«В каком расположении духа будет молодой человек? Начнет ли он расспрашивать о невесте, беспокоясь, что его хотят женить на какой-нибудь дурнушке? Ах! Ах! Эти опасения точно напрасны! Захочет ли он поторговаться? Девушка готова согласиться на двести конто, а если понадобится, и на большую сумму. Оно и понятно, ведь у женщин деньги в руках горят. Но я уступать не стану! Сто конто – и не реалом больше!»
Сделав такие соображения, Лемос открыл дверь кабинета и крикнул:
– Прошу!
Когда Сейшас зашел, Лемос сидел на табурете и, склонившись над столом, что-то писал. Не поднимая головы, он жестом левой руки указал молодому человеку на диван.
– Присаживайтесь, я сейчас освобожусь.
Кончив писать, Лемос промокнул бумагу пресс-папье, положил письмо в конверт, написал на нем адрес и только затем, покрутившись на табурете, как флюгер, повернулся к Сейшасу.
– О чем вы хотели со мной поговорить?
– Вы уже не помните меня? – ответил вопросом на вопрос взволнованный Сейшас.
– Мне кажется, я вас где-то видел, но не припомню где.
– Вы заходили ко мне два дня тому назад, – сказал Сейшас. – Мы виделись только один раз.
– Два дня назад? – Лемос сделал вид, что пытается вспомнить.
С того момента, как Сейшас оказался в кабинете, выражение его лица и манера держаться выдавали необычную для него скованность. По-видимому, он боролся с некоторой внутренней силой, убеждавшей его отказаться от принятого решения, не поддавался ей и достаточно хорошо владел собой, чтобы подчинить ее своим нуждам.
Однако забывчивость Лемоса пошатнула оказавшуюся недолгой уверенность Сейшаса, на чьем лице тотчас отразились охватившие его душу сомнения. Эта перемена не осталась незамеченной для старика Лемоса, который, разместившись так, чтобы видеть лицо своего собеседника в полупрофиль, вдруг воскликнул:
– Ах! Сеньор Сейшас! Друг мой, прошу прощения! Сами знаете, какая у нас, коммерсантов, память! Все нужно записывать. А как иначе? Ведь у нас столько дел, что все в голове не умещается! – Старик захихикал дребезжащим смехом, указывая на торговую книгу, лежавшую на письменном столе. – Вот она, моя память! Проверенная коммерческим трибуналом и завизированная с соблюдением всех предписанных законом условностей. Ха-ха-ха! Итак, друг мой, что заставило вас обратиться к моим услугам?
– Сеньор Рамос, я хотел бы узнать, остается ли в силе предложение, которое позавчера я получил от вас в своем доме? – спросил Сейшас.
Лемос притворился, что размышляет.
– Брак с девушкой, за которой дают сто конто приданого, верно?
– Да. Мне осталось только познакомиться с невестой.
– Ах! Этот вопрос мы, кажется, уже прояснили. Я не имею права представить вам невесту до заключения брачного договора.
– Вы этого мне не говорили.
– Это подразумевалось.
– Почему я не могу увидеть невесту? Все это наводит на мысль о том, что она дурна собой.
– Уверяю вас, что это не так; в противном случае вы освобождаетесь от каких-либо обязательств.
– Не могли бы вы рассказать о невесте хоть что-нибудь?
– Готов рассказать все, что знаю.
Сейшас расспросил старика о происхождении девушки, ее возрасте, полученном ею образовании, а также задал ему ряд других вопросов. Все ответы, данные Лемосом, молодого человека более чем устроили.
– Я принимаю предложение, – заключил Сейшас.
– Очень хорошо.
– Принимаю, но с одним условием.
– Ваше условие должно быть разумным.
– Мне необходимо получить двадцать конто не позднее чем завтра.
Услышав эти слова, старик подскочил на табурете. Подобного развития событий он явно не ожидал.
– Поймите, в этом деле не все зависит от меня, – сказал он. – Я только исполняю обязанности доверенного лица и не имею права предоставить вам какую-либо сумму до заключения брачного договора. Что касается приданого, могу вас заверить, что вы получите его полностью сразу после свадьбы.
– И все же не могли бы вы передать мне упомянутую сумму в качестве задатка?
Несмотря на все свои усилия, Лемос не смог скрыть удивления, отразившегося на его лице.
– Вы правы, – заметил Сейшас, сохраняя спокойствие. – Мы совсем мало знакомы, сеньор Рамос, и условие, предложенное мной, конечно, не внушает ко мне доверия.
– Нет-нет, молодой человек, дело не в этом, – ответил старик Лемос, все еще пребывая в замешательстве. – Но поймите: всему свое время.
– Прошу извинить меня за причиненное вам неудобство, – сказал Сейшас, прощаясь с Лемосом.
Старик был настолько озадачен, что не ответил Сейшасу, который вышел из кабинета, не зная, что ему теперь делать.
«Черт возьми! И зачем только этому повесе понадобились двадцать конто? Не иначе как на „Алказар“[28]. Готов поспорить, что юнец решил приударить за какой-нибудь француженкой. А они – настоящие змеи! Тонкие, как тростинки, но мужчин заглатывают живьем!.. И как воспримет условие Сейшаса моя подопечная? Готова ли она пойти на риск, которого требует заключение сделки?»
