихая жизнь,
И в хижинах мирно стареют они.
Но дворцы, что взнеслись гордой главой до звезд,
Эвр неистовый бьет, обуревает Нот,
Вихрем бьет грозовой Борей
И дожденосный Кор.
Во влажной долине не часто гремят
Удары грозы,
Но Юпитер высокогремящей стрелой
Поражает громадный Кавказ, и дрожат
Фригийские рощи, Кибела, твои.
Ведь в страхе ревнивом Юпитер разит,
Что близится к небу. Спокойны всегда
Простые жилища плебейских домов.
Кружится над нами на быстрых крылах
Неверное время! Не держит судьба
Обетов своих.
И он, кто вновь
Увидел теперь
Небесные звезды, оставивши смерть,
Рыдает над горьким возвратом своим.
Оказался плачевней, чем самый Аверн,
Для него приют родного дворца.
О Паллада, чтимая нашим родом!
Что Тезей твой снова увидел небо,
Избежав ужасных болот Стигийских.
Не должна ты быть благодарна дяде:
То ж число осталось в плену у ада.
Но что за вопль из глубины дворца
Доносится? Что вновь готовит Федра
Безумная, свой обнажая меч?
Действие пятое
Тезей
Откуда эта яростная скорбь?
Что значит этот меч и этот вопль,
Биенье в грудь над телом ненавистным?
Федра
Меня, меня, свирепый царь пучины
Скорей срази и вышли на меня
Чудовищ моря синего: всех тех,
Что в лоне возлелеяла Тефида,
Всех тех, которых кроет океан
На самом дне. Тезей, всегда жестокий,
Всегда родным опасен твой возврат:
Уж поплатились смертью за него
Отец и сын, ты разрушаешь дом
Любовью или ненавистью к женам.
О Ипполит! Таким-то вижу я
Твое лицо, и я тому виною?
Какой Прокруст, какой свирепый Синис
Твои рассеял члены? Или критский
Двухвидный бык, что ревом наполнял
Дедалов дом, своей рогатой мордой
Тебя на части растерзал? Увы!
Куда краса твоя сокрылась? Очи —
Моя звезда! Лежишь ты бездыханный.
О, пробудись! Услышь мои слова!
Не будет слов постыдных. За тебя
Отмстит рука моя: железом грудь
Я поражу, одновременно Федру
От жизни и греха освободи,
И за тобой последую чрез волны,
Чрез Тартара озеры, через Стикс,
Безумная, чрез огненные реки.
Чтоб тень твою умилостивить, вот,
Прими с главы растерзанной моей
Клочок волос. Соединить сердца
Не суждено нам было, но мы можем
Соединить судьбу. Коль ты чиста,
Умри для мужа. Если ты преступна,
Для милого умри. Могу ль вступить
Я в брачный терем? Нет, недоставало,
Чтобы в святом сознанье правоты
Ты наслаждалась ложем отомщенным!
О смерть, единственное утешенье
От злой беды и горького стыда!
Бегу к тебе, открой же мне объятья.
Внемлите, о Афины, и отец,
Что хуже мачехи ужасной. Ложь
Сказала я и сочинила грех,
Что зачат был в моей груди безумной.
Отец, напрасно было наказанье,
И этот чистый юноша лежит
Нечистой страсти жертвой. Будь оправдан,
Невинный, скромный. Острием пронзила
Я грудь мою безбожную, и кровь,
О муж святой, тебе струится в жертву.
(Закалывает себя.)
Что должен делать, сына потеряв,
Учись, отец, у мачехи. Сокройся
В равнинах замогильных Ахеронта.
(Умирает.)
Тезей
Пасти бледного Аверна, мгла Тенаровых пещер,
Воды ласковые Леты и немые озера,
Поглотите нечестивца, потоните в море бед.
