Неделю спустя, в последнюю неделю 1499 года, столетия и целой эпохи — ведь в новом году началось настоящее исследование и покорение четвертого континента — донья Мариана Монтенегро села на камень неподалеку от города Бараона, и когда взошла полная луна, со стороны темнеющего в море корабля на берег причалила шлюпка.
Встреча со старым и дорогим другом, по которому Ингрид так скучала, была пылкой, несколько минут он смотрели друг на друга, как влюбленные, пытаясь отыскать на лицах оставленные временем отметины.
— Вы по-прежнему красивейшая женщина по обе стороны океана, — воскликнул Охеда с искренней убежденностью. — Теперь я понимаю, почему бедняга капитан де Луна никак не может смириться, что потерял вас.... Вы знаете, что он заставил меня целый вечер простоять на табуретке?
— Как это? — удивилась Ингрид. — Расскажите.
Охеда поведал о тех событиях настолько остроумно и без какой бы то ни было обиды, что Ингрид не могла не рассмеяться, хотя рассказ и подтвердил ее страхи, что бывший муж никогда не забудет о мести.
— Значит, он вернется? — спросила она наконец.
— Боюсь, что да, — честно признался Охеда. — После того вечера я пытался его найти, втереться в доверие и убедить, насколько бессмысленна его твердолобость, но у меня ничего не вышло. Его ненависть просто иррациональна, а упрямство сравнимо разве что с упрямством нашего друга адмирала.
— Ну что ж, сожалею, — ответила немка. — Но боюсь, что он и в третий раз напрасно пересечет океан. Когда он будет здесь, я уже уеду.
— Уедете? — встревоженно повторил Охеда. — Куда?
— В Европу. Скорее всего в Мюнхен.
— Почему?
— Долго объяснять, да и незачем. Я потеряла иллюзии, это место и эта жизнь больше не стоят для меня того, чтобы остаться.
— Жаль это слышать.
— А мне жаль говорить, но это так.
Капитан, победивший больше чем в сотне дуэлей и в бесчисленных сражениях, но при этом преклоняющийся перед Богоматерью и всегда не по-солдатски глубоко чувствующий, подошел к кромке воды, а потом вернулся и со странной сосредоточенностью посмотрел на Ингрид Грасс.
— Вы ставите меня в трудное положение, — признался он. — Я ценю вас, как мало кого ценил в этом мире, и ваше счастье для меня едва ли не важнее, чем собственное, потому что я считаю вас самым благородным существом на земле. Поэтому даже не знаю, что сказать и как поступить в такую минуту.
— Ничего не нужно ни говорить, ни делать, — мягко ответила она. — Я очень хорошо вас понимаю и ценю, но, по большому счету, ваши слова уже не могут ни на что повлиять.
— Сомневаюсь.
— Я приняла решение.
— Знаю, — согласился он. — Потому и спрашиваю себя, имею ли право изменить вашу жизнь.
— Лишь я могу ее изменить.
— И я могу, сеньора, — хрипло произнес Охеда. — Я тоже могу изменить вашу жизнь, — он снова помолчал, как будто раздумывал, имеет ли право брать на себя такую ответственность, затем склонился к самому ее уху и добавил: — Так вот, знайте, сеньора, что во время нашего последнего плавания мы с де ла Косой исследовали берега одной прекрасной страны, которую местные жители называют Кокибакоа. Именно в этой стране я хотел бы поселиться навсегда, чтобы обращать в христианство ее народ и строить города, где индейцы и кастильцы могли бы жить бок о бок, а не как здесь, где все уже безнадежно потеряно.
— Так в чем же дело? — спросила она. — Поезжайте туда и оставайтесь. Я хорошо знаю, что вы всегда добиваетесь своей цели, но повторяю, ко мне это отношения не имеет.
— Нет, имеет, — не сдавался тот. — Так вот, во время нашего долгого путешествия мы наткнулись на огромный залив, где стояла красивая деревня, построенная на сваях, словно Венеция. Поэтому я, кстати и назвал ее маленькой Венецией, Венесуэлой, — после этих слов он опять замолчал, словно собираясь с духом, прежде чем произнести роковые слова: — Однажды туда приплыли на каноэ жители соседней деревни — и нисколько не удивились, увидев нас. Более того, они рассказали, что чуть больше года назад у них гостили чернокожая женщина и рыжеволосый гигант, а затем они отправились дальше на юг, в горы, и больше не вернулись.
Ингрид Грасс выслушала его, ни разу даже не моргнув, и спокойно поинтересовалась:
— Хотите меня убедить, что Сьенфуэгос жив?
— Я лишь хочу сказать, сеньора, что, если не ошибаюсь, еще год назад он был жив.
Немка подошла к кромке воды, немного поразмыслила, неспешно обернулась и уверенно посмотрела на своего друга.
— Ладно! — признала она. — Возможно, Сьенфуэгос жив и живет с негритянкой, но я не намерена ждать его еще семь лет.
Охеда выглядел удивленным.
— Вы сильно изменились, — сказал он.
Донья Мариана Монтенегро убежденно покачала головой.
— Нет. Я не изменилась. На сей раз я сама отправлюсь его искать.
