Действие первое
Тень Тантала
О, кто влечет меня из преисподней,
Где жадными устами я ловил
Бегущие плоды? Кто из богов
Указывает Танталу опять
Жилище ненавистное? Что хуже
Средь волн палящей жажды и всегда
Снедающего глада? Суждено ль
Мне на плечах нести Сизифов камень,
Терзание ль на быстром колесе,
Иль кара Тития, что среди пещеры
Растерзанною внутренностью черных
Питает птиц и, съеденное за день
Восстановивши ночью, вновь лежит
Готовая трапеза плотоядным?
Какие беды ждут меня? О ты,
Суровый судия теней подземных,
Распределитель казней, если можно
Прибавить наказанье, пред которым
Свирепый сторож ада ужаснется
И задрожит печальный Ахеронт,
И сам я содрогнусь, – ищи его!
Уже от корня нашего встает
Преступный сонм, в сравнении с которым
Я окажусь невинным. Он дерзнет
На невозможное. Нет, никогда,
Пока стоит дом Пелопса, Минос
Не будет праздным.
Фурия
Мерзостная тень,
Иди, гоня пенатов нечестивых!
Пусть вспыхнет распря! Пусть поочередно
Мечи сверкают, пусть ни меры в гневе
Не будет, ни стыда! Слепая ярость
Пускай умы воспламеняет! Длится
Отцов неистовство, и древний грех
Идет к потомкам! Пусть не забывает
Никто о преступленье старом, пусть
Все новые рождаются грехи,
Караются и тут же возрастают.
Пусть братьев гордых изгоняет царство
И вновь зовет, неистового дома
Между двумя неверными царями
Колеблется судьба! Пускай несчастным
Становится могучий и могучим —
Несчастный! Пусть крушит в водовороте
Царей и царство случай прихотливый!
За преступленье изгнанные пусть,
Когда им бог отчизну вновь дарует,
Вернутся к преступлениям; и всем
Так будут ненавистны, как себе!
Пусть гнев ни в чем не ведает запрета:
Пред братом брат дрожит, отец пред сыном,
Сын пред отцом! Ужасно гибнут дети,
Ужаснее рождаются! Пусть жены
Грозят мужьям, война идет за море,
Повсюду землю орошает кровь
И над племен великими вождями
Победу Сладострастие ликует!
Прелюбодейство в роде нечестивом
Пусть ни во что считается! Погибнут
И право, и святой закон, и верность.
Пусть небеса не будут непричастны
Несчастьям вашим. Отчего на тверди
Еще мерцают звезды и хранят
Свою красу небесные светила?
Пусть будет ночь, и день покинет небо!
Пенатов возмути и призови
Вражду, убийство, песни погребенья,
И Танталом наполни целый дом.
Пусть празднично украсится чертог,
И лаврами зазеленеют двери,
Пусть весело горит огонь, достойный
Прихода твоего! Да совершится
Фракийское нечестье в большей мере.
Что праздны руки дяди? Еще Тиэст
Не плачет над детьми? Пусть над огнем
Кипят котлы, на части рвутся члены,
И кровью оскверняется очаг!
Готовится трапеза, для тебя
Не новая. Мы дали день свободный
И разрешить ты можешь долгий пост.
Насыть свой глад, в присутствии твоем
Пусть пьют вино, разбавленное кровью.
Спеши же к яствам… Стой, куда бежишь?
Тантал
К подземным рекам, дремлющим болотам,
Под сумрак ускользающих ветвей!
Да будет мне позволено уйти
В мою темницу черную, да будет
Позволено, коль не довольно я
Несчастным был, покинуть прежний берег
И навсегда остаться в середине
Твоих горящих волн, о Флегетон!
Вы все, кого судьбы закон железный
На муки осудил, ты, кто лежишь
Под сводами изъеденной пещеры
И в трепете ее падения ждешь, и ты,
Дрожащий перед пастями свирепых
И жадных львов и пред полками Фурий,
Ты, адским пламенем полусожженный,
Все Тантала услышьте голос, к вам
Спешащего. Поверьте в опыт мой:
Любите кары! Скоро ль я смогу
Покинуть землю?
Фурия
Ранее вверх дном
Поставь весь дом: неси с собой сраженья,
Любовь к войне зажги в груди царей,
Безумное смятенье посели
В жестоком сердце.
Тантал
Подобает мне
Казниму быть, а не казнить других.
Ужели я помчусь, как смрадный дым
Из трещины земли, иль, как чума,
Посею в людях смерть? В ужасный грех
Моих потомков ввергну? О, великий
Отец богов и наш! Пусть страшной казнью
Накажешь ты болтливый мой язык,
Не замолчу. Я стану убеждать:
Невинные не оскверняйте руки,
Не окропляйте кровью алтари!
Я встану, помешаю преступленью…
Что ты грозишь? И в ярости зачем
Змеями потрясаешь? Для чего
В моих суставах разжигаешь голод?
Воспламенилось вечной жаждой сердце,
В сожженных внутренностях пышет пламя…
Иду…
Фурия
Вот эту, эту ярость ты обрушь
На целый дом. Пусть всех охватит буря
И жажда крови родственной! Уже
Почуял дом твои шаги, и весь
Дрожит от страшного прикосновенья.
Довольно сделано! Иди теперь
К озерам преисподней и к реке,
Тебе знакомой. Тяжело земле
От ног твоих. Ты видишь, как ручей
Вдруг оскудел, замолкли берега
И облака редеющие мчит
Воспламененный ветер? Все деревья
Поблекли, ветви, жаждущие влаги,
Роняют плод, и Истм, что с двух сторон
Был оглашаем шумными волнами,
Внезапно смолк, чуть слышно издали
Журчанье струй. Лернейские болота
Далеко отошли, и Форонид
Сокрыл ключи своих бурливых вод.
Белевшие вершины Киферона
От снега вечного обнажены,
И Аргос в страхе ждет засухи древней.
И сам Титан колеблется – вожжами
По небу гнать завечеревший день.
Хор
Если кто из богов любит Ахейский край,
Любит Аргос святой, славный ристаньями,
Царство Истма и две гавани двух морей,
Если мил для богов вечный Тайгета снег
На высоких хребтах в зиму холодную,
Что сгущает Борей, ветер Сарматских стран
И Зефиры весны парусоносные
Расплавляют в ручьи, рядом с которыми
Светлоструйный Алфей хладные волны мчит,
Олимпийским везде славный ристалищем, —
Оком милостивым да обратится к нам
И преступной семьи предотвратим вражду.
Деда внук своего хуже не будет пусть,
Преступленья отцов пусть не прельстят детей.
