– Я прошу вас сделать копию с этого портрета для гостиной; там я помещу ее рядом со своим. Что касается оригинала, мне хотелось бы, чтобы на нем мой муж был изображен в костюме, в котором он был, когда мы встретились в первый раз. Мне хочется сделать ему сюрприз. Понимаете?
– Прекрасно понимаю.
– Только, прошу вас, лицо оставьте как есть.
– Об этом вы можете не беспокоиться.
Аурелия дала художнику указания насчет того, каким должен быть костюм ее мужа, а затем начала позировать, чтобы мастер закончил ее собственный портрет.
Вернувшись из конторы, Сейшас заметил, что расположение духа Аурелии изменилось. Она не была раздражена, но держалась с ним холодно; со временем она все более отдалялась от него и в конце концов вовсе стала его избегать.
Целые дни Аурелия не покидала своей комнаты, а если выходила, то всегда была рассеянна и имела такой вид, какой бывает у людей, привыкших жить в мире фантазий и чувствующих себя неловко, когда им приходится возвращаться к действительности, которой они обычно предпочитают свои мечты.
Дом в Ларанжейрас стал напоминать монастырь, где живут два отшельника, видящие друг друга только за трапезой.
Встав из-за стола, Аурелия шла в скрытую за пышными деревьями беседку, откуда наблюдала за мужем, гулявшим по саду.
Вечером каждый брал свою книгу; Сейшас читал, Аурелия вновь погружалась в грезы, в сладкие мечты, которым предавалась в уединении своих покоев.
Сначала перемены, произошедшие в Аурелии, удивляли дону Фирмину. Однако она была женщина умная и уже давно жила на свете, поэтому вскоре, как ей казалось, угадала причину этих перемен и решила при первой возможности проверить свою догадку.
– Сеньор Сейшас, не находите ли вы, что наша Аурелия сильно изменилась?
Фернандо, не ожидавший такого вопроса, посмотрел на жену, чье лицо, освещенное лучами заходящего солнца, было бледно, как воск.
– Наверное, Аурелия испытывает небольшое недомогание. Поездка за город – в Тижуку или Петрополис – помогла бы ей восстановить силы.
– Я полностью здорова, – равнодушно ответила девушка.
– Конечно же, вы не больны, Аурелия, – сказала дона Фирмина. – Но все же вам стоит поехать за город, чтобы развеять грусть и устранить головокружение, которое вас беспокоит.
– Ничто меня не беспокоит.
– Аурелия, скажите правду. Несложно догадаться о вашем положении…
– О чем вы? – спросила Аурелия, не понимая, к чему дона Фирмина клонит.
– Вы ждете ребенка!
Аурелия рассмеялась, но так неестественно и громко, что дона Фирмина еще больше убедилась в правильности своей догадки. Фернандо вышел под предлогом того, что ему захотелось полить пармские фиалки, растущие вокруг постаментов, на которых стояли бронзовые статуи.
Прошло несколько месяцев. Вдруг без каких-либо явных причин Аурелия со свойственными ей одной непредсказуемостью и переменчивостью решила коренным образом изменить жизнь дома в Ларанжейрас и его обитателей. Выйдя из затворничества, в котором она по собственной воле провела столь долгое время, она перешла в другую крайность. Отныне Аурелия проявляла особую тягу к развлечениям, которая никогда прежде не была ей свойственна. Она вновь вышла в свет, где стала появляться очень часто, буквально не давая себе передохнуть.
Театров и балов ей было недостаточно; когда Аурелия не выезжала, она принимала гостей в своем доме, устраивая вечера, не менее веселые и изящные, чем самые роскошные придворные праздники. Ей удавалось собрать в своем особняке самых красивых девушек Рио-де-Жанейро; она любила окружать себя этой свитой красавиц.
Днем она ездила в гости на Судейскую улицу или на пикник в Ботанический сад и Тижуку. Берег Ботафого она решила превратить в место для прогулок наподобие парижского Булонского леса, венского Пратера или лондонского Гайд-парка. Несколько дней подряд она и ее подруги около четырех часов дня проезжали в открытых экипажах по изогнутой набережной вдоль живописной бухты, любуясь чарующими видами и наслаждаясь дыханием легкого морского бриза.
Прохожие смотрели на них удивленно, на лицах некоторых читалась неприязнь. Аурелия не обращала внимания на недовольных завистников, однако ее подруги начали беспокоиться, и ей пришлось отказаться от прогулок по набережной, над которой теперь проносились только перелетные птицы.
Ее жажда развлечений, пришедшая на смену беспричинной апатии и затворничеству, наводила на мысль о том, что Аурелия погружается в светскую жизнь не ради удовольствия, а чтобы забыться. Может быть, она хотела заглушить чувства, которые тревожили ее душу и уносили ее в мир фантазий и грез, в котором она пребывала столько дней?
– Наверное, вам кажется необычной моя страсть к развлечениям? – спросила она у мужа. – Действительно, она охватила меня, как лихорадка. Но не переживайте, это не опасно. Я хочу, чтобы в свете меня считали счастливой. Возможно, гордость, которую я испытываю, зная, что многие хотят оказаться на моем месте, уменьшит боль, терзающую меня оттого, что я никогда не буду любима. По меньшей мере я могу насладиться видимостью счастья. В конце концов, что есть этот мир, если не иллюзия или просто обман? Так простите, если я причиняю вам неудобства, заставляя вас изменить вашим привычкам, чтобы сопровождать меня. Вам следует признать, что я заслуживаю этой компенсации.