Появитесь, появитесь, злые чудища морей,
Вы, кого Протей скрывает в глубине зеленых вод,
И меня, кто так недавно от злодейства ликовал,
Унесите в глубь пучины! Ты услышь меня, отец,
Кто так быстро отзывался бурям гнева моего.
Я дерзнул на злодеянье, что заслуживает смерть,
Я рассеял тело сына по холмам и по полям.
Ложного греха отмститель, грех я истинный свершил.
Звезды, волны, мир загробный я наполнил злом моим.
Не осталось больше места: царствам трем известен я.
Вот для чего вернулся я: открылась
Мне к небесам дорога для того,
Чтобы видел я двойное погребенье,
Двойную смерть и, сирота безбрачный,
Зажег костер для сына и жены!
О дарующий мрачное сиянье
Алкид, отдай твой дар обратно Диту,
Верни меня к теням. Напрасно, грешник,
Я смерть зову: жестокий и коварный,
Невиданной изобретатель казни,
Измысли казнь для самого себя.
Пускай сосна, склоненная к земле,
Поднявшись в небо, разорвет тебя,
Развеяв прах по скалам Скиронийским.
Я видел муки тех, что заперты
Волнами огненными Флегетона,
И знаю я, какой мне казни ждать.
О тени, расступитесь! Пусть на эти,
На эти плечи тяжестью своей
Обрушится твой камень, сын Эола,
И отдых даст рукам твоим. Пусть волны
Обманчиво журчат близ уст моих.
Свирепый коршун, Тития оставив,
Перелетит – терзать мне вечно печень.
И ты, родитель друга Перифоя,
Погиб от мук: пусть мне терзает члены
В круговращенье вечном колесо.
Земля, разверзнись! Прими меня,
Ужасный хаос! Праведен теперь
Мой путь к теням: я следую за сыном.
Не бойся, царь теней: пришел я чистым.
Прими меня в твой вечный дом навек.
Мои мольбы не трогают богов:
Но если б я молил о преступленье,
Как скоро бы услышали они!
Хор
Тезей, для жалоб остается вечность,
Теперь же сыну должное воздай,
Похоронив растерзанные члены.
Тезей
Сюда, сюда везите, что осталось
От тела милого: кровавый ком
И в беспорядке сложенные члены.
Ты ль это, Ипполит? Я узнаю
Мою вину, ведь я тебя сгубил,
Но не один: дерзнув на преступленье,
Отец, отца на помощь я призвал,
И вот отцовским даром услаждаюсь.
О сиротство печальное на склоне
Моих годов разбитых! Обойми
То, что звалось когда-то сыном. Грудью
Печальною припав, его согрей.
Хор
Отец, разбросанные члены тела
Сложи в порядке, по своим местам
Распредели. Здесь место для десницы,
Здесь шуйца, управлявшая уздой,
Вот это бока левого примета…
Но еще многих нет частей, чтоб слезы
Омыли их!..
Тезей
О, будьте крепки руки
Дрожащие! Остановитесь, слезы,
Бегущие по высохшим щекам,
Пока отец считает члены сына
И составляет тело. Это что?
Бесформенный, уродливый обрубок,
Со всех сторон израненный? Не знаю,
Какая часть, но это часть тебя.
Сюда, сюда кладя, не на свое,
А на пустое место. Твой ли это
Прекрасный лик, сиявший как звезда,
От чьих лучей невольно потуплялся
Враждебный взор? Что сталось с красотой?
О Рок ужасный, о благоволенье
Жестокое богов! Так сын к отцу
Вернулся, жертва моего проклятья.
Прими ж теперь последний дар отца.
Ты будешь погребаем вновь и вновь,
Пока ж огонь пожрет останки эти.
Откройте дом, убийством оскверненный,
Пусть зазвенит от горестных рыданий
Мопсопия! Вы царского костра
Огонь готовьте. (Слугам.) Вы же по всем полям
Разыскивайте части тела. Эту (указывая на тело Федры)
Заройте в землю. Тяжела да будет
Земля ее преступной голове!