Пусть, устав от грехов, сдержит порывы зла
Вечно жаждущего Тантала грешный род.
Много было грехов. Был ни во что закон.
В роде этом ничто стал обыденный грех.
Спит в пучине морской Пелопса от руки
Царский конюх Миртил, спит, обманув царя,
Имя давши свое морю, в котором спит.
Ионийским судам памятна эта быль.
Потянувшись к отцу для лобызания,
Нечестивым мечом встречен ребенок был.
Мертвый нам к очагу – жертва незрелая, —
И десницей твоей, Тантал, разрублен был
В угощенье богам на роковом пиру.
Вечный голод отцу – плата за этот пир,
Жажда вечная. Нет кары достойнейшей
За трапезу твою, Тантал неистовый!
В бездне Тантал стоит, с глоткой алкающей,
Над преступной главой много свисает яств,
Не поймаешь скорей быстрых Финея птиц.
От плодов золотых отяжелела ветвь,
И под грузом ее гнется древесный ствол,
С лаской древо к нему тянет объятия,
Но, обманут не раз, хоть нетерпенья полн,
Он не трогает яств, голод смиряет он,
Отвращает глаза, жадные сжав уста,
Голод свой он щемит крепким кольцом зубов.
Но сокровища все роща тогда к нему
Приближает свои. Сладостные плоды
Томно дразнят его шелестом лиственным,
Голод воспламеня. Но лишь протянет он
Руки к сочным плодам в тщетном стремлении,
Вновь польстясь на обман, – весь ускользает вверх,
Полный зрелых плодов, быстроподвижный лес.
Но не легче тогда жажда сменяет глад,
И, когда от нее разгорячилась кровь
И огнями зажглась, бедный стоит, ища
Волн иссохнувшим ртом. Но, обмелевши вдруг,
Обнажая песок, тихо журчит струя,
Где-то словно смеясь. Только глотает он
Пыль сухую со дна, ветром носимую.
Действие второе
Атрей
Бессильный, робкий, малодушный и
(Что для тирана уж венец позора)
Неотомщенный, после козней брата
И стольких преступлений, нарушенья
Законов всех, ты в жалобах напрасных
Изводишься, Атрей? Уж должен был
От войск твоих дрожать весь круг земли
И оба моря, пенясь под судами.
Должны пылать от пламени пожаров
И города, и села, и сверкать
Железо обнаженное. Весь Аргос
Пускай гудит под конницею нашей!
Пусть ни леса врага не укрывают,
Ни замки на вершинах гор. В Микенах
Пусть весь народ поет военный гимн.
Кто ненавистного врага укроет
Иль охранит, погибнет страшной смертью.
Вот этот славный Пелопса дворец
Пусть на меня обрушится, но только б
Обрушился на брата! Ну, смелей,
Сверши, моя душа, такое дело,
Которое никто в моем потомстве
Не сможет похвалить, но и никто
О нем не промолчит! Дерзнуть я должен
На страшный и кровавый грех, такой,
Что брат его свершил бы сам охотно.
Не победив, не отомстить злодейства.
Что может быть достаточно свирепо
В сравненье с ним? Сломлен ли дух его?
Когда он знал в своих удачах меру,
В беде покой? Я знаю: нрав его
Неукротим. Не может он согнуться —
Сломаться может. Прежде чем успеет
Окрепнуть он и приготовить силы,
Я сам его настигну, чтоб меня
Он не застал врасплох. Он иль погибнет,
Иль сам погубит. Кто-нибудь из нас
Опередит злодейством.
Телохранитель
Не страшит тебя
Народный ропот?
Атрей
Высшим благом царства
Считаю я, что все дела владыки
Народ равно обязан как терпеть,
Так и хвалить.
Телохранитель
Кто хвалит из-за страха,
Того врагом соделывает страх.
Кто ж ищет славы истинной в народе,
Пускай желает, чтоб его хвалили
Скорей душой, чем языком.
Атрей
И мелким,
Ничтожным людям похвалы правдивой
Добиться можно. Ложная хвала —
Удел могучих. Пусть хотят того,
Чего не хочется!
Телохранитель
Пусть царь желает
Лишь честного – никто не будет спорить.
Атрей
Где лишь добро дозволено владыке,
Он царствует по милости народной.
Телохранитель
Где нет стыда, забот о праве нет,
Где верности и благочестья нет,
Непрочно царство.
Атрей
Благочестье, верность —
Все блага честные. Цари свободны.
Телохранитель
Но знай, что грех вредить и злому брату.
Атрей
Что грех пред братьями, то перед ним
Святой закон. Какого преступленья
Не сделал он? Склонив к прелюбодейству,
Увез жену, похитил трон и древний
Символ священной власти получил
Коварством, и коварством дом разрушил.
В высоких хлевах Пелопса таится
Баран священный, предводитель стада.
Густая шерсть его облита вся
Прекрасным золотом. Его руном
Позлащены наследственные скиптры
Царей из рода Тантала. Кому
Принадлежит баран, спокойно правит.
С животным этим связана судьба
Семьи царей. В укромном уголке
Пасется он, и каменной стеною
Со всех сторон замкнут священный луг.
Его, дерзнув на страшное злодейство
И взяв в союзницы мою жену,
Увозит он. Отсюда беды все:
Изгнанником блуждал в моем я царстве,
Ничто в семье моей не уцелело:
Соблазнена жена, потрясено
Доверие к престолу, болен дом,
Сомнительна и кровь детей… Ничто
Непрочно, кроме брата-супостата!
Что цепенеть? Пора уж, начинай!
На Тантала и Пелопса взгляни:
За образец возьми деянья их.
Какую казнь измыслить для злодея?
Телохранитель
Пусть вражий дух его исторгнет меч!
Атрей
Ты о конце лишь казни говоришь,
Я самой казни жажду. Кроткий царь
Пускай казнит. Желанна смерть в стране,
Где правил я.
Телохранитель
Ты презрел благочестье?
Атрей
Прочь благочестье, если в нашем доме
Оно бывало. Фурий грозный сонм,
Эринния и факелом двойным
Грозящая Мегера пусть придут.
Громадное рождается в уме
Чудовище.
Телохранитель
Что в бешенстве ты строишь?
Атрей
Что превзойдет обычной мести меру.
Всего мне мало, я дерзну на все.
Телохранитель
На меч?
Атрей
Пустяк.
Телохранитель
Огонь?
Атрей
И все мне мало.
Телохранитель
Какою ж гнев твой будет бить стрелой?
Атрей
Самим Тиэстом.
Телохранитель
Это свыше меры.