Пока Лемос вел этот внутренний монолог, к нему вернулись привычные живость и веселость; выбежав из дома, он увидел, как Сейшас, опустив голову, плетется по улице.
– Сеньор Сейшас! Постойте!
Лемос сделал еще несколько шагов, приближаясь к молодому человеку.
– Ответьте мне всего на один вопрос! – тотчас сказал старик, не желая внушать Сейшасу напрасных надежд. – Если бы вы получили эти двадцать конто, договор между нами был бы заключен?
– Несомненно! Я уже сказал вам об этом.
– У вас нет никаких возражений, вас не занимает всякий вздор вроде чести или достоинства, которыми некоторые типы дурачат всех вокруг. Дело решено, и вы отказываетесь предварительно осматривать товар, вернее, знакомиться с невестой?
– Если она такая, как вы мне ее описали…
– Разумеется, сеньор Сейшас! Послушайте, я ничего не могу обещать, но завтра я зайду к вам около девяти.
Лемос закончил кое-какие дела, подготовил чек на двадцать конто и после ужина направился в Ларанжейрас.
Аурелия читала в гостиной, но стиль Жорж Санд ее не увлекал. Ее душа, поднявшись на крыльях, безмятежно парила в вышине.
Когда девушке сообщили о приезде Лемоса, вся она содрогнулась, и ее тонкие ноздри затрепетали, выдавая крайнее волнение.
– Меня привело к вам небольшое затруднение, возникшее в нашем деле.
– Какое?
– Сейшас…
– Я просила вас не произносить при мне этого имени, – сказала девушка суровым тоном.
– Виноват, Аурелия, простите за опрометчивость… Он требует, чтобы не позднее чем завтра мы выплатили ему двадцать конто наличными, иначе он не заключит сделку.
– Так заплатите!
Эти слова девушка произнесла тоном таким же резким, как звук алмаза, разрезающего стекло.
Ее лицо стало мертвенно-бледным; на несколько мгновений могло показаться, что жизнь покинула ее, и она обратилась в прекрасную, но ледяную, мраморную статую.
Лемос не заметил этих перемен, он был занят тем, что доставал из кармана сложенный листок, заверенный печатью. Положив его на стол и разгладив, Лемос опустил перо в чернильницу и сказал Аурелии:
– Выпишите-ка один чек!
Сев за стол, Аурелия мелким наклонным почерком вывела несколько строк.
– Для чего ему эти деньги? – спросила она.
– Он не сказал, но у меня есть некоторые догадки и предположения, и, поскольку речь идет о союзе, от которого зависит ваше будущее, Аурелия, я ничего не стану от вас скрывать.
– Говорите.
– Я не уверен, но мне кажется, что он растратит эти деньги на какое-нибудь ребячество. Наш соотечественник Жозе Клементе[29] построил лечебницу для душевнобольных, а потом приехали все эти французики и открыли «Алказар», чтобы сводить с ума здоровых. Так что скоро на Красном Берегу сумасшедшим не будет хватать места.
Аурелия прикусила кончик ручки для пера, сделанный из слоновой кости, которая показалась темной по сравнению с ее жемчужно-белыми зубами.
– Разве это имеет значение? – сказала она и подписала чек.
На следующий день в назначенное время Лемос явился к Сейшасу.
– А вам сегодня крупно повезло! Вы сорвали куш!
Лемос достал из кармана бумагу, заверенную печатью.
– Только сначала дайте-ка мне одну расписочку.
– Что вы имеете в виду?
После непродолжительной внутренней борьбы, вызванной необходимостью сделать окончательный выбор между совестью и выгодой, Сейшас подписал следующий документ:
«Настоящим удостоверяю, что я получил от сеньора Антонио Жуакима Рамоса сумму в двадцать конто в качестве задатка в счет приданого, составляющего сто конто, и обязуюсь не позже чем через три месяца жениться на девушке, о которой сообщил мне сеньор Рамос, гарантией чему служит моя честь».
Пробежав глазами эти строки, Лемос достал из пачки купюры и с быстротой биржевого маклера пересчитал их. Отложив одну, остальные он передал Сейшасу, пояснив:
– Девятнадцать конто, девятьсот восемьдесят мильрейсов… и двадцать мильрейсов – на оформление бумаг…
С удрученным видом Сейшас взял деньги.
– А вы счастливчик! – сказал Лемос, словно не замечая расположения духа своего собеседника.
Издав ироничный смешок, он сделал два пируэта и три прыжка, ущипнул Сейшаса и стремительно спустился с лестницы, подскакивая, как резиновый мячик.
IX
Сейшас был человеком честным, но его честь в силу его долгого пребывания в душном конторском кабинете и в жарких бальных залах сделалась мягкой, как воск, из которого тщеславие и амбиции могли лепить все, что им вздумается.
Он никогда не присваивал себе чужого и не злоупотреблял доверием, однако придерживался простой и удобной в употреблении морали, у которой в современном обществе так много сторонников.
Согласно этой морали, в вопросах, касающихся любви, допустимо все, а личные интересы ничем не ограничены при условии, что это не противоречит закону и не вызывает скандала.