Васкес ФигероаМонтенегро
1
В первый же день 1500 года донья Мариана Мотенегро поручила Сиксто Вискайно, отличному плотнику и корабелу из Гетарии, работающему на верфи у берегов реки Осама в Санто-Доминго, построить корабль с особыми характеристиками. Она не собиралась на нем сражаться, перевозить товары, исследовать земли или пиратствовать, он требовался лишь для того, чтобы найти одного единственного человека.
— Он должен быть быстрым, но надежным, маневренным и не требовать многочисленной команды, комфортным, хотя и без роскоши, способным выходить в открытое море, но при этом без опаски проникать в тихие и неглубокие воды. Должен быть хорошо вооружен, но не для наступательных операций.
— Боюсь, сеньора, что вы просите меня не построить корабль, а сотворить чудо, и хотя в этих лесах нет недостатка в деревьях, боюсь, что для ваших целей понадобится нечто большее, чем красное дерево или дуб.
— Понимаю, — согласилась немка, тут же положила на стол тяжелый кошель и открыла его, показав сверкающий золотой песок. — Но золото способно творить чудеса. Не так ли?
— Больше, чем сам Святой Христофор, — признал баск, хитро подмигнув. — Оставьте его мне, и к февралю будут готовы первые эскизы.
— А весь корабль?
— Зависит от того, сколько таких мешочков вы сможете раздобыть, но скорее всего к сентябрю.
— Сентябрь — сезон ураганов, — заметила донья Мариана. — Мне он нужен в самом крайнем случае к июню, — она положила руку на золото. — Первые эскизы через десять дней, окончательные чертежи в феврале, изготовите корабль в мае, а в июне спустите на воду.
— Да вы просто прирожденный торговец, — ответил плотник. — Теперь я понимаю, почему вы оказались в числе богатейших людей острова, — он соединил ладони в жесте, означающем обещание или клятву. — Можете на меня рассчитывать. Мне нравится работать с людьми, которые знают, чего хотят.
Убедив корабела, бывшая виконтесса де Тегисе сосредоточила усилия на поиске людей для команды корабля. Хотя в таверне «Четыре ветра» или на улицах и в портовых лачугах не было недостатка в моряках, забияках и искателях приключений, готовых с закрытыми глазами отправиться в любую экспедицию, сулящую прибыль или хотя бы способную утолить голод, донья Мариана не позволяла себе обмануться их славой или бравым видом, а отбирала людей, подчиняясь женскому чутью, отдавая предпочтение тем, кто помогал зарождаться первым городам Нового Света.
Ингрид Грасс, высадившаяся на берегах Гаити со второй экспедицией адмирала Колумба в ноябре 1493 года, собственными руками создала лучшую ферму в теперь уже покинутом городе Изабелле, а несколько лет спустя сама нарисовала чертежи прекрасного особняка в новой столице, Санто-Доминго. Благодаря этому, а также длительному пребыванию в колонии, она имела возможность познакомиться с такими благородными и щедрыми людьми, как Алонсо де Охеда, Хуан де ла Коса и братья Пинсоны, а также с такими гнусными типами, как Бартоломео Колумб, Франсиско Рольдан и всей бесконечной вереницей интриганов, воров и убийц.
И потому она знала, как обращаться с теми, кто каждый день стучал в ее двери в поисках места на корабле, о котором уже начали шептаться городские сплетники, и в уединенном саду за массивным особняком из черного камня, под раскидистым огненным деревом, побывали многие обнищавшие и голодные кабальеро, которые годы спустя впишут свои имена в анналы исследований и покорения обширного континента.
Одни приходили в дом как участники дружеских посиделок, другие — в качестве кандидатов на службу. Донья Мариана вела долгие и интересные беседы с такими людьми как Родриго де Бастида, Диего де Лепе, Висенте Яньес Пинсон, Христофор Гуэрра и Перо Алонсо Ниньо. Все они очень скоро после первой волны бесстрашных моряков отправились исследовать Новый Свет и открыли морские маршруты для Бальбоа, Кортеса, Орельяны и Писарро, завершивших покорение этих земель.
Но она скучала по Алонсо де Охеде.
Луис де Торрес, бывший королевский толмач и вечно влюбленный советчик, по-прежнему был рядом, а хромой Бонифасио Кабрера из преданного слуги превратился в настоящего друга и доверенного человека, но в ее почти братских отношениях с храбрым коротышкой и рыцарем Богородицы, как называли многие жители Эспаньолы Охеду, было нечто такое, что делало его почти незаменимым.
На протяжении долгой ночи они беседовали, гуляя по красивому пляжу Бараоны. В ту ночь Охеда заставил ее поверить, что Сьенфуэгос еще жив и находится где-то в неизведанных землях, а белокурая немка пыталась убедить его отказаться от участия в завоевательной экспедиции банкира Хуаното Берарди, а вместо этого снарядить корабль и отправиться на поиски канарца. Но для дона Алонсо, бредившего мечтами о великих сражениях, завоевывать империи и открывать новые земли было намного важнее, чем заниматься поисками, которые не принесут ему ни славы, ни почета.
— Никакое золото, никакой жемчуг этого мира не стоят той минуты пьянящего восторга, когда знаешь, что на рассвете идти в бой, и в этой битве ты прославишь Господа и Пресвятую Деву.