Атрей
Да, признаюсь. Кипит в моей груди
Какой-то вихрь! Я мчусь, куда не знаю,
Но мчусь. Чу! Застонала глубь земли,
Гремит гроза при ясном небе, дом
Трещит, готовый рухнуть, и пенаты
В смятенье отвращаются. Свершится,
Свершится грех, перед которым вы
Дрожите, боги.
Телохранитель
Что ж готовишь ты?
Атрей
Не знаю, что вздымается в душе,
Противное обычаям людей.
Что предстоит рукам моим ленивым,
Не знаю сам. Но это будет нечто
Громадное. Так решено. Сверши,
Моя душа, злодейство, что достойно
Тиэста и Атрея! Оба брата
Участье примут в нем. Фракийский дом
Был зрителем трапезы небывалой.
Ужасное злодейство, но оно
Уж предвосхищено. Найдет мой гнев
Побольше нечто. Мужество вдохни,
О, мать Давлийская с твоей сестрою!
Здесь тот же случай. Будь со мной и двигай
Моей рукой.
Пускай отец на части
Детей любимых с жадностью терзает
И поедает собственные члены.
Прекрасно, превосходно. Этой казни
С меня вполне довольно. Но зачем
Атрей еще невинным пребывает?
Уже блуждает зрелище убийства
Пред взорами моими: сиротство
В устах отца… Душа, что вновь трепещешь
И отступаешь перед делом? Ну!
Смелее будь! Ведь главное нечестье
Свершил он сам.
Телохранитель
Но хитростью какой
Тиэста ты заманишь в наши сети?
Вражду подозревает он во всех.
Атрей
Не взять бы нам его, когда бы он
Сам не стремился взять. Теперь мое
Надеется он царство получить.
Прельщен надеждой этою, пойдет
Он под грозу Юпитеровых молний,
В надежде этой он нырнет в пучину
Ливийского бушующего Сирта,
В надежде этой – что считает он
Ужаснейшей из бед – увидит брата!
Телохранитель
Но кто ему поручится за мир?
Кому поверит он в столь важном деле?
Атрей
Бесчестная надежда легковерна.
Но все же я моих детей с письмом
Отправлю к дяде. Предложу сменить
Блуждания в чужих краях и бедность
На царство и со мною наравне
Царить над Аргосом. А если просьбой
Пренебрежет Тиэст, его детей,
Незрелых, утомленных долгим горем
И легковерных, мы уговорим.
Со стороны одной – престол желанный,
С другой – суровый труд и нищета
Его смирят, хоть он и закален
Бедами непрерывными.
Телохранитель
Но время
Ему могло невзгоды облегчить.
Атрей
Ты заблуждаешься; ведь чувство горя
Что день растет. Легко стерпеть беду,
Но тяжело претерпевать годами.
Телохранитель
Для мрачных замыслов твоих другие
Орудия найди. К другим советам
Охотно юноши склоняют слух.
Что учишь ты испробовать на дяде,
Они с отцом свершат, и на главу
Учителя вернется преступленье.
Атрей
Их все равно преступному коварству
Научит трон. Боишься, чтоб они
Не стали злы. Они родятся злыми.
Что ты зовешь суровым и жестоким,
Что кажется тебе нечестьем крайним,
Уже Тиэст, быть может, замышляет.
Телохранитель
Ты посвятишь детей в коварный план?
Атрей
К молчанию не склонен возраст юный.
Они свободно могут проболтаться:
Лишь горькими наученный бедами
Молчать умеет.
Телохранитель
Ты обманешь тех,
Кого избрал орудием обмана?
Атрей
Чтоб от греха они свободны были.
Что за нужда замешивать детей
В мое злодейство? Сам исполню все…
Колеблешься, душа, и отступаешь.
Ведь если пощадишь своих детей,
То пощадишь и тех… Пусть Агамемнон
Узнает план коварный, и отцу
Поможет Менелай. Прекрасный случай
Проверить их происхождение. Если
Не захотят они войны с Тиэстом
И дядей назовут, он им – отец.
Идет… Но содроганье в лице
Нередко обнаруживает тайну…
Нет, пусть они не ведают, чему
Орудиями служат. Ты ж таи
Мой замысел.
Телохранитель
Об этом мог бы ты
Не говорить. Запрут в моей груди
Все слышанное мною страх и верность.
Но знай, что верность более, чем страх.
Хор
Наконец, дом наш царственный —
Род Инаха старинного —
Братьев двух примирил вражду.
Что за ярость толкает вас
Кровь друг друга потоком лить
И злодействами скиптр стяжать?
Знайте, жадные до кремлей,
Где воистину царство есть:
Не богатство творит царя.
Не порфиры багряной блеск,
Не блестящий венец на лбу,
Не золоченые столбы.
Тот есть царь, кто оставил страх,
Кто не знает страстей в груди,
Кто презрел и тщеславие,
И толпы переменчивой
Неустойчивую любовь,
Все сокровища Запада,
Что несет в золотых волнах,
В светлом лоне текущий Таг,
Что на нивах своих растит
Спаленная Ливия.
Тот, кого не приводит в страх
Искривленная молния.
Ни волнующий море Эвр,
Ни седой Адриатики
Ветром вспененные валы,
Тот, кого не смутит булат
И воинственное копье,
Кто, живя далеко от бурь,
С высоты озирает жизнь
И не жалуется на смерть.
Пусть сбираются на него
Дагов странствующих цари
И властители берегов
Моря Красного, где, как кровь,
Рдеют в брызгах жемчужины,
Или те, кто Сарматам путь
Заграждают у Каспия,
Или те, кто дерзают вплавь
Бурный переходить Дунай,
И (везде, где они живут)
Серы, славные тканями.
Нет нужды у него в конях,
Ни в звенящем оружии,
Ни в тех стрелах, что издали
Мечет в бегстве коварный Парф.
Нет нужды в разрушительных
Стенобитных орудиях,
Далеко камни мечущих.
Царством добрый владеет ум,
Царь – кто страх превозмог в душе,
Царь – кто выше желаний стал:
Это царство доступно всем.
Честолюбец пускай стоит
На скользящем верху дворца.
Дорог сладостный мне покой:
Пусть, по темной идя стезе,
Наслажусь сладким отдыхом.
Неизвестная гражданам,
Тихо жизнь потечет моя.
И когда в тишине полей
Я мои скоротаю дни,
Пусть умру стариком простым.
Смерть страшна, тяжела тому,
Кто, чрезмерно известный всем,
Сам до смерти не знал себя.
Действие третье
Тиэст
Я вижу кровли родины желанной,
Дворец Аргосский, землю, о которой
В изгнанье тосковал, богов отчизны
(Коль существуют боги) и циклопов
Святые башни, красотой своей
Превосходящие созданья смертных.
