— Без флага и опознавательных знаков? — удивился капитан Соленый. — Вряд ли. Это против правил.
— В таком случае, каков ваш совет?
— Приблизиться, но держаться вне досягаемости пушек.
Так они и сделали. Матросы держали паруса наготове, чтобы при малейшей опасности развернуть корабль. Они остановились на расстоянии чуть более мили от «Дракона», не спуская с него глаз.
«Дракон», впрочем, пока не проявлял никаких признаков угрозы. Он просто ждал, пока «Чудо» приблизится на расстояние выстрела. Тем не менее, еще издали можно было разглядеть черные жерла пушек, готовых в любую минуту плюнуть огнем и смертью.
Донья Мариана приказала поднять белый флаг, но ответа не получила.
— Нас явно хотят потопить, — пробормотал дон Луис.
— Но почему? — удивился Сьенфуэгос. — Что мы им сделали?
— Я отправлюсь на переговоры, — сказал хромой Бонифасио, который всегда вызывался добровольцем в любом деле. — Попробую разузнать, кто они такие и чего хотят.
Сьенфуэгос решил его сопровождать. Они спустили на воду шлюпку и под нестерпимо палящим солнцем неспешно двинулись в направлении загадочного корабля, не спуская глаз с его палубы, откуда в любую минуту могли ударить из пушек.
Приблизившись почти на пушечный выстрел, они остановились. Хромой замахал платком, громко крича и жестикулируя.
— Эй, на корабле! Мы можем поговорить?
Молчание.
— Что будем делать?
— А я почем знаю? Но если останемся здесь, то в конце концов они нас догонят и перережут.
Еще десять метров... тридцать... пятьдесят...
Внезапно хромой ахнул:
— Боже ты мой! Их капитан!
— И что с ним?
— Это же де Луна, черт побери! Разворачиваемся!
Они принялись грести, как проклятые, прекрасно зная, что от этого зависит их жизнь. Вскоре грянул пушечный залп, потом еще и еще. Тяжелые ядра падали в воду в нескольких шагах от шлюпки, взметая высокие фонтаны брызг.
— Налегай, земляк, пока они с нами не покончили! — рычал Сьенфуэгос, не утратив обычного чувства юмора. — Не хватало еще, чтобы двое канарцев так глупо сгинули вдали от родины!
Этого не случилось, поскольку каменным ядрам, выпущенным из несовершенных орудий того времени, не так-то легко было достать юркую маленькую лодку, так что ее гребцы, обливаясь потом от жары и усилий, благополучно достигли «Чуда», где им помогли подняться на борт.
— Это ваш муж, сеньора, — первым делом крикнул хромой, еще не успев подняться. — И он не намерен шутить.
— Вот черт!
Странно было слышать подобные ругательства из уст придворной дамы баварского двора, но это вполне простительно, учитывая окружающую обстановку и растерянность женщины, попавшей в ловушку.
Озеро, хоть и огромное, не имело другого выхода в море, кроме этого пролива, где сейчас стоял чужой корабль, ощетинившийся дюжиной пушек. И если, как уверял хромой, «Драконом» действительно командовал ее заклятый враг, то крайне мало надежды, что удастся уладить дело миром.
Перспектива покинуть прекрасный корабль и искать маловероятное спасение на земле не вселяла уверенности. Всех охватили мрачные предчувствия.
— Что будем делать? — спросил чуть позже растерянный старший помощник.
— Сражаться.
— Это с нашими-то двумя несчастными кулевринами?
— Мы погибнем!
— Да неужто?
Но не стоило принимать эти слова в шутку. Когда начало темнеть, донья Мариана Монтенегро приказала капитану встать на якорь милях в шести и погасить огни.
Темнота и духота ночи, привычная для этих широт, не принесла успокоения, и боцман решил выдать дополнительную порцию рома.
Предстояло хладнокровно оценить положение, но никому не нравилась мысль застрять посреди огромного континента, и даже первая радость от появления Сьенфуэгоса теперь поутихла.
Подробный рассказ канарца о тех опасностях и лишениях, что он пережил за эти годы, вселял еще больший страх в людей, не боящихся моря, но неспособных противостоять свирепым дикарям, непроходимой сельве и похожим на зеленые тени индейцам с отравленными стрелами.
— И куда мы пойдем? — послышался ропот. — Кто придет нам на помощь, даже если мы сможем добраться до берега? Мы проторчим тут многие годы, а ни один корабль так и не появится.
— Давайте попробуем застать их врасплох, — предложил свой безрассудный план Бонифасио Кабрера. — Думаю, если напасть ночью...
— Считаешь их полными идиотами? — перебил Луис де Торрес. — Да они только этого и ждут! И кто будет воевать? Мы же не солдаты, в отличие от них.
— Тогда попробуем проплыть под прикрытием темноты... — хромой бросил вопросительный взгляд на капитана Соленого. — Какие у нас шансы пройти незамеченными?
— Никаких, — честно ответил тот.
— Как вы можете быть так уверены?
— Если попытаемся плыть по проливу ночью, то скорее всего разобьемся.
— У вас есть идея получше?
— Нет.
Ни у него, ни у кого-либо другого не было других идей кроме как сражаться или сбежать, и оба варианта никуда не годились, никто не верил, что «Чудо» оправдает свое имя и вдруг обретет крылья.
Дотащить корабль до моря по берегу тоже было невозможно — не говоря уже о том, что у них не было средств, чтобы пятьдесят миль тянуть такой тяжелый корабль, подобный маневр тут же заметили бы враги.
Рассвет застал Сьенфуэгоса и донью Мариану у кормового окна, они наблюдали, как тени сопротивляются беспощадному солнцу, и не прекращали размышлять над проблемой, у которой, казалось, нет решения.
— Как же это несправедливо! — вздыхала немка, поглаживая рыжую гриву канарца, лежащую у нее на коленях. — Как же это несправедливо: пережить столько несчастий, преодолеть столько преград, и вот теперь, когда мы наконец-то снова вместе, надо же было такому случиться!
Канарец, давно уже привыкший к тому, что судьба не прекращает над ним глумиться и оставляет в покое лишь ненадолго, воспринимал всё спокойнее, ведь для него возвращение на континент было бы не более чем очередным этапом бесконечных скитаний.
Однако он понимал, что в этом случае он взваливает на свои плечи непосильное бремя, ведь если он прекрасно знал, как здесь выжить, то теперь пришлось бы заботиться о других людях, и это его беспокоило — с той незабываемой ночи в бухте прошло всего три недели, и он еще не привык к новой роли и к тому, что теперь его жизнь кардинально изменится.
Канарца смущал его новый облик «цивилизованного» человека, он часто просыпался в тревоге и долго не мог осознать, что спит на широкой кровати рядом с прекрасной женщиной и вопреки своей воле превратился в непререкаемого главу большой семьи.
Сьенфуэгос привык решать конкретные проблемы: как найти еду и ночлег и уберечься от свирепых дикарей, и часто скучал по тем временам, совсем еще недавним, когда чувствовал себя самым свободным человеком на земле, полностью отрешенным от всего, поскольку даже чувства и воспоминания со временем поблекли.
Но сейчас он обнаружил, что вдруг обзавелся обязанностями, и это спутало все привычные схемы поведения, за восемь лет ставшие почти инстинктами, не нуждающимися в долгих размышлениях.
Голод, жажда и опасность... Всё его существование свелось именно к этому, словно Сьенфуэгос стал еще одним зверем среди прочих, и он использовал хитрость либо силу, чтобы дожить до нового дня, но не имел причин для ненависти, любви, грусти или радости.
Необходимость выжить стирает все чувства, и если это длится долго, то человеческое сердце черствеет, приходит момент, когда оно уже воспринимает любую проблему кроме необходимости дышать как несущественную.
Сьенфуэгос несомненно нуждался в долгой адаптации к новому образу жизни, Ингрид Грасс это понимала и старалась вести его по извилистой тропке к цивилизации, как слепого, к которому постепенно возвращается зрение.
Сьенфуэгоса смущали даже разговоры окружающих на испанском, как будто он не мог понять, о чем они говорят. Ему претили понимающие улыбки моряков, и часто охватывало чувство, что его считают не более чем голым дикарем.
— Я не нравлюсь твоим людям, — вздохнул он.
— Просто они — мужчины, — спокойно ответила немка. — И ты должен понимать, что некоторым из них трудно питать симпатию к человеку вроде тебя. Ты слишком высок, слишком силен, слишком красив и преуспел там, где большинство из них постигла неудача, — она слегка улыбнулась. — Ведь они знают, что я люблю тебя так, как никогда не любила ни одна женщина.
— Но почему?
— Что почему?
— Почему ты меня так любишь? Ведь я всего лишь бедный и неграмотный пастух, а ты почитай что королева.
— Ну что ты, какая я королева! А впрочем, я действительно чувствую себя королевой, когда восседаю на тебе, как на троне, — многозначительно заметила она. — Или когда сжимаю в руках самый драгоценный скипетр, какого никогда не было ни у одной королевы. Или когда ты возлагаешь мне на голову корону из твоих рук и опускаешь ее меж своих бедер, чтобы я коснулась губами твоей плоти, — ее язычок нежно скользнул по его шее. — В эти минуты я — королева всего мира, но в разлуке с тобой я несчастнее любой рабыни.
Воцарилось долгое молчание, и Сьенфуэгос вновь заставил ее почувствовать себя королевой мира; возложил ей на голову корону, вручил скипетр и усадил на трон. Однако даже в эти счастливые минуты Ингрид не покидало странное ощущение, будто она заняла чужое место.
Когда несколько дней спустя «Чудо» шло близко к берегу и зелень сельвы заставила Сьенфуэгоса сполна ощутить густой запах гниения и влажной земли, он погрузился в воспоминания и с удивлением понял, что не отвергает этот сумеречный мир, причинивший ему столько страданий, не радуется, что выскользнул из его объятий. Он всё вспоминал и вспоминал: вопли обезьян, пение птиц, цвет листвы и призрачные фигуры, которые рисовал сквозь нее солнечный свет, и канарца охватило чувство, что лишь в этой чаще он оставался хозяином собственной судьбы.
Жить в одиночестве нелегко, но как только человек учится составлять компанию самому себе, не имея возможности с кем-то поделиться мыслями, задача по возвращению в общество становится невозможной, это молчание способна понять только любовь.