Мальчишка уже смеялся и прыгал вокруг в сумасшедшем танце, вымыл руки в свежей крови и пил ее, сложив ладони вместе, теплую, вытекающую из разрезанного горла.
Спустя час, когда солнце уже готово было скрыться за вершинами дюн у них за спиной, вдалеке показалось с полдюжины палаток –«хаима», установленных без всякой очевидной причины, как показалось Давиду, в центре небольшой равнины. И ничем этот клочок пустыни не отличался от песков и камней, лежащих рядом или на расстоянии сотни километров, но именно это место, а не какое–нибудь другое, выбрал для своего лагеря Каид Али из рода Кель–Талгимусс. И здесь он останется до тех пор, пока вблизи не пройдет грозовое облако и тогда он последует за ним, или пока ему не наскучит здесь и не потянет в другие места на этой огромной, тянущейся далеко за горизонт, песчаной равнине.
Сам Каид Али вышел навстречу, чтобы пригласить в самую большую «хаиму».
– Ассалам алейкум, – поприветствовали они его.
– Рашинат уллахи Аллахин… Кейф халах, – отвечал он, пожелав гостям, чтобы мир и благополучие не покидали их очага и тем самым, в соответствии с законами гостеприимства, разрешил воспользоваться своим домом и всем, что у него было.
Гостеприимство – есть одна из основ жизни туарегов. Он не только предлагает гостю все, что имеет, но берет его под свою защиту с того самого момента, как пересечет границу его территории.
Он тут же отдал приказ, чтобы принесли кипящий чай, галеты и финики, вежливо поблагодарил за преподнесенную ему газель.
Вошли в «хаиму», расселись на расстеленные ковры и довольно долго два брата говорили о делах незначительных, в деталях обсуждали пустяковые события, случившиеся с ними или с кем–нибудь еще. Туареги не знают, что такое спешка, и считают недостойным поведение, когда об интересующих делах начинают говорить сразу же, с порога «хаимы», без многословного введения и подготовки.
Когда подошло время ужинать, в палатку вошла чернокожая девочка и начала сервировать блюда. Было ей чуть больше двенадцати лет, но уже появились признаки приближающегося материнства.
– Твоя новая жена? – с невинным видом спросила Миранда.
Туарег удивленно, почти возмущенно, взглянул на нее:
– Нет, конечно же, – запротестовал он. – Сын будет моим, но она, – он замялся, – ну, она из «беллах». Служанка – добавил он.
– Рабыня?
– Служанка… –более решительным тоном уточнил Каид. – Она здесь по своему выбору. Если ты ее увезешь, то, все равно, вернется. Это – ее дом – единственный, какой она знает, и к тому же это был дом ее родителей и ее прародителей.
В глазах Миранды блеснул лукавый огонек.
– А если сама не вернется, то ее вернет «гри–гри», не правда ли?
– Про «гри–гри» могу сказать, что это – не более чем предрассудки негров… – ответил туарег. – «Беллахи» служат нам, потому что так хотят, потому что это лучше для них. Они были составной частью нашего сообщества в течение многих тысяч лет и не знают, как это жить на свободе… Но теперь в пустыню пришли европейцы и хотят все изменить… – он замолчал и зажег свою длинную трубку, с наслаждением затянулся. – Я забочусь о моих слугах потому, что их здоровье – часть моего богатства, – добавил он. – Я не могу позволить, чтобы они умирали от голода, хотя и приходится иногда отдавать чуть ли не половину того, что сам имею, а когда становятся старыми, то он или она – часть моей семьи и я продолжаю заботиться о них.
– Но это не дает тебе право силой принудить девочку к сожительству…
– Какой силой? – удивился и не понял туарег. – С того самого дня, как она становится женщиной, любой житель Сахары знает, что ее судьба предрешена – ее возьмет первый , вставший на ее пути, мужчина… И то может быть кто угодно: или я, или мой слуга, или какой–нибудь путник, проходящий мимо. А так, она с радостью осознает, что ее ребенок – это мой ребенок, он будет свободным и у него будут те же привилегии, что и у меня, и у моих родственников.
Судя по всему, пришло время сменить тему разговора, и Миранда это поняла.
– Нам нужно повидаться с Маликом «Одиноким» – сказала она неожиданно, после небольшой паузы, во время которой отпила глоток чая, обжигающего рот и горло.
Эль Каид Али внимательно посмотрел на нее и было в его пронзительном взгляде что–то странное. Он дольше обычного пил свой чай, задумчиво вертя пустой стакан в тонких, сильных пальцах, потом поставил его на большой поднос из полированной меди.
– Зачем? – коротко спросил он.
– Он должен знать место, где я смогу найти одного моего друга, – ответила Миранда. – Нам нужно, чтобы он отвел нас туда.
Туарег молча наполнил стаканы чаем. Потом он поднял глаза и посмотрел вначале на Мулая, не проронившего за весь вечер ни слова, перевел взгляд на Миранду, потом на Давида. Выражение его лица изменилось, теперь это был уже не гостеприимный хозяин, свободно рассуждавший о проблеме «беллах», но недоверчивый обитатель Сахары.
– Зачем? – повторил он.
Давид и Миранда переглянулись и поняли, что настал момент открыть всю правду.