Ристалища я вижу, на которых
Не раз, не раз я юношей стяжал
Победный лавр на отчей колеснице.
Сейчас сюда стечется Аргос весь,
Народ любимый выйдет мне навстречу,
Придет Атрей… О, убеги в леса,
В глухие дебри, и среди зверей
Живи, как зверь. Сияние престола
Обманным блеском нам слепит глаза.
Смотря на дар, смотри и на того,
Кто падает. Давно ли средь условий,
Которые для всех невыносимы,
Я добр и весел был. Наоборот,
Теперь в груди проснулся старый страх,
Колеблется душа, и хочет тело
Увлечь назад. Я движусь против воли.
Тантал
Что это значит? Отчего отец
Замедлил шаг и отвращает взоры?
Тиэст
Зачем колеблешься, моя душа,
И долго рассуждаешь в ясном деле?
С которых пор ты веру дал вещам
Сомнительнейшим: брату и престолу?
Боишься бед, которые давно
Преодолел, которые уж дали
Хороший плод? Отрадно бедным быть,
Ступай назад, спасись, пока возможно.
Тантал
Зачем, отец, ты хочешь убежать,
Лишь только увидавши лик отчизны?
Зачем от стольких и нежданных благ
Ты отвращаешься? Оставил гнев
Твой брат, опять растерзанного дома
Собрал куски и половину царства
Тебе дает, признав твои права.
Тиэст
Причину страха хочешь знать, которой
Я сам не знаю. Нечего бояться,
Но я боюсь. Хочу идти вперед,
Но, ослабев, дрожат мои колени,
И прочь стремит неведомая сила.
Так, вопреки желанию гребца,
Ладью уносит бурное теченье.
Тантал
Преодолей препятствие, подумай,
Какая ждет награда при возврате.
Отец, ты можешь царствовать!
Тиэст
Да, раз
Я умереть могу.
Тантал
Но власть прекрасна.
Тиэст
Ничуть, когда ты победишь желанья.
Тантал
Оставишь детям…
Тиэст
Царство не вместит
Нас двух.
Тантал
Предпочитает быть несчастным,
Кто может стать счастливым?
Тиэст
О, поверь:
Величие обманчиво нас манит,
Напрасно жизнь суровая страшит.
Когда я был поставлен высоко,
Боялся я всегда и трепетал
Пред собственным мечом. Как хорошо
Не становиться поперек дороги
Завистникам и, лежа на земле,
Вкушать свой хлеб! Ведь в хижины простые
Не входит преступленье, безопасен
Обед на тесном столике, но яд
Мы пьем из кубка золотого. Знаю
По опыту. Нет, скромная судьба
Завиднее и власти, и почета.
Смиренный дом не должен трепетать
Перед дворцом, царящим на вершине.
Слоновой костью кровля не блестит,
Докучный сторож сон мой не тревожит,
Не рыщу я за рыбой по морям,
Не отгоняю я моря плотиной
И данями народов не питаю
Утробу ненасытную. Полей
Нет у меня в земле парфян и гетов,
Передо мной не курят фимиам,
Лишь одному Юпитеру приличный,
Никто не украшает мой алтарь.
На крыше дома у меня леса
Не шелестят, и не дают паров
Озера разогретые, и день
Я сну не отдаю, не посвящаю
Ночей бессонных Вакху. Но зато
Я не страшусь и в безоружном доме
Вкушаю упоительный покой.
Кто может жить без царства, тот великим
Владеет царством.
Тантал
Если бог дает
Владычество, не следует его
Ни отвергать, ни домогаться. Брат
Тебя на царство просит.
Тиэст
Просит? Верно здесь
Скрывается какая-нибудь хитрость.
Тантал
Нередко благочестье торжествует,
И оживает в сердце с новой силой
Закон любви.
Тиэст
Тиэста любит брат?
О, нет, скорей затопит звезды море,
У берегов Сицилии волна
Уляжется, колосья зажелтеют
На Ионийском море, луч сверкнет
Из ночи темной, раньше жизнь со смертью,
С водою пламень, с морем ветер вступят
В союз и договор.
Тантал
Чего боишься?
Тиэст
Всего. Где остановится мой страх?
Он может все, что ненависть внушает.
Тантал
Что может сделать он с тобой?
Тиэст
Не страшно
Мне за себя: вы делаете мне
Атрея страшным.
Тантал
Ты подозреваешь
Обман?
Тиэст
Когда стоишь в средине зол,
Остерегаться поздно… Ну, идем!
Но я одно свидетельствую, дети:
Я следую за вами, не веду.
Тантал
Пусть бог благословит твое решенье.
Иди вперед уверенной стопой.
Атрей
Попался зверь в расставленные сети:
Я вижу самого Тиэста рядом
С отродьем ненавистным. Месть моя
Уж обеспечена. Он весь теперь
В моих руках. Едва могу сдержать
Порывы необузданного гнева.
Так иногда, выслеживая зверя,
Умбрийский пес покорно и безмолвно
Обнюхивает путь. Издалека
По запаху учуяв кабана,
Он острым носом водит по земле,
Послушный господину. Но когда
Приблизится добыча, шеей всей
Он рвется прочь, хозяина торопит,
И лает, и срывается с ремня.
Не скроет гнев, когда он кровь почуял,
Но надо скрыть. Смотри, как он угрюм,
Как волосы нечесаны и грязны,
Как борода растрепана. Но буду
Любезен с ним. – Я брата видеть рад,
Простри мне долгожданные объятья!
Да стихнет гнев. С сегодняшнего дня
Пускай царят любовь и благочестье,
А ненависть уйдет из наших душ.
Тиэст
Я мог бы оправдать себя во всем,
Когда б ты не был так великодушен.
Но признаюсь, да, признаюсь, Атрей:
Я все свершил, что ты предполагаешь.
И ты своей любовью приумножил
Мои грехи. Виновен вдвое тот,
Кто пред таким виновен добрым братом.
Слезам здесь место. В первый раз меня
Просителем ты видишь: до сих пор
Ничьих колен не трогал я руками.
Отложим гнев и гордость из души
Исторгнем вон. В заложники прими
Детей невинных.
Атрей
Не касайся, брат,
Моих колен, приди в мои объятья,
А также вы, охрана стариков,
К груди моей, о юноши, прильните.
Брось грязную одежду, пощади
Мои глаза, подобный моему
Надень убор и радостно владей
Твоею долей царства. Для меня
Нет более похвального деянья,
Чем брату возвратить престол отцовский:
От случая зависит быть царем,
Но добродетель – царство дать другому.
