Действие первое
Эдип
Уже Титан, прогнавши сумрак ночи,
Неверный свет бросает из-за туч,
Готовясь мрачно озарить дома,
Опустошенные чумою жадной,
И явит день побоище ночное.
Кто может быть счастливым на престоле?
Обманчивое благо, сколько бед
Скрываешь ты под ласковой личиной!
Как всем ветрам открыты выси гор,
Как об утес, стоящий среди моря,
И в тихий день немолчно бьет волна,
Так власть царей подвержена фортуне.
Как я бежал от скиптра твоего,
Отец Полиб! Без страха и забот
(В свидетели зову богов и небо!)
Блуждал я, и случайно стал царем.
Теперь в душе невыразимый страх,
Что от руки моей падет отец.
Так мне дельфийские вещают лавры
И большее пророчат преступленье.
Но есть ли грех страшней отцеубийства?
Плачь, благочестье, плачь! (Промолвить стыдно)
Преступным браком с матерью моей
Грозит мне Феб и ложем оскверненным.
Вот этот страх прогнал меня из царства:
Я не был изгнан от родных пенатов,
Но, не уверен сам в себе, Природа,
Почтил твои права. Когда в душе
Великий страх, дрожишь пред невозможным.
Всего боюсь, не верю сам себе.
Готовит Рок, готовит мне погибель.
Иначе как понять, что та чума,
Что широко сражает племя Кадма,
Лишь одного меня щадит? Какой
Я обречен беде! Среди развалин,
Средь вечно новых слез и похорон,
Средь мертвых тел стою я невредим
И, стало быть, виновен перед Фебом.
И мог ли я надеяться, что мне
В награду за такое преступленье
Здоровое даруют царство боги?
Виновными я сделал небеса.
Не прохлаждает свежий ветерок
Сердца разгоряченные. Не веют
Зефиры легкие, но множит солнце
Огонь в созвездье пламенного Пса
И подирает спину Льва Немей.
В реке нет влаги, цвета нет в траве,
Диркейский ключ засох, едва Йемен
Кропит волной мелеющее дно.
Темна скользит но небесам Диана,
И в облаках печален бледный день.
И в ясной ночи не блестят уж звезды,
И тяжкий мрак окутывает землю.
Дворцы богов и горние жилища
Одела ночь подземная. В плодах
Отказывает зрелая Церера.
Дрожат ее колосья золотые
И на стебле засохшем гибнет плод.
Никто погибели не избегает:
Не разбирая возраста и пола,
Со стариками юношей, с детьми
Отцов чума связует роковая.
Один костер сжигает новобрачных,
И погребенья плача лишены.
И, что всего ужаснее, привычка
К несчастиям зеницы иссушила,
И – крайней скорби верная примета —
Исчезли слезы. Одного отец
Больной несет к последнему огню,
А этого волочит мать, спеша
Дитя другое бросить в то же пламя.
Родится смерть среди самих смертей.
И падают идущие за прахом.
Те на чужом костре своих сжигают.
Крадут огонь – у бедных нет стыда.
Святых костей холмы не покрывают,
Довольно сжечь, – да жгут ли до конца? —
Для насыпей земли недостает,
Уже в дровах отказывают рощи;
Больным не помогают ни молитвы,
Ни врачеванье: падают врачи —
Болезнь с собой целителя уносит.
Припавши к алтарю, я простираю
Молитвенные руки и молю
О скорой смерти. Жажду упредить
Отчизны гибель, чтоб не после всех
Остался царь покойником последним.
О тяжкий Рок! Ужель во всем народе
Мне одному отказывают в смерти?
Так презри трон, тобою оскверненный,
Брось это место слез и погребений,
Тлетворное дыхание небес,
Отравленных тобою, гость несчастный!
Скорее убеги, хотя б к отцу.
Иокаста
Какая польза, мой супруг, беду
Тяжеле делать жалобой напрасной?
Считаю я достойнее царя
Сносить несчастье и чем неверней,
Чем более заколебалась власть,
Тем тверже стать устойчивой стопой.
Не по-мужски – бежать перед судьбою.
Эдип
Прочь, прочь укор в трусливости позорной,
Неведом страх для доблести моей,
Когда бы обнаженное железо
И сила вся неистового Марса
Грозила мне, я б рук не опустил
Пред натиском гигантов разъяренных.
От Сфинкса и его загадок темных
Я не бежал. Я взоров не отвел
От пасти окровавленной его
И от земли, белеющей костями.
Когда грозил он с высоты утеса,
Забивши крыльями, подобно льву
Вертя хвостом, таинственной загадки
Потребовал я. Страшный с вышины
Раздался звук; он заскрипел зубами
И в нетерпенье яром по скале
Когтями скреб, пожрать мечи готовясь.
Слова хитросплетенные судьбы
Я разрешил, преодолел коварство
Крылатого, загадочного зверя.
Иокаста
Зачем же ты в безумии теперь
О смерти мыслишь? Ты бы мог тогда
Легко погибнуть. Этот скиптр тебе
Наградою за убиенье Сфинкса.
Эдип
Он, он – чудовища проклятый прах —
На нас восстал. Погубленный, он губит
Чумою Фивы. Нам одно спасенье,
Коль нам к нему пути укажет Феб.
Хор
Ты погибло, славное Кадма племя,
С царством всем; твои опустели села,
Злополучный город, родные Фивы.
Смерть теперь, о Вакх, похищает воина,
Кто дерзал с тобой доходить до Инда,
И в полях заря, в колыбели мира
Водружал святые твои знамена.
Видел он счастливых арабов в рощах
Киннамона; видел коварных парфов,
В ложном бегстве мечущих злые стрелы.
Он вступал на Красного моря берег,
Где восходит, первым лучом сияя,
Феб и жгучим пламенем опаляет
Индусов черных.
Мы, потомки непобедимых, гибнем,
Под ударом валимся злого Рока;
Вновь и вновь справляем триумфы Смерти;
Длинный ряд стремится к теням загробным,
И отряд печальный, шаги замедлив,
Не находит больше холмов могильных,
И семи ворот не довольно толпам.
Груда тел растет, и друг друга давят
Гробы гробами.
Прежде всех болезнь на овец напала:
Плохо щиплет сочные травы агнец.
