– Ко мне это не относится. Я родился имохагом. Они родились акли.
– А кто так распределил, что имохаг выше акли?
– Аллах. Если бы это было не так, он не сделал бы их трусливыми, вороватыми и услужливыми. И не сделал бы нас смелыми, честными и гордыми.
– Черт побери! – воскликнул Абдуль. – Из тебя бы вышел самый что ни на есть фанатичный фашист…
– А кто такой фашист?
– Тот, кто провозглашает свой род наивысшим из всех.
– В таком случае я фашист.
– Ты и правда фашист, – убежденно сказал Абдуль. – Хотя я уверен в том, что если бы ты знал, что это на самом деле значит, то отказался бы от этого.
– Почему?
– Ну так просто это не объяснишь, трясясь на верблюде, который смахивает на пьяницу… Давай лучше оставим до другого случая.
Но этот другой случай так и не представился, и у Абдуля появилась уверенность, что вероятность того, что он представится, уменьшается с каждым днем, поскольку их изматывали усталость, жара и жажда, и даже чтобы просто выговорить какое-то слово – требовалось сверхчеловеческое усилие.
Когда Гасель наконец совсем проснулся, он свернул лагерь и в очередной раз уложил вещи, погрузив их на трех верблюдов.
Кивком головы он показал на четвертого:
– Нам придется зарезать его сегодня вечером.
– Он привлечет грифов, а грифы привлекут самолеты. Те выйдут на наш след.
– Грифы не рискуют залетать в «пустую землю»… – Гасель взял небольшой оловянный ковшик, налил в него воды и передал Абдулю: – Воздух слишком горячий.
Тот с жадностью выпил и снова протянул черпак, но туарег уже плотно закрыл гербу:
– Больше нет.
– Это все? – изумился Абдуль. – Я даже не смочил горло.
Гасель опять показал на верблюда:
– Сегодня вечером попьешь его крови. И поешь мяса. Завтра начинается Рамадан.
– Рамадан? – удивленно переспросил Абдуль. – Ты считаешь, что мы в состоянии соблюдать пост в подобном положении?
Он мог бы поклясться, что туарег улыбнулся.
– Кто же лучше нас смог бы соблюсти его в настоящий момент? – поинтересовался тот. – И разве есть лучшее применение нашим страданиям?
Животные встали на ноги, и Гасель протянул руку Абдулю, чтобы помочь ему подняться.
– Идем! – подбодрил он. – Нам предстоит длинный путь.
– Сколько дней продлится это мучение?
Гасель уверенно ответил:
– Я этого не знаю. Клянусь тебе, что не знаю. Помолимся о том, чтобы Аллах сделал его как можно короче, но даже он не в силах уменьшить пустыню. Такой он ее создал, такой она и останется.
Старший сержант Малик эль-Хайдери твердо заявил в очередной раз:
– Никто не зачерпнет воды ни из этого колодца, ни из любого другого в пятистах километрах вокруг до тех пор, пока я не выясню, где прячется семья Гаселя Сайяха.
Старик бессильно пожал плечами:
– Они уехали. Подняли лагерь и уехали. Откуда нам знать куда?
– Вам, туарегам, известно все, что творится в пустыне. Верблюд ли подохнет, коза ли заболеет – слух тут же передадут из уст в уста. Не знаю уж, как вы это делаете, но это так. Ты считаешь меня дураком, если собираешься заставить меня поверить, что целая семья со своими хаймами, скотом, детьми и рабами может перебраться из одного места в другое так, что никто этого не заметил.
– Они уехали.
– Куда?
– Я этого не знаю.
– Тебе придется разузнать, если хочешь воды.
– Мои животные умрут. И моя семья тоже.
– Не стоит винить в этом меня. – Малик эль-Хайдери угрожающе наставил на старика палец, несколько раз ткнув его в грудь, из-за чего тот уже был готов выхватить свой кинжал. – Один из твоих соплеменников, – добавил он, – грязный убийца, умертвил моих людей. Солдат, которые защищают вас от бандитов, которые ищут воду, роют колодцы и предохраняют их от песка. Тех, которые отправляются на поиски пропавших караванов, рискуя своей жизнью в пустыне. – Он несколько раз покачал головой. – Нет. Вы не имеете права ни на воду, ни на жизнь, пока я не найду Гаселя Сайяха.
– Гасель не со своей семьей.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что вы его ищете в «пустой земле» Тикдабре.
– А может, мы ошибаемся? И если мы его не найдем, рано или поздно он должен будет вернуться к своим. – Тон его голоса изменился, зазвучав примирительно, убеждая. – Мы не хотим причинять вреда его семье. Мы не имеем ничего против его жены или детей. Нам нужен только он, и мы просто его подождем… Рано или поздно он должен появиться.
Старик отрицательно покачал головой.
– Не появится, – возразил он. – Если вы будете поблизости, он никогда не появится, потому что знает пустыню лучше, чем кто бы то ни было. – Он помолчал. – И не пристало воинам или солдатам вмешивать женщин и детей в войны мужчин. Таков обычай и закон, столь же древний, как мир.
– Послушай, старик! – Голос вновь зазвучал сурово, резко и угрожающе. – Я здесь не для того, чтобы ты учил меня морали. Эта свинья, да пристыдит его Аллах, прикончил капитана у меня под носом, похитил губернатора, перерезал горло бедным парням, когда те спали, и уверен, что может глумиться над всей страной. Как бы не так! Клянусь тебе, что это не так. Так что выбирай.