Тиэст
Пусть боги, брат, такою же ценой
Тебе отплатят. Нищете моей
Претит венец, и не прельщает скиптр
Несчастных рук. Позволь укрыться мне
Среди толпы.
Атрей
Вместит нас царство двух.
Тиэст
Все, что твое, и мне принадлежит.
Атрей
Кто отвергает милости Фортуны?
Тиэст
Кто знает, как легко они уходят.
Атрей
Ты хочешь славе брата помешать?
Тиэст
Уже стяжал ты славу, остается
Мне о моей подумать. Я решил
Отвергнуть трон.
Атрей
И я его покину,
Когда нельзя с тобою разделить.
Тиэст
Что ж! Я готов, принявши титул царский,
Тебе служить оружием и правом.
Атрей
Укрась венцом почтенное чело,
А я пойду для жертвоприношенья.
Хор
Кто поверит? Атрей свирепый, в гневе
Необузданный и неукротимый,
Цепенеет впезапно, видя брата.
Нет любви сильней, чем любовь от сердца:
Распри между чужими бесконечны,
Неразрывны любви семейной узы.
Вспыхнул гнев по причинам не ничтожным,
Мир порвал, и запели грозно трубы,
Легкой конницы зазвенели сбруи,
Засверкал отовсюду меч булатный,
Направляет удары разъяренный
Марс, алкающий вечно свежей крови.
Но смиряет железо и приводит
Благочестье враждебных братьев к миру.
Бог какой даровал нам мир желанный
После всех тревог? И давно ль в Микенах
Грохотало оружье войн гражданских.
Мать в слезах обнимала сына, жены
За возлюбленного дрожали мужа.
Неохотно брались за меч, спокойно
Спавший в ржавых ножнах во время мира.
Те упавшие обновляли стены,
Эти старые башни подпирали.
Замыкая врата замком железным.
Те бессонные проводили ночи,
Сторожа на зубчатых стенах башен.
Страх войны и самой войны страшнее.
Уж замолкли удары гроз железных,
Уж не слышно трубы военной грома,
Возвращается мир давно желанный
В город наш, ликованьем снова полный.
Так, когда глубоко вскипают волны,
Возле Бруттия под напором Кора,
Стон стоит в отдаленных гротах Сциллы,
И трепещут матросы перед морем,
Извергаемым из нутра Харибды;
И боится отца Циклоп свирепый,
В огнедышащих недрах Этны сидя,
Он боится, чтоб не залили волны
Пламя, что горит в неизменных горнах.
И Лаэрт ожидает с каждым часом,
Что Итака его в волнах потонет.
Но едва истощились силы ветра,
Тихим озером голубеет море.
И страшившие моряков пучины
Покрываются парусами лодок,
И легко сосчитаешь золотистых
Рыб, играющих в лоне вод прозрачных,
Там, где только что под свирепой бурей
Содрогалися до основ Циклады.
Все на свете непрочно. Вслед за горем
Счастье следует, но короче счастье.
Миг один, и упал с вершин успеха
В глубь несчастия смертный. Кто сегодня
Сам другим раздает царям короны,
Перед кем преклоняются народы,
По чьему мановенью прекращают
Войны Мед и палимый солнцем индус,
И – гроза парфян – дагов конных рати,
В страхе держит свой скиптр, боясь всесильной
Власти случая и времен теченья.
Вы, кому властелин земли и моря
Право страшное дал над жизнью смертных,
Отложите надменность. Чем грозите
Вы ничтожным в сравненьи с вами людям,
Этим самым грозит вам тот, кто выше.
Ведь над каждым царем царит сильнейший,
Тот, кого на восходе видел гордым,
Видит день убегающий во прахе.
Пусть чрезмерно никто не верит счастью,
Не теряет надежды в горе. Клото
Все мешает и не дает покоя
Колесу быстробежному Фортуны.
Кто настолько богами избалован,
Чтобы в завтрашнем дне мог быть уверен?
Бог смешает деянья наши в быстром
Вихревращенье.
Действие четвертое
Вестник
О, если б ураган умчал меня,
Окутав черной тучей, чтоб не видеть
Ужасный грех! О, дом преступный! Даже
Для Тантала и Пелопса постыдный!
Хор
Что нового приносишь?
Вестник
Где мы? Где мы?
Здесь Аргос ли, хранящий свято память
Великих братьев, и Коринф, меж двух
Морей лежащий, или дикий Истр,
На чьих волнах господствуют аланы?
Гирканская ль земля под вечным снегом,
Иль степи, где кочует дикий скиф?
Где мыслимо такое преступленье?
Хор
Во всяком случае открой беду.
Вестник
Сначала дай мне дух перевести,
Расправить члены, скованные страхом.
Еще стоит свирепая картина
В моих глазах. Неистовые бури,
Умчите прочь меня, туда, где скрылся
Похищенный отсюда день!
Хор
Ты держишь
В тяжелой неизвестности меня.
Поведай все, скажи, кто виноват.
Не спрашиваю – кто, но кто из двух,
Скорей скажи.
Вестник
В дворце Атрея грозном
Есть башня, обращенная на полдень.
Она растет, подобная горе,
И давит город, вечно угрожая
Строптивым гражданам. Там есть приемный
Обширный зал, золоченые своды
Колонны подпирают расписные.
Доступен он для черни, но за ним
Скрываются таинственные залы:
Там древнее святилище царей,
И в глубине темнеет лес старинный.
Уж много лет железо не касалось
Его ветвей печальных. Кипарисы
Чернеют там, как тени гробовые,
И падубы, и тисы шелестят,
И, надо всеми высоко вознесен,
Могучий дуб господствует над рощей.
Сюда гадать приходят Танталиды,
Вступая на престол. Здесь в трудном деле
Они приходят помощи искать.
К ветвям дары прибиты: много труб,
Обломки колесницы Эномая, —
С испорченною осью колесо, —
И моря Миртила добыча вся.
Здесь Пелопса фригийская тиара,
Там – варваров порабощенных дань —
Хламида пестрая. Под тенью дуба
Ручей течет унылый, превращаясь
В болото черное. Его вода
Подобна Стиксовой волне заклятой.
Идет молва, что здесь глухою ночью
Подъемлется богов загробных стон.
Всю рощу оглашает звон цепей,
И воют тени мертвых. Видят здесь,
О чем и слышать страшно. Сонм теней
Блуждает здесь, несутся в пляске дикой
Невиданные чудища; огни
В лесу мерцают, и стволы деревьев
Стоят в огне, никем не зажжены;
И будит эхо троекратный лай.
Здесь даже день не прогоняет страха,
Здесь ночь всегда, и ужас привидений
Царит средь бела дня. Просящим здесь
На все даются верные ответы.