Поднял руку жрец, поразить готовясь
Шею жертвы раной глубокой: слабый
Бык, блеснув золочеными рогами,
Пал мгновенно наземь, зияет в шее
Рассеченной рана большая; крови
Не видать на остром железе. Черный
Гной противный льется один из раны.
Звонконогий конь на ходу слабеет
И, ногой передней споткнувшись, наземь
Всадника валит.
На лугах валяется скот забытый,
Бык хиреет в стаде осиротелом,
В уменьшенном стаде пастух слабеет,
Умирая сам среди телят зачахших.
Не боятся хищных волков олени,
Замолкает гневного льва рыканье,
Прежней нет свирепости у медведей,
У змеи пещерной не стало яда,
Ссохлось жало, жалобно умирает.
Леса, потерявши кудрявый убор,
Не бросают на горы прохладную тень,
Не зелены низы от тучной земли,
Не гнется полная Вакхом лоза
Под гнетом ветвей.
Все в мире почуяло нашу беду,
Разбивши Эреба глухого затвор,
Несется толпа преисподних сестер
Со светочем адским. Смешал Флегетон
С волнами Сидонскими Стикса волну.
Высоко летая, жадную пасть
Оскалила Смерть, все крылья развив.
И бодрый, и свежий под бременем лет,
Старик-перевозчик с широкой ладьей
Едва успевает усталой рукой
Налегать на весло. И ему невмочь
Везти все новые толпы теней.
Но мало того. Идет молва,
Что пес порвал железную цепь
И бродит в наших местах. Земля
Ревет и стонет. По рощам ночным
Блуждают громадные призраки. Лес
Кадмейский, свой снег отряхая, дрожал
И дважды Диркею мутила кровь.
В молчанье ночном
Уж выли не раз Амфионовы псы.
О новый, ужасный смерти вид.
Ужасней чем смерть! По членам больным
Разливается слабость, краснеет лицо,
По коже всей легкие пятна пестрят,
Покрывается потом вся голова,
И жаркий огонь пожирает ее;
Сжигает он тела всю крепость вконец,
Надувает ланиты от крови; зрачки
Неподвижно стоят, и проклятый огонь
Снедает все члены; в ушах звенит;
Из ноздрей струится черная кровь,
Разорвавшая жилы. Повсюду внутри
Клокотанье слышно. Несчастный бежит
И сжимает холодные камни в руках.
А кто без призора, чей дом опустел,
Устремляется к свежим ключам: от воды
Разгорается жажда сильней и сильней.
Валяются люди, припав к алтарям,
И молят о смерти: лишь это одно
Оставили боги. Ко храмам спешат
Уже без надежды на милость небес,
Но чтоб смертью насытить ярость богов.
Кто ко двору подходит быстрым шагом?
Креонт ли то, породой и делами
Прославленный, виденье ли пустое,
Представшее моей больной душе?
Да, это он, желанный всем Креонт.
Действие второе
Эдип
Я весь дрожу от ужаса, боясь
Решения судьбы. Трепещет грудь
От чувств двойных. Когда с надеждой страх
Мешается, в смятении душа,
Боясь узнать о том, чего желает.
Супруги нашей брат, когда приносишь
Ты помощь нам, скорее объяви.
Креонт
Ответ судьбы двусмысленен и темен.
Эдип
Тот, кто в беде дает совет неясный,
Отказывает в нем.
Креонт
Загадкой темной
Обычно бог дельфийский кроет тайну.
Эдип
Вещай ответ, хоть и неясен он:
Один Эдип загадки разрешает.
Креонт
Изгнаньем искупить цареубийство
И отомстить за Лайя бог велит.
Не раньше просияют небеса
И воздух станет чистым и безвредным.
Эдип
Кто был убийцей славного царя?
Скажи, кого указывает Феб,
Чтобы он был немедленно наказан.
Креонт
Умоляю, безопасно разреши мне рассказать,
Что я видел, что ужасно и для слуха, и для глаз.
Еще члены цепенеют, холодеет в жилах кровь…
Лишь смиренными стопами в храм священный я вошел
И воздел с молитвой руки, призывая божество,
С двух вершин Парнаса снежных загремел ужасный гром,
Дрогнул Фебов лавр священный и кудрями закачал,
И внезапно стали воды Касталийского ключа.
Одержима Аполлоном, разметала волоса
Прорицательница-дева; лишь к пещере подошла,
Как оттуда грянул голос, слишком громкий для людей:
«Кроткие звезды тогда вернутся Кадмовым Фивам,
Если изгнанником ты оставишь источник Диркейский,
В смерти виновный царя и Фебу с детства знакомый.
Нет, не долго тебе наслаждаться ложем преступным.
Будешь с собой воевать, войну оставишь и детям.
Ты, бесстыдный, опять вернувшийся матери в чрево».
Эдип
Что я свершу по приказанью бога,
То подобало совершить давно,
При пепле мертвого царя, чтоб скиптр
Священный не был осквернен коварством.
Ведь долг царя – блюсти права царей,
Не позаботится о мертвом тот,
Кому живой он страшен был.
Креонт
Заботе
О мертвом новый страх помехой был.
Эдип
Какой же страх мешал святому делу?
Креонт
Сфинкс и угрозы песни нечестивой.
Эдип
Теперь, по приказанию богов,
Искуплено да будет преступленье.
О боги все, что к царствам благосклонны:
Ты, ты, в чьей длани власть вершин небес,
И ты, о мира светлого краса,
Что правишь бег двенадцати созвездий,
Века крутящий быстрым колесом;
И ты, навстречу брату твоему
Всходящая, скиталица Диана,
И ты, ветров владыка, по морям
Лазурные стремящий колесницы,
И ты, обители безлучной царь,
Явитесь! Чьей рукой убит был Лаий,
Пускай того ни тихий дом не скроет,
Ни лары верные, ни к беглецам
Земля гостеприимная. Да будет
Постыден брак, отродье нечестиво.
Пусть он отца десницею погубит
И то свершит (что можно пожелать
Ужаснее!), чего избегнул я.
Прощенью места нет. Клянусь тем царством,
Которым здесь владею как пришлец,
И тем, что бросил, вами, о пенаты!
Тобой, отец Нептун, что с двух сторон,
Играя, омываешь нашу землю.
И сам приди, словес моих свидетель,
Ты, движущий устами жрицы Киррской.
Спокойно пусть дряхлеет мой отец
И день последний встретит на престоле.