– Сопровождать вас – мой долг, и я готов выполнять его в любое время. Вы молоды, красивы и богаты – вам следует наслаждаться жизнью, пока фортуна к вам благосклонна. У света есть такое свойство: он отторгает то, что ему чуждо. Скоро вы посмотрите на жизнь иначе, и прошлые переживания покажутся вам пустыми, подобно детским страхам.
– Этого я и желаю! Я бы все отдала, только чтобы перестать верить убеждениям, или, скорее, возвышенным иллюзиям, которые еще в юности укоренились в моей душе, и наконец примириться с действительностью. О, если бы это было возможно… – Она прервалась, и на ее губах появилась едкая усмешка. – Тогда мы с вами поняли бы друг друга!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Выкуп
I
На улице Сан-Клементе давали бал.
Как и всегда, Аурелия блистала красотой, грацией и тонкостью вкуса. Ее наряд был верхом изящества, а украшения стоили целое состояние, но всеобщее внимание привлекали не они. Все вокруг любовались самой Аурелией, чья безупречная красота была подобна свету, наполнявшему залу.
Шумный бал не только не умалял сияния этой красоты, но усиливал его. Подобно тропическим цветам, детям солнца, которые раскрываются во всей красе в самые жаркие часы, Аурелия становилась наиболее прекрасной, погружаясь в море блеска и страстей.
Сейшас смотрел на нее со стороны.
Ближе к концу вечера красота прочих девушек стала меркнуть. Одни бледнели от усталости, щеки других, наоборот, разгорались румянцем от волнения. Многие были настолько утомлены, что их движения делались медлительными или теряли утонченность.
Аурелия, напротив, становилась все более обворожительной, словно стремясь к апогею красоты. Безукоризненная элегантность ее образа раскрывалась в вихре бала. Подобно тому как прекрасная статуя выходит из-под резца вдохновенного мастера, восхитительная красота Аурелии становилась все совершеннее.
Среди царившего вокруг оживления Аурелия сохраняла спокойствие. Ее грудь, исполненная нежных чувств, дышала ровно, на приоткрытых губах играла улыбка. Ее глаза, как и вся она, казалось, излучали небесный свет. Когда бал подошел к концу, ее красота достигла совершенства.
Тогда Аурелия сделала знак мужу и, закутавшись в шаль, которую он подал ей, оперлась на его руку. Под восхищенные взгляды она вышла с гордым видом, склоняясь к груди мужчины, о котором можно было только мечтать и который достался ей, подобно трофею.
Экипаж ждал их у ворот. Аурелия села в него и подобрала подол пышного платья, освобождая место мужу.
– Какая прекрасная ночь! – воскликнула она, откидываясь на подушки и смотря на небо, усеянное звездами.
Делая это движение, плечом Аурелия дотронулась до плеча Сейшаса, и ее темные локоны, колыхавшиеся от движения экипажа и источавшие опьяняющий аромат, коснулись его щеки. Свет зажженных газовых фонарей то и дело падал на нежное лицо Аурелии и на ее плечи, которые открыла соскользнувшая шаль.
Смотря на Аурелию, Сейшас видел, как ее грудь, подчеркнутая декольте, высоко поднимается с каждым ее вздохом.
– Как ярко светит эта звезда! – сказала Аурелия.
– Где? – спросил Сейшас, наклоняясь, чтобы посмотреть.
– Вот над той стеной, видите?
Сейшас отрицательно покачал головой.
Аурелия взяла мужа за руку и, держа ее в своей руке, указала на звезду.
– Действительно, – согласился Сейшас, пусть даже той звезды не увидел.
Аурелия опустила руку себе на колено, забыв, что в ней все еще держит ладонь мужа.
– В сиянии звезд есть что-то необыкновенное! – прошептала она. – Я заметила это, еще когда была совсем юной. Разве их свет не пьянит? Насладившись их сиянием, я чувствую себя так, будто выпила бокал шампанского, сделанного из золотых ягод.
Произнося эти слова, она смотрела на мужа и улыбалась ему волшебной улыбкой.
– Должно быть, это амброзия, напиток богов, – ответил Фернандо в той же изысканной манере.
– И все же, если оставить эти фантазии… Как хочется спать! Отчего же я так устала?
– Вы столько танцевали!
– Так вы это заметили?
– Как я мог не заметить?
Ничего не ответив мужу, Аурелия устроилась поудобнее, точно птичка, готовящаяся ко сну.
– Не могу больше! Как кружится голова!
Покачиваясь в экипаже и погружаясь в дремоту, она все больше склонялась к мужу, пока не прислонилась к нему и не опустила голову ему на плечо так, что он почувствовал на своей щеке ее легкое дыхание. Любуясь ею, он словно упивался ее красотой.
Фернандо не знал, что делать. В некоторые мгновения он хотел забыть обо всем, помня только, что он муж этой женщины, и заключить ее в свои объятия. Однако, как только он хотел решиться, зловещий холод пронзал его сердце и страх перед собственными желаниями сковывал его.