Пророческий исходит глас из бездны
С ужасным громом, и гудит пещера
В ответ на голос бога. В эту рощу
Вошел Атрей неистовый, таща
Трех отроков, и алтари украсил.
О, где найду достойные слова?
Он за спину им связывает руки
И украшает пурпуром чело.
На месте все: и фимиам, и Вакха
Святая влага, и с мукой соленой
Священный нож. Он соблюдает все,
Стараясь, чтоб свершилось по уставу
Его злодейство.
Хор
Кто ж берет железо?
Вестник
Он сам – жрецом, он сам мольбу возносит
И песню погребальную поет.
Он сам становится у алтаря,
Касается рукою обреченных,
Отводит им места и приближает
К железу, сам готовясь поразить.
Нет упущений в жертвенном обряде.
Трепещет лес, земля потрясена,
Колеблется дворец, как бы не зная,
Куда упасть, подобный кораблю
Средь бурных волн, а с левой стороны
Скользит звезда, след оставляя черный,
И на огонь возлитое вино
Стекает вниз струею темной крови.
С главы царя три раза пал венец,
Заплакали во храмах изваянья.
Всех знаменья смутили, но один
Атрей стоит недвижно, устрашая
Богов, ему грозящих. Переждав,
Он к алтарю подходит с диким взором,
Как бродит тигр голодный в чащах Ганга
Меж двух быков, и жадный до обоих,
Колеблется, с которого начать,
И пасть то к одному, то ко другому,
Оскалив зубы, приближает, так
Атрей ужасный пожирает взглядом
Двух отроков, на жертву обреченных,
В сомнении, кого зарезать первым,
Кого вторым убийством поразить.
Не важно это, – все же он в сомненье,
Желая все в порядке совершить.
Хор
Кого же первым поражает он?
Вестник
Сначала, чтоб не заподозрел кто
В Атрее недостаток благочестья,
Он деда почитает. Юный Тантал
Был первой жертвой.
Хор
Как? С каким лицом
Он перенес насильственную смерть?
Вестник
Спокойно он стоял и не унизил
Себя до просьб напрасных. Кровожадный
Глубоко в горло меч ему вонзил.
Сначала труп как будто колебался,
Куда упасть, направо иль налево,
И, наконец, на дядю рухнул. Тот
Плисфена вслед за братом к алтарю
Влечет и, шею поразив железом,
Отрезывает голову от плеч,
И туловище падает на землю,
А голова скатившаяся шепчет
Невнятные слова.
Хор
Что было дальше?
Он мальчика, быть может, пощадил?
Вестник
Как царь лесов Армении, свирепый
Золотогривый лев терзает стадо
И, обагривши пасть и утолив
Свой голод, с каждым мигом свирепеет
И маленьким, беспомощным бычкам
Усталыми зубами угрожает, —
Так и Атрей все больше пышет гневом
И, позабыв, кто перед ним стоит,
Мечом, окровавленным кровью двух,
Насквозь пронзает тело, так что меч,
Вонзенный в грудь, выходит через спину.
Ребенок падает, своею кровью
Гася огонь алтарный, и от двух
Тяжелых ран мгновенно умирает.
Хор
Жестокое злодейство.
Вестник
Вы дрожите?
О, если б грех остановился здесь,
Он был благочестив.
Хор
Но что в природе
Ужасней есть?
Вестник
Вы думаете, это
Конец греха? Нет, первая ступень.
Хор
Чего же больше? Он, быть может, бросил
Тела на растерзанье диким птицам?
Вестник
О, если б он лишил их погребенья!
О, если б не покрыла их земля!
О, если б их отдал он в пищу птицам
И на съеденье яростным зверям!
Желанна казнь обычная. О, если б
Непогребенными отец их видел!
О, ни в каком немыслимое веке
Злодейство, верить коему потомки
Откажутся! Еще трепещут жилы,
И, вынутое из живой груди,
Попрыгивает сердце. Он глядит,
Испытывает внутренности, хочет
Прочесть по ним грядущую судьбу
И, получив ответ благоприятный,
Спокойно отдается на свободе
Трапезе брата. Рассекает сам
На части тело. Он перерубает
Предплечия и руки прочь бросает.
Со всех костей соскабливает мясо,
Оставив только головы и руки.
Одни куски висят на вертелах,
Сочась на медленном огне, другие
Бросает он в кипящие котлы,
И стонет медь. Не хочет сам огонь
Коснуться тел, едва мерцает пламя,
Как будто разгораясь против воли.
На вертеле потрескивает печень…
И не легко сказать, тела ли стонут,
Или огонь, струящий черный дым,
И самый дым, как облако, тяжелый,
Не хочет взвиться вверх, но по земле
Угрюмо стелется, окутав тучей
Самих пенатов, зрителей греха.
О терпеливый Феб! Зачем в зените
Ты не умчался вспять! Зачем замедлил
Затмением? Отец детей терзает,
И пожирает собственные члены:
Его глава отягчена вином,
И волосы блестят от умащений.
Нередко останавливалась в глотке еда…
Тиэст, одна в беде твоей
Отрада есть; что ты ее не знаешь.
Но это не надолго. Пусть Титан
Помчался вспять и ночь среди полудня
Покрыла мраком черное злодейство, —
Его должны увидеть скоро все.
Хор
Куда, о отец земли и небес,
С явленьем которого темная ночь
Уходит, куда обращаешь свой путь
И в полдень уводишь сияющий день?
О Феб, для чего ты скрываешь лучи?
Еще далеко до вечерней звезды
И рано тебе утомленных распрячь
Коней колесницы твоей золотой.
Еще не склоняется к западу день,
И третья еще не пропела труба,
И пахарь дивится, что ужин пришел,
И время уже отрешить от ярма
Не успевших устать прилежных коней.
Что гонит тебя с лучезарных небес?
Какая беда
Заставляет коней уклониться с пути?
Не раскрылся ли Тартара черного зев
И Гиганты опять начинают войну?
Иль опять разгорается Тития гнев
И бушует в его изъязвленной груди?
Иль сбросил с плеч
Громадную гору восставший Тифей.
Хотят ли Титаны достигнуть небес
И фракийскую Оссу они громоздят,
Как в древние дни, на седой Пелион?
Ужели нарушен природы закон?
Богиня зари,
Привыкшая богу вручать удила,
Росистая мать золотого луча —
Не знаешь, где царства границы ее.
Ужели ей
Не придется в морскую волну погружать
Запыленные гривы вспотевших коней?
Заходящее солнце в своем терему
Встречает Аврору – богиню зари,
И мраку подняться велит, а меж тем
Не готов еще ночи убор: ни одной
Не мерцает звездой потемневшая твердь
И не сеет Луна свой серебряный свет.
Но если бы это была только ночь!
Содрогается грудь,
И предчувствие страшное встало в душе:
Не настал ли для мира конец роковой,
Не разрушится ль все, – и богов, и людей
Поглотит опять безобразный хаос,
И море, и сушу, и звездную твердь
Смешавши навек?
Владыка времен, предводитель светил,
Не будет весну приводить за зимой,
Не будет во сретенье Фебу Луна
На небо всплывать и рассеивать страх,
Скорее, чем брат, совершая свой круг.
Сольются в одной
Зияющей бездне сонмы богов.
И сам зодиак, выводящий года,
Секущий зоны косою стезей,
Падет и увидит падение звезд.
Овен, что порою теплой весны
Парусам навевает легкий Зефир,
Сорвется с небес и исчезнет в волнах,
По которым он Геллу дрожащую вез.
И Телец, что Гиад на блестящих рогах
Подымает, с собой увлечет Близнецов
И Рака, с кривыми клешнями его.
И снова Гераклов пылающий Лев
С небес упадет, и Дева за ним.
Весы упадут, стащив за собой
Скорпиона свирепого. Старый Хирон
Оперенную в море уронит стрелу
И сломанный лук Гемонийский. Падет
Приносящий стужу зимы Козерог,
И урну твою разобьет, Водолей,
А с тобою падет и созвездие Рыб.
Все звезды, не знавшие брызгов волны,
Потонут бесследно в пучине морской:
И скользкий Дракон, меж Медведиц двух
Извивающий путь, подобно реке,
И еле заметная рядом с ним
Цинозура, струящая блеск ледяной,
И, своей колеснице медлительный страж,
Закачавшись, в бездну рухнет Арктур.
О, бедные мы! Изо всех людей
Назначены мы, чтоб нас раздавил
Разрушенный мир!
Неужели мы узрим света конец?
О, жребий жестокий наш, все равно
Само ли солнце уходит, иль мы
Прогнали его грехом:
Довольно уж жалоб! Рассейся, страх!
Тот слишком до жизни жаден, кто
Боится смерти, хоть гибнет весь мир.
Действие пятое
Атрей
Вот я иду, с звездами наравне,
Взнесен в зенит главою горделивой.
В моих руках и царство, и престол,
Я наконец достиг венца желаний:
Довольно мести, даже для меня!..
Довольно? Нет! Могилами детей
Отца насыщу! Чтоб не вспыхнул стыд,
Уходит день: покуда небо праздно,
Спеши, Атрей! Но если бы я мог,
Вернувши вспять умчавшихся богов,
В свидетели отмстительного пира
Привлечь их всех! Но и отца довольно
Я солнцу вопреки рассею мрак,
Скрывающий несчастие твое.
Уж слишком долго гость мой возлежит
С лицом веселым. Будет сладких блюд!
Довольно Вакха! Трезвый нужен нам
Теперь Тиэст! Рабы, раскройте двери,
Пускай предстанет праздничный чертог!
Я прослежу, как он при виде милых
Голов детей изменится в лице.
Какие первый жгучий приступ скорби
Слова исторгнет, как, прервав дыханье,
Застынет он… Вот плод моих трудов:
Хочу я не несчастным его видеть,
Но нарастанье скорби наблюдать!
Чертог раскрыт и весь горит огнями.
Он возлежит на пурпуре и злате,
Упавши навзничь, на руку склонясь
Главой, дарами Вакха отягченной.
Уж рвет его. Я – выше всех богов,
Я – царь царей! Превзойдены желанья.
Он сыт, и из серебряного кубка
Вино по капле тянет. Не жалей!
Еще осталась кровь обильных жертв,
Ее багрянец древнего вина
Сокроет… Этим кубком кончен пир.
Пусть пьет отец детей любимых кровь,
Ведь пил бы он мою… Чу! Он запел
Застольный гимн, рассудком не владея.
Тиэст
О, сердце, от долгих уставшее бед,
Заботы тревожные прочь прогони!
Пусть скорбь убежит и страх убежит!
Печальная бедность, изгнания друг,
Пускай убежит, а с ней и позор.
Смотри, не откуда упал, а куда:
Великое дело – с вершины скользнув,
Устойчивой стать на равнине стопой.
Великое дело – под игом невзгод
Разбитого царства рухнувший груз
Нести на плечах и шею не гнуть,
А прямо стоять под ударами зол.
Пришла уж пора: прогони облака
Свирепого Рока, печальных времен
Следы замети; здесь горю не место.
Пусть радостью будет твой лик озарен,
Душа, позабудь про былого Тиэста.
Обычно таков несчастных удел,
Веселью не верят они никогда,
И напрасно Фортуны вернулись дары,
Страдальцу отвычная радость претит.
Зачем ты зовешь? Зачем не даешь
Отпраздновать праздничный день мой?
Зачем
Мне плакать велишь, неизвестно отколь
Без всякой причины возникшая скорбь?
О, кто мне мешает свежим венком
Чело увенчать? Нe дает, не дает…
Весенние розы упали с чела.
Власы, умащенные миром густым,
От страха внезапного встали, и пот,
Как дождь, невольно бежит по щекам,
И стон прерывает начатую речь,
Привычные слезы любит печаль,
Несчастным рыдания сладки всегда.
Я в жалобах весь готов изойти
И пурпуром Тирским насыщенный плащ
Готов разорвать… Мне мило стонать…
Уж видит грядущего горя черты
Мой ум – провозвестник близкой беды,
Свирепая буря грозит морякам,
Когда закипают без ветра валы.
Каких же ненастий, каких же тревог
Боишься, безумец? С доверием грудь
Пред братом открой, что б ни было там,
Твой страх запоздал, и причин ему нет.
Пускай не хочу, но смутный в душе
Блуждает ужас, внезапно из глаз
Вырываются слезы. Зачем? Почему?
Это скорбь или страх?
Иль блаженство всегда
Орошает слеза?
Атрей
Отпразднуем в согласии взаимном
Сей день. Пускай он укрепит мой скиптр
И будет мира прочного залогом.
Тиэст
Насыщен я и яствами, и Вакхом.
Теперь мне будет верхом наслажденья
С детьми моими радость разделить.
Атрей
Поверь, они в объятиях отца,
Они здесь есть и будут, и никто
Не убежит. Проси, что хочешь, дам,
Всего отца толпой детей наполню.
Ты будешь сыт, не бойся. А теперь
Они с детьми моими за столом.
Я кликну их. Наш кубок родовой
Возьми теперь.