– Я должен вернуть жену, – сказал он. – Ее похитили охотники на рабов в Камеруне и думаем, что ваш друг сможет помочь.
Эль Каид сокрушенно закачал головой.
– Знаю я твоего друга, – произнес он. – Три ночи назад он сидел вот здесь, напротив меня, на этом же самом месте и рассказывал про тебя, про то, как ты учишь детей в Форт–Лами. Он упомянул твое имя…
– Миранда…
– Да, кажется, Миранда… Мне трудно запомнить европейские имена… По правде сказать, я никогда и не запоминал их… Миранда! – повторил он для себя.
– И как он?..
– О, хорошо. Очень даже хорошо… Мне рассказывал, что не видел тебя более четырех месяцев, – туарег улыбнулся. – Слишком длительный срок для двух влюбленных. Слишком долго для одинокой женщины, ждущей в Форт–Лами.
– Я привыкла, – ответила она с ноткой нежности в голосе. – Моя жизнь – постоянное ожидание.
– Скотт умер… – неожиданно сказал туарег. – Месяц назад, убит в одной из стычек…
– Скотт? О, Господи! Это был его лучший друг и самый давний участник группы…
– Он был опечален, – заметил Эль Каид. – Очень грустен… Начал сомневаться и спрашивать себя, а не совершает ли он те же самые ошибки, что привели к гибели стольких его товарищей…
– Он намеревался вести себя более благоразумно.
– Я знаю, но, тем не менее, продолжает терять своих людей… Сколько он еще сможет протянуть?
Миранда не ответила. Может быть потому, что сама много раз задавала тот же вопрос. Давид заметил, что известие о смерти Скотта сильно затронуло ее. Она зажгла сигарету и нервно курила ее, наверное, первый раз с тех пор, как он познакомился с ней. Было видно, что она пытается взять себя в руки и успокоиться, но ничего не получается.
– Куда они пошли? – спросила она наконец.
– На юго–восток… Полагаю, что завтра придут к водопою у колодца Эми–Хазааль. Возможно, что на этом автомобиле сможете нагнать их там, если они решатся остаться там на ночь. Один из моих слуг покажет дорогу. Теперь тебе не нужен Малик?
– Малик всегда нужен… Знают они где можно найти его?
– Любому человеку сложно найти Малика, – уклончиво ответил Эль Каид. – Как и твой друг, он ведет собственную войну, но, в отличие от них, ему нравится делать это в одиночку, потому что отказался от всего, что любят и ценят остальные мужчины: от жен, от детей, от привязанностей, от уюта домашнего очага… Жажда мести в его сердце – справедливое желание, но и ненависть поселилась там же и пустила глубокие корни в сердце, которое когда–то было великодушным.
– Ни у кого нет права уничтожать таким образом творение Аллаха, – наконец нарушил молчание и высказался Мулай. – Слишком долго он продолжает поддерживать в своем сердце пламя ненависти… Малик должен был вернуться к своему народу, должен был восстановить свое имя и свое положение «инмучара», и создать новую семью и очаг, как и остальные смелые воины нашего народа. Его мужество не должно быть растрачено на бесполезную охоту.
– Легко сказать… – возразил Эль Каид. – Но как можно осуждать человека, проводящего бессонные ночи и представляющего, как в этот самый момент твои сыновья служат для развлечений какому–нибудь содомиту? Какую ненависть можно накопить в своем сердце, представляя, как днем их могут кастрировать? И сколько раз он клал себе в рот ствол ружья, чтобы раз и навсегда прекратить эту муку и останавливала его лишь жажда мести?
– И какая польза может быть от этого чувства мести? – спросил Мулай. – Я могу понять этого человека, когда он начал искать свою жену, когда еще было время, когда не прошло столько дней и ночей, но по прошествии стольких лет… Это уже не имеет никакого смысла !..
– Мы не можем быть ему судьями, Мулай, – заключил Эль Каид. – Опусти нас на самое дно страданий, заставь нас корчиться от боли, то очень часто это остается единственным удовольствием и целью нашей жизни…
– В глазах Алаха он превращается в человека, чья душа переполнена отвратительным пороком.
– Да, вероятно, что так… Но, благодаря его пороку, теперь работорговцы начали уважать туарегов, как никогда ранее, и редко, очень редко, пересекают наши земли. Малик и «Группа» избавили нас от этой беды, и теперь мы можем спать спокойно.
Миранда встала, слегка поклонилась, прося прощение у хозяина и гостей, и вышла из просторной «хаимы». Зажгла новую сигарету и медленно пошла в сторону невысокой дюны, освещенной призрачным светом миллионов сверкающих звезд на ночном небосводе, черном, словно бархат, по которому, как казалось, никогда не проплывало ни одно облако.
Ей нужно было остаться наедине с собой, обдумать сказанное туарегом о смерти Скотта и что это могло значить для него, кого она так любила. Хотела свыкнуться с мыслью, что, может быть, завтра она увидит его, будет рядом с ним, они уйдут в пустыню, останутся наедине и будут заниматься любовью на склоне дюны под этими самыми звездами.
Четыре месяца она не видела его! Четыре долгих, бесконечных месяца…, и еще могло бы пройти столько же, прежде чем он неожиданно объявится глухой ночью под ее окнами и осторожно постучит.