Старик встал и медленно удалился от края колодца, не сказав ни слова. Он не успел сделать и пяти шагов, когда Малик крикнул:
– И помни, что моим людям нужно есть! Каждый день мы будем забивать одного из твоих верблюдов, а счет можешь отправить новому губернатору в Эль-Акаб!
Старик на мгновение остановился, но не обернулся и, тяжело ступая, продолжил свой путь к тому месту, где его ждали дети и животные.
Малик подозвал солдата-негра:
– Али!
Тот поспешно приблизился:
– Да, мой сержант?
– Ты негр, как и рабы этого недоумка. Он ничего не скажет, потому что он – туарег и считает, что его честь окажется навсегда запятнанной, зато акли болтливы: им нравится рассказывать о том, что им известно, и какой-нибудь наверняка захочет заработать несколько монет и выручить хозяина. – Он сделал паузу. – Сегодня ночью отнеси им немного воды и еды, как будто от себя. Солидарность между братьями по крови, ты же понимаешь… Постарайся вернуться с необходимыми мне сведениями.
– Если они заподозрят, что я выступаю в роли шпиона, эти туареги перережут мне горло.
– Зато, если они этого не сделают, станешь капралом. – Малик сунул ему в руку ком мятых банкнот: – Убеди их этим.
Старший сержант Малик эль-Хайдери хорошо знал туарегов и их рабов. Он только-только начал засыпать, когда услышал шаги перед своей палаткой.
– Сержант!
Он высунул голову и не удивился, столкнувшись с черной улыбающейся физиономией.
– Гвельта гор Хуэйлы. Рядом с могилой Ахмада эль-Айнина, отшельника.
– Ты знаешь, где это?
– Сам я там не бывал, но мне объяснили, как добраться.
– Это далеко?
– Полтора дня.
– Предупреди капрала. Выступаем на рассвете.
Улыбка негра стала еще шире, и он лукаво заметил:
– Теперь я капрал… Первый капрал.
Малик улыбнулся в ответ:
– Ты прав. Отныне ты первый капрал. Позаботься о том, чтобы все было готово, как только взойдет солнце… И принеси мне чай за пятнадцать минут до этого.
Пилот вновь отказался.
– Послушайте, лейтенант… – повторил он. – Мы пролетели над этими барханами на высоте меньше ста метров. Мы бы сумели разглядеть даже крысу, если бы в этом проклятом месте водились крысы, но там ничего не было. Ничего! – убежденно заявил он. – Вы представляете себе, какой след оставляют на песке четыре верблюда? Если бы они прошли, мы бы что-нибудь заметили.
– Нет, если этих верблюдов ведет туарег, – возразил Разман, уверенный в своих словах. – И тем более если это как раз тот туарег, которого мы ищем. Наверняка он не позволяет верблюдам идти друг за другом – в этом случае они протопчут тропинку, которую можно разглядеть, – только в ряд по четыре, так что их ноги не слишком глубоко погружаются в плотный песок здешних барханов. А если песок мягкий, то ветер стирает следы меньше чем за час. – Он сделал паузу, во время которой летчики выжидательно на него смотрели. – Туареги путешествуют ночью и останавливаются с рассветом. Вы же никогда не взлетаете раньше восьми утра, а следовательно, вы долетели до эрга уже ближе к полудню… За эти четыре часа на песке не остается ни одного следа верблюда.
– А они? Четыре верблюда и два человека… Они-то куда деваются?
– Да будет вам, капитан! – воскликнул Разман, разводя руками. – Вы облетаете каждый день эти барханы. Сотни, тысячи – может, миллионы! – барханов. И вы хотите заставить меня поверить в то, что там не смогла бы замаскироваться целая армия? Какое-нибудь углубление, светлая ткань, немного присыпанная песком, – и порядок…
– Ладно… – сдался пилот, который говорил первым. – Я полностью с вами согласен… Чего вы в таком случае хотите? Чтобы мы летали, продолжая терять время и тратить топливо? Мы их не найдем, – упорствовал он. – Никогда не найдем!
Лейтенант Разман отрицательно покачал головой, успокаивая их, и подошел к большой карте района, висевшей на стене ангара.
– Нет… – сказал он. – Я не хочу, чтобы вы не вернулись в эрг, я хочу, чтобы доставили меня в настоящую «пустую землю». Если мои расчеты верны, они уже добрались до равнины. Вы могли бы там приземлиться?
Пилоты переглянулись, и было ясно, что предложение пришлось им не по душе.
– А вы имеете представление о том, какова температура на этой равнине?
– Конечно… – ответил лейтенант. – В полдень песок может нагреться до восьмидесяти градусов.
– А знаете ли вы, что это означает для таких старых самолетов в скверном состоянии, как наши? Проблемы охлаждения мотора, турбулентности, непредвиденных воздушных ям и, самое главное, зажигания… Конечно, приземлиться-то мы бы еще смогли, но рискуем уже больше не взлететь. Или же взорваться, когда вновь запустим двигатель… – Пилот рубанул воздух рукой в знак того, что его решение окончательное. – Я отказываюсь.
Было ясно, что напарник разделяет его точку зрения. И все-таки Разман продолжал настаивать: