Наконец Мунго остановился, оглянулся по сторонам, выбрал направление, где росла высокая трава, способная скрыть человека и приказал остальным:
– Идем туда! – и все молча последовали за ним.
– Я не позволю тебе увести всех! – крикнул ему вслед Сулейман. – Убирайся сам или начну стрелять.
Услышав эти слова, ашанти замер. Метров пятнадцать открытого пространства отделяли его от густых зарослей. Он прикинул свои силы и ослабил хватку, с которой держал Надию за шею.
– Извини… – коротко сказал он. – Не хотел причинять тебе боль… Так уж получилось, – он принялся снимать обвившуюся вокруг его руки змею. – Я постараюсь найти помощь. – пообещал он.
– Прошу, запомни мое имя, – начала умолять его Надия, – Александер… Надия Александер… Найди моего мужа… Его зовут Давид. Он тебе заплатит. Он даст тебе много денег…
– Я сделаю это. Обещаю! Клянусь! – пообещал африканец. – Ты тоже из рода ашанти… Я не позволю, чтобы эти свиньи сделали из ашанти рабыню…
После этих слов он отшвырнул змею далеко в сторону, отпрыгнул от Надии и кинулся бежать изо всех сил.
Сулейман сразу же закричал, все вокруг него, за исключением Амина, кинулись заряжать свои ружья, подняли, начали целиться, но Мунго уже исчез в густой траве.
Суданец громко выругался, в ярости пнул землю и, обернувшись к Абдуле, приказал привести остальных рабов.
Амин же спокойно, не торопясь собрал с земли патроны, зарядил винтовку, поправил ремень, с которого свисало длинное мачете, достал флягу с водой, сделал один глоток и, взмахнув на прощание рукой, произнес:
– Следуйте все время на север. К рассвету выйдите на равнину с термитниками, дальше будут темные и гладкие скалы… Там и ждите меня…
И побежал в том направлении, куда скрылся Мунго. Шаг его был легок и пружинист, как у леопарда.
Он смотрел на звезды, сверкавшие так ярко, как никогда до этой ночи, и прислушивался к тихому стону ветра, что поднялся задолго до рассвета, до начала нового дня. Ветер всегда был первым признаком того, что жизнь в пустыне не замерла. Его печальный стон будил каждое утро и людей и животных. Рассказывают, что этот ветер несет с собой плач и стоны матерей, потерявших своих сыновей во время многочисленных родовых войн, а когда ветер начинал бросать на стены хаимы пригоршни песка, то это был песок, что матери кидали на могилы погибших сыновей.
И столько легенд ходит по Сахаре!
И столько крови было пролито о время этих войн!
А днем солнце так нагревало землю, что казалось, будто и ветер не в состоянии сдвинуться с места и поднять хотя бы одну крохотную песчинку.
На закате, когда солнце скрывалось за горизонтом, легкий бриз начинал шевелить ветви кустов, а под утро, часам так четырем, когда воздух остывал, ветер начинал безраздельно хозяйничать на равнинах и играючи менял все по своему усмотрению, перемещая дюны, засыпая камни, кусты, колодцы и оазисы, сметая песок с тех мест, где до этого лежал веками.
В пустыне день принадлежит солнцу, а ночь – ветру.
Солнце царствовало молча, ветер же и стонал, и рыдал, и завывал вздыхая, визжал, кашлял, ревел и громыхал, и по его тону можно было определить каким будет следующий день: жарким или испепеляющим, терпимым или непереносимым, прилетит ли с первых часов сирокко, харматтан или ужасная и яростная песчаная буря.
Те утренние часы были самыми тяжелыми для него, самыми бессонными.
Он знал по опыту, по сотням предыдущих ночей, что если ветер начинал стонать, словно жаловался, и не удалось заснуть до этого, то уже и не получится, сон не придет, как не ворочайся, как не старайся, и он опять увидит рассвет нового, изматывающего дня, погруженный в свои невеселые воспоминания.
Принесет ли этот ветер стоны его матери?
Или тети Клары?
Обе они потеряли своих сыновей в этих песках и здесь, под песками, они и были похоронены.
И не в родовых войнах пали они, а в войне настолько абсурдной и лишенной всякого смысла, что и…
Очень часто в такие ночи он старался собрать все свои воспоминания и мысли, чтобы проанализировать и разобраться, шаг за шагом, как и при каких обстоятельствах он оказался в этой пустыне и один на один с этими звездами, ветром и проклятой бессонницей.
Вот они четверо в огромном доме в Шотландии, наслаждаются долгожданным тихим летом, скачут на лошадях по зеленым лугам, ловят рыбу в открытом море, охотятся в густых лесах под дождем, бегают наперегонки по дорожкам и тропинкам, по которым гонялись друг за другом, будучи детьми, когда их светлые головы были заполнены фантазиями, навеянными произведениями Пересваль Рена и его романами «Beau Geste» (в русском переводе «Похороны Викинга»), «Beau Ideal», «Beau Sabreur». Сколько раз они играли в похороны викинга? И сколько ночей напролет они спорили о Сахаре, об Иностранном Легионе, о воинах–туарегах?
Все четверо были мальчишками, со временем превратившиеся в мужчин, но продолжавшие шагать по жизни вместе, потому что не представляли эту жизнь один без другого.. и вот они уже заканчивают Университет, и в самом центре Лондона, в элегантном офисе, открывают «Альдус, Альберт, Альфред и Алек Коллингвуд – адвокатская контора», и у них самые изысканные, самые богатые, самые влиятельные клиенты, поскольку в те времена фамилия «Коллингвуд» значила много в Англии.
Коллингвуд – это на протяжении более двух веков и министры, и архиепископы, генералы, банкиры, адвокаты, это род, поднявшийся со времен самого Люка Коллингвуда – основателя династии, добывшего себе огромное состояние во время своих «путешествий по семи морям».
В семейном замке, что начали стоить еще во времена пра–, пра–, прадеда, на стенах висели портреты знатных предков, начиная с самого Великого Люка, и также гордость рода – дядя Александр, погибший в Нормандии.
И вот все четверо проводят свой заслуженный и честно заработанный отпуск в родовом гнезде – в замке, когда неожиданно на пороге появляется сэр Джордж, выздоравливающий после ранения в грудь, полученного во время схватки с работорговцами на ливийско–суданской границе.
И именно сэр Джордж начал рассказывать им о «Белом Эскадроне», где он и служил, о том, как они патрулировали пустыню, об охоте на караваны рабов, о дружбе между людьми, собирающимися в Триполи со всего мира с тем, чтобы рисковать собственной жизнью во имя свободы несчастных африканцев.
И именно сэр Джордж возродил в их сердцах те далекие, детские фантазии, навеянные романами Пересваль Рена, что дремали в них до того момента, показал им, что Сахара из легенд и рассказов продолжает существовать, как и Легион, сражающийся на песчаных просторах, и воины–туареги.
Именно сэр Джордж поведал им об удивительных ночах у костра в компании туарегов из рода «Людей скрывающих лицо», «Людей Копья» или «Людей Меча», о караванах из трехсот верблюдов, пересекающих пустыню из Танезруфта в Тибести, о ночном небе, усеянном миллионами звезд и о ветре, рыдающем по утрам.
И то был сэр Джордж, кто влил яд приключений в их вены и открыл глаза на работорговлю, продолжающуюся в середине двадцатого века, и когда они вернулись в Лондон, то первое, что сделали, пошли не в Клуб, а офис «Общества за уничтожение рабства» на Воксхолбридж 49. И там они погрузились в мир работорговцев с таким же рвением, с таким же энтузиазмом, с каким когда–то, давным–давно, впитали в себя мир Пересваль Рена. Но однажды, осенним дождливым вечером, Альдус, взобравшись на лестницу и просматривая страницу за страницей том «Истории работорговли», удивленно воскликнул:
– Эй, ребята! Послушайте–ка это!
Все подняли на него глаза, оторвавшись от чтения документов и изучения фотографий.
– «Знаменитый случай расправы работорговцев над рабами произошел в сентябре 1781 года на борту парусника «Зонг», порт приписки – Ливерпуль, отправившегося в плавание с островов Сан–Томе с грузом в четыреста сорок невольников и экипажем в шестнадцать человек. Корабль попал в полосу штиля, и на борту вспыхнула эпидемия, унесшая жизни семерых членов экипажа и семидесяти рабов, оставшаяся часть экипажа была чрезвычайно ослаблена приступами дизентерии. В виду сложившихся обстоятельств решено было не заходить в порт Ямайки, где им, скорее всего, не оказали бы никакой помощи. 29 ноября, на подходе к Карибским островам, капитан корабля, Люк Коллингвуд, объявил команде, что осталось всего двести галлонов пресной воды и этого было недостаточно, чтобы продолжать плавание. Если рабы умирали от жажды или болезней, то потеря «товара» должна была быть компенсирована капитаном корабля, либо владельцами судна. Но если бы они (рабы) были сброшены в море, то страховка покрыла бы то, что юридически рассматривалось как «законный сброс груза за борт».
«Первый помощник выразил свое полное несогласие, указав на то, что воды может и хватить и к тому же скоро могут начаться дожди, но капитан Коллингвуд отказался выслушивать возражения и просьбы пощадить людей и, как указано в официальном документе: « Приказал отобрать сто тридцать два раба и заставил команду скидывать их группами в море. Первая «группа», состоящая из пятидесяти четырех человек, была брошена на съедение акулам в тот же день. Вторая, состоявшая из сорока двух рабов, первого декабря, хотя этой же ночью разразилась сильная гроза, и собрали достаточно воды, чтобы дойти до порта назначения, но капитан приказал продолжить сбрасывать «груз» и спустя неделю еще двадцать семь негров были связаны, их подвели к борту и спихнули в море. Еще десять человек спрыгнули сами, не позволив морякам приблизиться к ним.»
«22 декабря «Зонг» прибыл в Кингстон, где Люк Коллингвуд продал оставшуюся часть рабов, а тех, кого не купили, оставил на моле, закованными в цепи, умирать от голода и жажды. Позже, во время своего последнего дня пребывания в Кингстоне, отправил большую часть экипажа на сушу, а сам неожиданно снялся с якоря и вышел в море, обвинив тех, кто остался в порту в дезертирстве, сэкономив, таким образом, на годовом жаловании для каждого из оставшихся членов экипажа. Капитан Коллингвуд всегда хвастался тем, как он обманул покупателей рабов, продав им негров больных диз