Пусть так же верно мать моя Меропа
Полиба знает ложе одного,
Как я не дам виновному пощады.
Но где свершилось страшное злодейство,
В открытом ли бою или в засаде?
Креонт
К зеленокудрым рощам Касталийским
Он путь держал заросшею тропой,
Где натрое расходится дорога:
Одна поля Фокиды рассекает,
Любезной Вакху, где, покинув дол,
Отлогими и легкими холмами
Парнас двуглавый всходит к небесам.
К Сизифовой земле ведет другая,
К полям Оленским. Третья же стезя
Змеится в углублении долины
И следует извивами руслу
Студеного и быстрого Илисса.
Здесь на него, не ждавшего беды,
Отряд разбойников, напав с оружьем,
Свершил злодейство тайное… Но вот,
Ко времени, подвигнут гласом Феба,
Спешит Тирезий поступью дрожащей
И Манто с ним, ведя слепого старца.
Эдип
Ты, посвященный богу, ближе всех
Стоящий к Фебу, разъясни ответ.
Вещай, кого должна постигнуть кара.
Тирезий
Что медлит мой язык, то не должно
Тебя дивить, о царь великодушный.
Большая доля истины бывает
Сокрыта от слепого. Но куда
Меня зовут отечество и Феб,
Последую. Из внутренностей жертвы
Исторгнем Рок. О, если б у меня,
Как в юности, была горячей кровь,
Я грудью бы воспринял бога. Слуги,
Тельца, чья шея белая ни разу
Ярма не знала, ставьте к алтарю.
Ты, дочка, поводырь отца слепого,
Передавай о знаменьях святых.
Манто
Упитанный телец пред алтарем.
Тирезий
Зови богов торжественной мольбой
И воскури восточным фимиамом.
Манто
Я ладан положила на огонь.
Тирезий
О, что ж огонь? Охватывает яства?
Манто
Он вдруг блеснул и тотчас же угас.
Тирезий
Взвился ль он вверх сияющим столбом,
Поднявши к небу чистую вершину
И в воздухе рассыпавшись кудрями?
Иль сбоку неуверенно ползет,
Скудея в волнах сумрачного дыма?
Манто
Менялся вид подвижного огня,
Подобного Ириде дожденосной,
Что, небо опоясавши дугой,
Пророчит дождь игрою многоцветной.
Никак его не определишь цвет:
То был он синим в искрах золотистых,
То рдел как кровь и, почернев, угас.
Но вот огонь строптивый разделился,
И надвое рассыпалась зола
Единой жертвы… Страшно мне, отец!
Напиток Вакха превратился в кровь,
И дым густой главу царя окутал.
Сгустился он у самого лица
И облаком сокрыл огонь от взора.
Отец, вещай, к чему это?
Тирезий
Могу ль
Я говорить, когда в смятеньи мысли?
И что скажу? Здесь ужас, но сокрыт
Он глубоко. Обычно гнев богов
Является в чертах определенных.
Что б это было, что хотят открыть
И снова не хотят, и гнев скрывают?
Не знаю, что внушает стыд богам.
Скорее подведи сюда быков
И темя им посыпь мукой соленой.
Спокойны ли они при приближении
Священных рук?
Манто
К востоку обращен,
Высоко поднял голову телец
И в трепете пред солнечным сияньем.
Тирезий
Упал ли он от первого удара?
Манто
Сама подставив шею под железо,
От первой раны пала телка. Но,
Два раза поражен, шатался бык
И дух в тяжелом испустил боренье.
Тирезий
Стремительно ль из раны хлещет кровь
Иль медленно из глубины сочится?
Манто
Из узкого отверстия в груди
Бежит поток бурливый; из других
Чуть брызжет дождь, но, обратясь назад,
Струится кровь чрез рот и чрез глаза.
Тирезий
Обряд зловещий возбуждает страх…
Но внутренностей опиши приметы.
Манто
Отец, что это значит? Не слегка
Трепещут внутренности, как бывает,
Но прыгают из рук и хлещет кровь.
Больное сердце тонет в глубине,
Синеют жилы, не видать волокон,
И черной желчью пенится вся печень,
И (знаменье зловещее царям!)
Две головы на печени вспухают.
Их тонкой кожи покрывает слой,
Но, тайное стремясь разоблачить,
Враждебная наперла сторона
И напрягла семь жил. Мешая им
Вернуться вспять, их рассекает все
Стезя косая. Изменен порядок,
Все не на месте, все перевернулось:
Не справа легкое, не воздух в нем,
А кровь; не слева сердце, мягкий жир
Не покрывает внутренности слоем;
Природа опрокинута, и нет
Законов чрева. Надо рассмотреть.
Откуда это вздутие утробы.
Что за нечестье? У безбрачной телки
Зачатый плод, на месте необычном
Заполнил мать? Со стоном движет члены,
Они трепещут и едва мерцают,
Зеленая сочится сукровица…
На ноги стать пытается телица,
Вотще подъемлет шею и жрецам
Грозит рогами, и у них из рук
Выскальзывает внутренность… Отец,
Ведь этот вой, что поразил твой слух,
Не вой быков испуганного стада:
Завыл огонь, и весь алтарь дрожит.
Эдип
Что знаменья ужасные пророчат,
Скажи мне прямо. Я не робким слухом
Внемлю словам твоим. В несчастьях крайних
Становится спокойным человек.
Тирезий
Завидовать ты будешь той беде,
Помочь которой ищешь так упорно.
Эдип
Скажи одно: что знать велят мне боги?
Кто руку осквернил цареубийством?
Тирезий
Ни птица, рассекающая воздух,
Ни внутренности из живой груди
Не скажут имя нам. Другим путем
Должны мы попытаться. Должен сам
Он вызван быть из царства вечной ночи,
Чтоб указать виновника убийства.
Должны раскрыть мы землю, умолять
Безжалостного Дита и сюда
Извлечь народ с брегов подземных Стикса.
Скажи, кому поручишь ты обряд?
Тебе, носителю верховной власти,
Грешно идти к обители теней.
Эдип
Тебе, Креонт, приличен этот труд,
Ты, вслед за мною, первый в царстве нашем.
Тирезий
Пока мы разрешим затворы Стикса,
Пусть Вакху песнь народная звучит.
Хор
Диким венчанный плющом, рассыпавший кудри на плечи,
Мечущий нежной рукой Нисейские острые тирсы!
Неба светлая красота, явись,
Вняв молитвам, что славные
Ныне Фивы твои,
Вздевши руки, несут, о Вакх.
Благосклонно склони девичью голову,
Облако прогони звездным ликом твоим,
И Эреба угрозы все,
И безжалостный Рок.
Как идут к тебе цветы рощей весенних!
Сжала голову Тирская диадема,
И чело младое
Ягодоносным плющом повито.
В беспорядке падающие кудри
Ты сплетаешь снова в роскошный узел.
Так возрос ты, мачехи гневной кроясь,
Подражая женственным всем повадкам.
Золотые кудри – как у девицы,
Светлый пояс стягивал одеянье.
С той поры любима тобою нега.
И одежда в складках волноподобных.
Видел на золоченой колеснице
Спины львов накрывшего длинной ризой.
Видел бога житель земли восточной.
Те, кто пьют из Ганга и рассекают Волны Аракса.
Вслед за тобой Силен спешит на осле безобразном,
И со вздутых висков виноградные гроздья свисают;
Тайные пляски твои справляют страстные мисты.
Тебя окружает толпа Бассарид,
Ударяя ногами Тангейский хребет
И вершину Фракийского Линда. А здесь,
Сопутница Якха – Кадмейская мать,
Менадою дикой бежит по горам,
Опоясав оленьей шкурой бока.
Почуяв тебя в сотрясенной груди,
Менады власы растрепали, из рук
Метая легкие тирсы. Пентей
Растерзан в куски… Исступленье тиад
Стихает, и странно им видеть самим
Нечестье свое.
Матери Вакха сестра над широким царствует морем,
Хором нагих нереид окруженная Кадмова Ино;
Правит волнами морскими сынок ее, моря пришелец,
Вакху родной, божество не из последних
Палемон.
Мальчик, шайкой тирренских разбойников
Был им украден. Волны смирил Иерей,
Вместо лазурной влаги луг возник,
Зеленеет весенними листьями
И платан, и Фебу милый лавр.
Птицы болтливые по ветвям шумят,
И весело обвивает вечный плющ,
Вьется лоза по мачтам высоко.
Лев Идейский рявкает на носу,
Гангетийский сидит тигр на корме.
Оробевши, пираты плывут в воде,
Новый они в волнах принимают вид:
Руки сперва у воров падают прочь,
Грудь уходит совсем в живот, с боков
Ручки повисли малые. Изогнув
Под волнами спину, зверь морской
Серповидным хвостом рассекает море,
И за бегущими кораблями вслед
Мчатся дельфины.
Вез тебя и Лидийский Пактол по волнам знаменитым,
Быстро в крутых берегах золотые струи катящий;
Лук побежденный сложили, оставили
Гетские стрелы
Массагеты, что пьют молоко с лошадиною кровью;
Секироносного царства Ликурга почуяло Вакха.
Почуяла Даков диких земля
И те племена, что кочуют всегда
Под соседним Бореем свирепым, кого
Омывает Меотида хладной волной,
На кого с вышины сияет звезда
Аркадская возле Медведиц двух.
Укротил он странствующих Гелонов
И оружье отнял у дев жестоких:
Распростерши в прахе пред грозным богом
Термодонтовы толпы пали,
И менадами стали, бросив
Легкие стрелы.
Обагрен Киферон священной кровью
Граждан фиванских;
Дщери Прета скрылись в леса, и Аргос
Вакха почтил пред лицом Юноны.
Окруженный морем Эгейским Наксос
Дал тебе покинутую в невесты
Девушку, возмещая лучшим
Мужем потерю.
Брызнул из камня
Никтелийский пьянящий ключ.
Ручейки, журча, оросили зелень,
Глубоко земля напиталась соком,
Белоснежного молока струями,
И Лесбосским вином с благовонным тмином.
Вводят новобрачную в сонм небесный:
Феб торжественную песнь
Зачинает, рассыпав кудри;
Пляшут, факелы потрясая,
Два Купидона;
И Юпитер свою огненную стрелу
Оставил: рад Вакхову он приходу.
Бег свой свершают доколе светила древнего мира,
И океан окружает волнами замкнутую землю,
И доколе Луна лучистый серп закругляет,
Солнца доколе восход возвещает златая денница,
И не знает звезды волна голубого Иерея,
Песнями будем мы чтить уста красавца Лиэя.
Действие третье
Эдип
Хотя твой лик печален, но скажи,
Чьей смертью мы умилостивим бога?
Креонт
Вещать велишь, но страх уста смыкает.
Эдип
Иль не довольно трогает тебя
Крушенье Фив, родного дома гибель?
Креонт
Что жаждешь знать, того ты пожелаешь
Совсем не знать.
Эдип
Неведенье слепое —
Плохое врачеванье от беды.
Креонт
Коль врачество постыдно, лечить претит.
Эдип
Вещай ответ, иначе ты в мученьях
Изведаешь, что значит гнев царя.
Креонт
Цари порою ненавидят слово,
Произнесенное по их веленью.
Эдип
Негодный человек, один за всех
Пойдешь в Эреб, коль тайны не откроешь.
Креонт
Да будет мне позволено молчать.
Какая есть свобода меньше этой?
Эдип
Царю и царству больше, чем язык,
Вредит порой свободное молчанье.
Креонт
Что можно там, где и молчать нельзя?
Эдип
Ослушник власти – кто молчит, когда
Приказано сказать.
Креонт
Прими ж без гнева
Исторгнутые силою слова.
Эдип
Кого когда карали за слова,
Произнесенные по принужденью?
Креонт
Вдали от города, у той долины,
Чей злак поят Диркейские струи,
Есть роща черных падубов. Высоко
Над всеми деревами кипарис
Вздымается главой вечнозеленой;
Протягивает многолетний дуб
Корявые, замшенные сучки.
У одного изъедено дупло
От долгих лет; а тот, с подгнившим корнем,
Готов упасть, на ствол чужой поникнув.
Здесь лавр с плодами горькими, а там
И липы легкие, и мирт Пафосский;
Ольха, что скоро по морям безбрежным
Помчит суда и, греемая Фебом,
Высокая и гладкая сосна.
Среди других дерев огромное
Чернеет дерево и тяжкой тенью
Соседей давит. Множеством ветвей
Оно одно всю рощу охраняет.
Печальная, не знающая солнца
Под ним сочится влага ледяная,
А вкруг – глухой болотный ил.
Воспользовавшись тьмой древесных сводов,
К обряду приступает старый жрец.
Раскопана земля, бросают сверху
Огни из погребального костра.
Сам прорицатель, в черном одеянье,
Колеблет зелень. Мрачная до пят
Струится риза. Так, в уборе страшном,
Печальный старец шествует, и кудри
Седые тис могильный обвивает.
И овцы с черной шерстью, и быки
Влекутся внутрь. Огонь снедает яства,
И скот, еще живой, в огне трепещет.
Затем зовет теней он и тебя,
О царь теней, и стража, что владеет
От озера Летейского запором.
Бормочет он волшебные заклятья
И яростной угрозою гремит,
Чтобы теней умилостивить легких
Или принудить. Возливает кровь
И опаляет мясо, поливая
Пещеру кровью. Сверху же всего
Он левою рукою возливает
И снежного млека струю, и Вакха.
Он вновь поет, склонив лицо к земле,
И громче прежнего к теням взывает.
Пролаяла толпа Гекаты, трижды
Унылый гул прошел по преисподней.
Дрожит земля. «Услышали меня, —
Сказал пророк, – слова не тщетны были;
Слепой хаос разорван, и наверх
Пути открыты Дитовым народам».
Погнулся лес и кверху поднял листья,
Деревья дали трещины, всю рощу
Привел в смятенье ужас. И со стоном
Земля расселась; или Ахеронт
Не мог спокойно зреть, как посягают
На тайну бездны; иль сама земля,
Чтоб мертвым путь открыть, порвавши связи,
Издала гром; или трехглавый Цербер
Потряс своими тяжкими цепями.
Земля разверзлась, широко раскрыв
Огромный зев; я видел сам озера
Застывшие, богов я видел бледных
Среди теней и подлинную ночь.
Застыла в жилах кровь. Ужасный полк
На волю вырвался, во всеоружье
Предстало все дракона порожденье.
Посев зубов Диркейских. Загремела
Свирепая Эринния, и Ужас,
Слепая Ярость, и созданья все
Превечной тьмы: Печаль, власы терзая,
Болезнь с поникшей головою, Старость,
Самой себе тяжелая, и Страх,
И алчный бич фиванцев всех – Чума.
Покинуло нас мужество, и Манто,
Знакомая с искусством старика,
Остолбенела. Но отец бесстрашный
И смелый по причине слепоты,
Теней бескровных созывает. Тотчас
Слетаются они, как облака,
И жадно пьют дыхание небес.
Не столько листьев Эрик отряхает
Осеннею порой, не столько Гибла
Плодит цветов, когда в разгар весны
Кружится рой пчелиный, и не столько
Дробится волн на Ионийском море,
Не столько птиц от хладного Стримона
Летит на юг и, небо рассекая,
Спешит сменить снега на теплый Нил, —
Как много душ стеклось на зов волшебный.
Стремятся жадно в тайный сумрак рощи
Трепещущие души. Из земли
Выходит первым Зет и за рога
Свирепого быка десницей держит,
И Амфион со сладкозвучной лирой,
Что скалы двигала. Средь сыновей,
Горда, как встарь, Ниоба выступает,
Без страха за детей. Здесь налицо
Другая матерь, ярая Агава;
За ней отряд, что растерзал царя,
А за толпой вакханок сам Пенфей,
Растерзанный, но грозный и доныне.
И, наконец, на частые призванья
Подъемлет Лаий постыдное чело
И держится вдали от всех, скрываясь.
Настаивает жрец и удвояет
Стигийские заклятья, и Лаий
Предстал с лицом открытым. Молвить страшно!
Он встал окровавленный, в волосах —
Могильный прах, и яростно вещает:
«О Кадмов дом жестокий, вечно пьяный
Родною кровью! Потрясайте тирсы
И лучше в исступленье терзайте
Родных детей! Ведь матери любовь
Страшнее всех фиванских преступлений.
Отчизна, нет, тебя не гнев богов,
А преступленье губит. Не вредит
Тебе ни Австр своим дыханьем жгучим,
Ни без дождей засохшая земля,
Но царь кровавый, получивший скиптр
В награду за убийство, овладевший
Отцовским ложем, осквернивший чрево,
Его носившее, преступный плод
Зачавший в лоне матери, и братьев
(Что необычно даже у зверей)
Родивший сам себе. Сплетенье здесь
Чудовищнее Сфинксовой загадки.
Ужасен сын, еще ужасней мать,
Зачавшая опять в несчастном чреве.
Тебя, тебя, держащего в деснице
Кровавый скиптр, тебя и город весь
Настигну я, отец неотомщенный,
С собой Эринний брачных привлеку
С гремящими богами, опрокину
Весь дом, и Марсом сокрушу пенатов.
Поэтому скорее изгоните
Из родины проклятого царя.
Едва покинет он родную землю,
Опять на ней трава зазеленеет
Весною цветоносной, воздух станет
И чист, и животворен, и дубравам
Вернется вновь зеленая краса.
Погибель, Мор, Смерть, Скорбь, Зараза, Горе,
Все спутники, достойные его,
Исчезнут с ним, и он захочет сам
Бежать отсюда быстрыми шагами,
Но я его стопы обременю
И задержу: в дороге неуверен,
Ползти он будет, старческою палкой
Перед собой ощупывая путь.
Вы отнимите землю, я – отец —
Его лишу и неба».
Эдип
Ледяную
Я чую дрожь и в членах, и в костях.
Меня винят, что совершил я то,
Чего страшился. Но с Полибом ложе
Меропа делит, жив отец Полиб.
Родители меня освобождают
От подозрения в двойном грехе:
Убийстве и прелюбодействе. В чем же
Моя вина? Оплакивали Фивы
Потерю Лайя много раньше, чем
Вступил я в Беотийские пределы.
Ошибся ль старец, или к Фивам бог
Неумолим? Нет, я понимаю:
В моих руках сообщники коварства;
Пророк солгал, оклеветав богов,
И скипетр мой тебе сулит.
Креонт
Чтоб я
Желал прогнать сестру мою с престола?
Нет, если б даже родственная верность
Меня не побуждала оставаться
На прежнем месте, жребия царя
Я б не желал, чрезмерно он тревожен.