Тиэст
Беру трапезы брата
Прекрасный дар. Сперва богам отцов
Мы возольем, потом осушим чашу.
Но что это? Не слушаются руки
И с каждым мигом кубок тяжелей.
У самых губ вино бежит назад,
Течет вкруг рта, мои уста минуя,
И пляшет стол на дрогнувшем полу.
Огонь едва мерцает… Самый воздух
Оцепенел меж ночью и меж днем.
Что это? Потрясен, готов упасть
Небесный свод, туман сгустился черный.
И ночь одна в другую скрылась ночь.
Померкли звезды. Ужас безымянный,
Моих детей и брата пощади!
Пусть на мою презренную главу
Падет удар. Отдай же мне детей!
Атрей
Отдам, и уж никто их не отымет.
Тиэст
О, что волнует внутренность мою?
Что дрогнуло во мне? Там кто-то страждет,
И грудь моя чужим стенаньем стонет.
Придите, дети! Вас зовет отец.
Придите! Вас увижу и, как дым,
Рассеются смятение и горе.
Чу! Шепот их!
Атрей
Отец, открой объятия,
Они пришли… Не узнаешь детей?
Тиэст
(Узнавая головы детей.)
Я брата узнаю! И этот грех
Потерпишь ты, владычица Земля?
Зачем волною Стикса преисподней
Ты не затопишь нас? Не увлечешь
В пустой хаос все царство и царя?
Зачем не потрясешь основы зданий,
В развалины не обратишь Микены?
Уже пора, пора обоим нам
Стать возле Тантала. Разверзни грудь
И ниже место, где стонут наши предки,
В чернеющие пропасти свои
Навеки закопай и погреби
Под мутными волнами Ахеронта.
Пусть вечно тени грешные блуждают
Над нашей головой, и Флегетон
Крутит пески и огненные волны.
Земля, Земля! Бездейственною глыбой
Застыла ты, и больше нет богов!
Атрей
Прими ж скорее деток долгожданных —
Не задержал их брат. Упейся ими,
Целуй, раскрой объятия троим.
Тиэст
А договор? А милость, верность брата?
Так так-то ты забыл свою вражду?
Уже отец живых детей не просит,
И ненависть твоя, и преступленье
Останутся с тобой. Прошу тебя,
Как брата брат: отдай похоронить
Детей. Отдай, и на твоих глазах
Пожрет тела их пламень погребальный.
Увы! Отец их просит не для жизни.
А для того, чтоб потерять навек.
Атрей
Все, что осталось от детей твоих —
С тобой, с тобой же – то, что не осталось.
Тиэст
Готовишь ли их в пищу диким птицам,
Иль лютый зверь терзает их тела?
Атрей
Ты сам пожрал их в пире нечестивом.
Тиэст
Так вот на что взглянуть стыдились боги
И вспять бежал оторопевший день?
Какие вопли я издам, несчастный,
И где найду слова? Я вижу, вижу
Отрубленные головы и руки
И раздробленных голеней следы —
Все что отец оставил ненасытный,
Внутри меня утробы их крутятся,
И, запертые, просятся на свет.
Подай мне меч, уже на нем моей
Так много крови, я железом путь
Открою детям. Не даешь меча?
Тогда я выбью их из этой груди
Ударом кулака!.. Останови,
Несчастный, руку, пощади их тени!
О, кто видал нечестие такое?
Ни жители суровых скал Кавказа
И не Прокруст – Кекроповой земли
Гроза и бич. Отец – давлю детей,
Они – меня. Где мера преступленью?
Атрей
Есть мера преступленью, но для мести
Пределов нет. И этого мне мало.
Я должен был прижать твои уста
К их свежим ранам, чтоб живых детей
Ты выпил кровь. Поторопился
В чрезмерном гневе. Раны я нанес
Железом, заколол у алтаря.
Умилостивил жертвою пенатов
И, члены отрубив у мертвых тел,
Их растерзал на мелкие куски.
Одни из них в кипящие котлы
Я погрузил, другим же дал сочиться
На медленном огне. Я у живых
Отрезал сочленения и жилы,
Я видел, как на вертеле трепещут
Их мускулы, и собственной рукой
Приблизил их к огню. Все б это мог
Отец с успехом сделать. Дал я промах.
Он грыз детей, не зная, как не знали
Того и дети.
Тиэст
Сжатые скалами
Моря, внемлите! И куда бы вы
От этих мест ни убежали, боги,
Внемлите! Преисподняя, внемли!
Внемлите, земли! Черная, внемли,
Ночь Тартара беззвездная! Одна
Несчастного ты видишь. Я к тебе
Не обращу молитвы нечестивой.
Не за себя прошу. Что мне осталось?
Для вас самих звучат мои мольбы.
Ты, царь небес, воздушного дворца
Могучий властелин, окутай мир
Покровом туч, ветров войнолюбивых
Собравши рати, яростно греми!
Рази не тем огнем, что поражает
Дома невинных смертных, но рази
Перунами, от ярости которых
Трехглавая обрушилась громада
И исполины, равные горам.
Отмсти за день, покинувший природу,
И солнца свет, украденный у неба,
Наполни молниями. Не колеблясь,
Обоих нас карай, иль одного
Меня рази, и пламенным перуном
Испепели мне грудь. Коль я хочу
Детей предать огню и погребенью,
Я должен быть сожжен. Когда ж ничто
Не трогает небесных и ничья
Стрела не настигает нечестивых,
Пусть вечная пребудет ночь и мраком
Безмерное покроет преступленье.
Я ни на что не жалуюсь, о, Солнце,
Упорное в затмении своем!
Атрей
Теперь себя не грех и похвалить.
Я победил! Какой в злодействе прок,
Когда б страдал ты менее? Теперь
Мне кажется, что дети у меня
Родились вновь, и мне возвращено
Изменой не запятнанное ложе.
Тиэст
Чем дети виноваты?
Атрей
Тем, что были
Они твои.
Тиэст
Отца лишить детей?
Атрей
Ну да, отца, при этом без сомненья
Его детей.
Тиэст
В свидетели зову
Богов, хранителей семейных прав!
Атрей
Как ты сказал? Богов, блюдущих браки?
Тиэст
Кто мстит за преступленье преступленьем.
Атрей
О, знаю я, на что ты ропщешь. Нет,
Не пир кощунственный тебя тревожит,
А то, что я твой план предупредил:
Намерение было у тебя
Такую ж пищу мне преподнести
И, с матерью на сыновей напав,
Зарезать их. Одно помехой было:
Ты их считал своими.
Тиэст
Я в мольбах
Тебя богам отмстителям вручаю!
Атрей
Тебя казнить твоим вверяю детям.