Ты можешь безопасно свергнуть бремя,
Пока оно тебя не раздавило:
Спокойней будешь, скромный сан избрав.
Эдип
Ты говоришь, чтоб я по доброй воле
Сложил венец? Что слишком он тяжел?
Креонт
Я мог бы дать такой совет тому,
Кто в выборе свободен, но тебе
Твою судьбу нести необходимо.
Эдип
Вернейший путь тому, кто жаждет власти,
Хвалить умеренность и праздность. Часто
Являет безмятежие мятежник.
Креонт
Иль верность долголетняя моя мне не защита?
Эдип
Для людей коварных
Нередко верность – подступ ко вреду.
Креонт
От царственного бремени свободный,
Я наслаждаюсь благами царя.
Мой дом силен собраниями граждан
И в смене дней едва ли есть один,
Когда бы мой очаг не украшался
От родственных и царственных даров.
Роскошный стол и утварь, и возможность
Спасать людей влиянием моим.
Чего еще недостает для счастья?
Эдип
Чего ты не имеешь? Никогда
Не знает меры счастье.
Креонт
Гибну
Я, как виновный без разбора дела.
Эдип
А вы мою расследовали жизнь?
Тирезий выслушал меня? Однако
Виновным я оказываюсь. Вы
Пример даете. Следую за вами.
Креонт
Но если я невинен?
Эдип
Для царей
Равно уверенности подозренье.
Креонт
Кто пред пустыми страхами трепещет,
Заслуживает истинных.
Эдип
Виновный,
Коль он отпущен, ненависть таит.
Пусть гибнет все сомнительное!
Креонт
Так
К себе внушают ненависть.
Эдип
Кто слишком
Боится ненависти, не умеет
И царствовать. Опора трона – страх.
Креонт
Кто слишком круто царством управляет,
Страшится тех, кто сам царя страшится.
Вернется страх к виновнику его.
Эдип
Виновного заприте в башню. Я ж
Шаги направлю к царственным пенатам.
Хор
Нет, причина не ты
Наших горестей: здесь
Не один Лабдакидов грех.
Древний гнев небожителей
Нас постиг: Касталийская
Роща скрыла в тени гостя Сидонского,
И в Диркейских струях Тирский омылся гость,
С той поры как сын Агенора следом
Шел из града за сестрой пропавшей
И, в Фиванском лесу остановив стопы,
Похитителя почитал.
И велел ему Феб
За телицей брести,
Чьей неведом спине
Ни сошник, ни ярмо.
Носит наша страна
В память телицы той
Имя проклятое.
С той поры чудовищ все новых зрела
Наша отчизна.
То змей, рожденный в недрах долин, свистит
И выше сосен,
Деревами подняв голубую главу,
Далеко на земле кольчатый хвост влечет.
Оплодотворена семенем гибельным,
Породила земля воинов бранный строй:
Загремела труба, медный запел рожок,
И не знают они, землерожденные,
Никаких языков: первые их слова —
Бранные клики.
Разбившись на два враждебных полка,
Порожденья Дракона вступают в бой,
И, достойны семян, из которых взошли,
Одним лишь днем свой измерили век,
Рожденные после Денницы златой,
Погибли вы раньше вечерней звезды!
Со страхом взирает Сидонский пришлец
И боится внезапно возникших полков,
Пока не полег ярых юношей строй,
И в лоне не скрыла их матерь-земля —
Недавно рожденных потомков своих.
Да минет нас распря гражданской войны!
Да не знают Геракловы Фивы вовек
Братних сражений!
А Кадмов потомок, чей лоб молодой
Покрыли оленя густые рога,
Ветвями высокими и по горам
Своего господина гоняли псы?
Стремительно мчится стрелок Актеон
По горам и лесам, и легкой ногой
Пробирается в дебрях, в ущелиях скал,
Опасаясь Зефирами движимых стрел,
Избегая поставленных им же тенет,
Пока не увидел в прозрачной воде
Рогами увенчанный, дикий свой лик,
Где нежила членов девичьих красу
Диана, жестокая в мести за стыд.
Действие четвертое
Эдип
Опять в душе тревога и боязнь.
И горние и преисподней боги
Гласят, что Лаий погиб от наших рук,
Но ведомая более себе,
Чем всем богам, невинная душа
Злодейство отрицает. Правда, помню
Как смутный сон, что палицей моей
Убит старик, надменно в колеснице
Сгонявший юношу с дороги прочь.
Вдали от Фив то было, где Фокида
Расходится в три стороны? Прошу,
Любезная жена, реши сомнения.
Скажи, в каких годах убит был Лаий,
В расцвете сил иль на закате дней?
Иокаста
Меж юности и старости, но ближе
К закату дней.
Эдип
Царя сопровождала
Большая свита?
Иокаста
Много заблудилось
В запутанных извилинах дороги.
Лишь горсть при нем была надежных слуг.
Эдип
А кто-нибудь из них погиб с царем?
Иокаста
Один остался доблестным и верным.
Эдип
Виновный здесь. Все так: число и место,
Прибавь лишь время.
Иокаста
Десять лет назад.
Старик
Народ коринфский на престол отца
Тебя зовет. Полиб почил навеки.
Эдип
Со всех сторон крушит меня судьба.
Скажи скорее, как отец скончался?
Старик
От старости он легким сном почил.
Эдип
Отец мой мертв и не убит. Клянусь,
Теперь могу поднять я к небесам
Святые, незапятнанные руки.
Но предвещания другая часть
Осталась, и они еще страшнее.
Старик
Престол отца рассеет страхи все.
Эдип
Вступил бы я на трон отцовский, но
Я матери страшусь.
Старик
Боишься той,
Что ждет тебя с тревогой и надеждой?
Эдип
Любовь меня и гонит.
Старик
Ты оставишь
Ее вдовой?
Эдип
Вот прикоснулся ты
До самого ужасного.
Старик
Скажи,
Какой в уме твоем таится страх.
О тайнах царских я молчать умею.
Эдип
По предвещанью Дельф я трепещу
Пред браком с матерью.
Старик
Оставь твой страх,
Пустой, постыдный. Не была Меропа
Тебе родною матерью.
Эдип
Зачем
Она меня тогда усыновила?
Старик
Ведь лишь при детях прочен царский трон,
Они – его и гордость, и опора.
Эдип
Но как узнал ты эту тайну брака?
Старик
Вот эти руки самые тебя,
Ребенка малого, отцу вручили.
Эдип
Меня отцу вручил ты? Кто ж меня
Тебе вручил? Скорее говори.
Старик
Один пастух под снежным Кифероном.
Эдип
Какой судьбой попал ты в эти рощи?
Старик
На той горе я пас рогатый скот.
Эдип
Скажи приметы тела моего.
Старик
Железом были пронзены ступни,
От вспухших ног ты имя получил.
Эдип
Кто тело подарил тебе мое?
Я знать хочу.
Старик
Он пас стада царя
И был начальник прочих пастухов.
Эдип
Скажи мне имя.
Старик
В памяти моей
Оно давно изглажено годами.
Эдип
А можешь ли узнать его с лица?
Старик
Быть может, и признаю. Иногда
Одна черта ничтожная в душе
Ослабнувшую память воскрешает.
Эдип
Согнать стада к священным алтарям,
И пастухи да следуют за ними!
Идите, слуги; и сюда скорее
Верховных соберите пастухов.
Старик
Судьба ли, разум ли скрывают это,
Оставь навек сокрытым то, что долго
Сокрыто было. Истина порой
Раскрывшему ее во зло бывает.
Эдип
Что может быть страшнее бед моих?
Старик
Что ищешь ты узнать с трудом великим —
Велико. Здесь со стороны одной
Спасенье государства, а с другой —
Царя спасенье. Важно то и это,
Я средний путь советую избрать:
Не упреждай судьбы, она сама
Раскроется.
Эдип
Устойчивое счастье
Не следует беспечно колебать,
Но нечего бояться, раз дошло
До крайности.
Старик
Стремишься к званью ты
Славнейшему, чем царское? Смотри,
Чтобы, найдя отца, не содрогнуться.
Эдип
Пусть кровь моя постыдна, я узнаю,
Раз я решил узнать. Но вот старик,
Заведовавший царскими стадами.
То дряхлый Форбас. Имя вспоминаешь,
Иль, может быть, лицо?
Старик
Воспоминанье
Встает в душе. Как будто незнаком,
То снова он мне кажется знакомым.
Эдип
При Лайе, при царе, гонял ли ты
Его стада в долине Киферона?
Да, злачный Киферон порою летней
Моим стадам дает роскошный корм.
Старик
Ты знаешь ли меня?
Форбас
Двоится память.
Эдип
Передавал когда-нибудь ему
Ты мальчика? Скажи. Ты в колебанье?
Зачем лицо твое меняет цвет,
Зачем ты ищешь слов? Ведь промедлений
Не любит правда.
Форбас
Ты тревожишь то,
Что временем давно погребено.
Эдип
Нет, говори, иль к истине принудит
Тебя мученье.
Форбас
Бесполезный дар
Ему вручил я. Ведь ребенок тот
Не мог небесным светом наслаждаться.
Старик
Нет, боже упаси! Он жив сейчас
И я молюсь, чтоб жил.
Эдип
А почему
Ты говоришь, не мог ребенок выжить?
Форбас
Железом были ножки пронзены
И связаны. Вкруг раны вспухло тело
И было жаром все воспалено.
Эдип
Что ж спрашивать? Приблизилась судьба.
Чей был ребенок?
Форбас
Клятва не велит.
Эдип
Огня сюда! Откроет клятву пламя.
Форбас
Путем таким жестоким будешь ты
Доискиваться правды? Пощади! Молю тебя.
Эдип
Коль я тебе кажусь
Жестоким, необузданным во гневе,
То месть в руках твоих. Скажи мне правду:
Кто был ребенок? Кто его отец?
Кто мать его была?
Форбас
Твоя жена.
Эдип
Земля, разверзнись! Ты, владыка тьмы,
Теней правитель, в Тартар преисподний
Умчи того, кто опрокинул все
Законы естества! Граждане Фив,
На нечестивую мою главу
Бросайте камни, стрелы. Поражайте
Меня железом и отцы, и дети,
Вооружайтесь на меня, супруги,
И братья, и недужный мой народ
Пусть мечет на меня огонь костерный!
Я – века моего позор, я – гнев
Богов и права гибель. Я со дня,
Когда глотнул впервые воздух, был
Уже достоин смерти. Испусти
Твой ярый дух! На что-нибудь дерзни
Достойное свершенных злодеяний.
Иди шагами быстрыми в дворец
И мать поздравь с приумноженьем рода.
Хор
Если б мог я судьбу мою
Сам создать, как угодно мне,
Я бы легким Зефиром гнал
Паруса, чтоб бурный вихрь
Не сломал ни мачт, ни рей.
Ветерок, нежно веющий,
Пусть, боков не накреня,
Мчит устойчивый мой корабль.
Пусть срединной дорогою
Я свершу житейский путь.
Гносского царя страшась,
Устремляется к звездам
Дерзкий отрок. Хочет он
Победить небесных птиц.
Слишком сильно он напряг
Крылья ложные свои,
И в Икаровое море пал.
Хитрый, старый Дедал летит
Посреди, не смея путь
Выше горных направить туч.
Ждет питомца своего,
Как наседка под крыло,
Ястребом устрашена,
Кличет маленьких птенцов.
Но увидел он в волнах,
Как бессильно стремится гресть
Отрок спутанной рукой.
Все, что меру превзошло,
Неустойчиво это все.
Что я слышу? Шум в дверях.
Вот печальный слуга царя
Бьет себя по голове.
Что нам нового несешь?
Действие пятое
Вестник
Когда узнал свершение судеб
И страшное свое происхожденье,
Эдип направил быстрые шаги
В свой ненавистный дом, подобно льву
Пустынь Ливийских, что грозит челом
И гривой золотою потрясает.
Лицо черно от ярости, глаза
Остановились, ропот и стенанье
Из груди вырываются, холодный
Струится пот. Со дна его души
Клокочет горе вспененным потоком.
Жестокий к самому себе, готовит
Не знаю что, ужасное, как вся
Его судьба. «Что медлю с наказаньем? —
Взывает он. – Пусть кто-нибудь разит
Злодея грудь огнем, железом, камнем!
Какая птица хищная иль тигр
Мои изгложет внутренности. Ты,
Гора грехов, проклятый Киферон,
Твоих зверей и разъяренных псов
Из леса вышли на меня! Зови
Агаву самое! Страшна ли смерть?
Она невинных от судьбы спасает».
Сказавши так, хватает рукоять
И извлекает меч. «Как! Неужель
За злодеянья страшные твои
Заплатишь ты короткой карой? Разом
Искупишь все? Умрешь за смерть отца,
А матери где удовлетворенье,
Тобой рожденным детям и отчизне,
Разрушенной злодействами твоими?
Всего не возместишь простою смертью:
Свои законы вечные Природа
В Эдипе опрокинула одном,
Так пусть же восстановится она
Моими истязаньями. Я буду
То снова жить, то снова умирать,
Всегда рождаться вновь для новых казней.
Своим умом воспользуйся, несчастный:
Что сразу невозможно, то дается
Страданьем долгим. Медленную смерть
Я изберу. Блуждать ты долго будешь,
Не погребен, но из среды живущих
Изъят навек. Умрешь не чрез убийство.
Ты медлишь, о душа? Внезапный дождь
Тягчит лицо и щеки моют слезы.
Довольно ль плакать? Легкую ли влагу
Точить глазам моим? Нет, пусть они,
Исторгнуты из впадин, потекут
Вослед слезам! Пусть тотчас же глаза
Исторгнутся! Ну, прочь, развратные!» —
Сказал и свирепеет. Пышет жаром
Лицо грозящее; глаза едва
Еще удерживаются в орбитах.
Свирепо, яростно его лицо.
Он застонал и кинулся руками
К своим глазам. Они ему навстречу
Как будто сами выпрыгнуть желают.
И вырвав с корнем из орбит глаза,
Он яростно царапает ногтями
Во впадинах пустых, окровавленных, —
Вместилищах погасшего луча.
Ярится он вотще и свыше меры:
Так он боится света! Подымает
Свою главу, орбитами пустыми
Небесные равнины обозрев,
Вкушает ночь. Свисающие с глаз
Кровавые он клочья обрывает
И – победитель – вопиет к богам:
«О пощадите родину мою!
Я поступил по правде и понес
Заслуженную кару. Эта ночь
Достойна брака с матерью моей».
Ужасный дождь струится по лицу,
И кровь точат разорванные жилы.
Хор
Мы все под Судьбой, уступайте Судьбе.
Не можем тревожным борением мы
Ничего изменить на станке роковом.
Что, смертные, терпим, что делаем мы,
Приходит к нам свыше. Лахеса блюдет
Решенья недвижные прялки своей,
И их никакая не сдвинет рука.
Все шествует определенным путем,
И первый наш день предрешает конец.
И даже сам бог не изменит того,
Что стремится, подвластно сплетенью причин.
О нет, не изменит смертных мольба
Порядка вещей. А многим вредит
И страх перед Судьбой: убегая Судьбы,
Мы часто ее ускоряем удар.
Но скрипнули двери; без проводника
Свершает свой путь и близится к нам
Света лишенный.
Эдип
Прекрасно, совершилось: заплатил
Я долг отцу. Как радостен мне сумрак!
Кто из богов окутал черной тучей
Мою главу, простив мои грехи?
Я убежал от дня, моих злодейств
Сообщника. Теперь, отцеубийца,
Твои невинны руки. Вот каким
Отныне быть Эдипу подобает.
Хор
Но вот несется быстрыми стопами
Безумная Иокаста. Таковой
Неистовой и ярою была
Агава – мать Кадмейская, – когда
Срывала с сына голову. И хочет
Заговорить с несчастным, и боится.
Но горю уступает стыд. Она
Уста раскрыла.
Иокаста
Как тебя назвать?
Сынок? Ты сомневаешься? О, да,
Ты – сын мне! Разве сыном быть позор?
Ответь же мне! Куда ты отвращаешь
Глаза пустые?
Эдип
Кто мешает мне
Вкушать мой мрак? То голос материнский!
Пропал мой труд. Нам больше вместе быть
Нечестие. Пусть встанут между нами
Громадные моря, чужие земли!
Должны мы жить под разными звездами и
Под разным солнцем.
Иокаста
Здесь виной Судьба:
Никто не отвечает за Судьбу.
Эдип
О мать, молчи и пощади мой слух!
Остатком изувеченного тела
Тебя я заклинаю и залогом
Любви преступной нашей, всем святым
И нечестивым всем, что нас связует.
Иокаста
Душа, зачем коснеешь? Почему,
Сообщница злодейств, от наказанья
Ты убегаешь? Все права Природы
Поруганы, развратница, тобой.
Умри и испусти твой грешный дух.
Нет, никогда! Хотя б отец богов
Меня сразил сверкающим Перуном,
Я равным наказаньем не воздам
За грех ужасный матери преступной.
Угодна смерть, и надо обыскать
Дорогу к смерти. Ну же, одолжи
Мне руку, сын: коль ты отцеубийца,
Свое закончи дело. Извлеки
Тот меч, которым мой супруг убит.
Что, именем неправильным его
Я назвала? Он – свекор мне. Не знаю,
Вонзить ли в грудь оружие иль в горло?
Не можешь выбрать рану! Эту, эту
Утробу порази, в которой ты
И сына возрастила, и супруга.
Хор
Кончается, рука прижата к ране,
И хлещет кровь, выталкивая меч.
Эдип
Пророчеств бог и истины блюститель,
Тебя зову. Отца лишь одного
Судил мне Рок. Отцеубийцей дважды
Явился я, и мать мою убил:
От моего греха она погибла.
О, лживый Феб, я превзошел мой Рок.
Иди вперед дрожащими стопами,
В слепой ночи разыскивая путь
Неверною рукой, скользя над бездной.
Иди, беги скорей… остановись!
Не наступи на мать! А вы, мои
Сограждане полуживые, чья
Чуть дышит грудь, истощена болезнью,
Воспряньте отягченной головой:
Я ухожу в изгнанье; без меня,
Как прежде, просветлеют небеса,
И те, чей дух готов покинуть грудь,
Вдохнут, как прежде, воздух животворный
Идите, помощь окажите тем,
Кто безнадежен. Я умчу с собой
Все беды смертоносные. Судьба
Жестокая, ужасный Страх, Болезни,
Зараза, черная Чума и Горе,
Со мной, со мной идите! Любо мне
Поводырей таких иметь в пути.