– Или кто! – добавила Аурелия зло.
– О любом предмете, который находится в его собственности, – настаивал Сейшас, – будь то предмет одушевленный или нет.
– Моему предположению есть и другое доказательство. Вы так много любили, но ревности никогда не испытывали, – вы сами только что признались мне в этом.
– А поскольку ревность – это признак гордости, или, иными словами, чести, логично предположить, что…
– Логично, но я не нуждаюсь в логике. Лучше прочтите мне какое-нибудь свое стихотворение. Например, «Каприз».
III
Вечера, или, как Алфредо Морейра называл их на французский манер, суаре, в особняке Аурелии были приятнее, чем придворные балы.
Танцуя вальсы и кадрили, гости Аурелии не исполняли неистового галопа или замысловатых танцевальных па, выделывая которые танцоры вертятся, как волчки, или скачут, будто их покусали тарантулы. Обходясь без излишнего шума и неловких моментов, когда танцующие пары сталкиваются друг с другом, вечера Аурелии всегда были полны приятного оживления и веселья.
Такого результата хозяйка дома добилась весьма изобретательным способом. Когда молодые люди, которые должны были задавать тон вечеру, разойдясь под различными предлогами, не спешили приглашать дам и выходить с ними в центр залы, Аурелия объявляла «кадриль супругов».
Как следует из названия, в этом танце участвовали только супружеские пары. Отказаться не мог никто; Аурелия возражений не принимала, даже если гости ссылались на возраст или плохое самочувствие. Девушка была непреклонна, и невозможно было устоять перед ее любезной настойчивостью. Вынуждая всех повиноваться одной из своих прихотей и выполнять свой каприз, Аурелия делала это настолько тактично, изящно и обходительно, что ни у кого не возникало желания ей перечить.
Когда танцевать выходили преклонного возраста дамы и господа, а также благоверные, давно отвыкшие ухаживать друг за другом, на всех лицах, в том числе у самих ревматических стариков, появлялись улыбки. Почтенным матронам в глубине души нравилась выдумка Аурелии, позволявшая им вновь почувствовать себя молодыми, хотя, придерживаясь строгих нравов, они не сразу соглашались танцевать.
Холостяки, напротив, получали щелчок по носу, поскольку пропускали танец, теряли прекрасных партнерш, которых выбирали из числа замужних дам, и, кроме того, были вынуждены выслушивать сетования незамужних девушек, оставшихся в стороне, поменявшись местами со своими матерями.
Именно поэтому, опасаясь стариковской кадрили, молодые люди начинали танцевать, как только смычок в первый раз касался струн скрипки, и весь вечер поддерживали общее оживление, избавляя Аурелию от необходимости упрашивать их пригласить дам на танец.
Лизия Суарес говорила, что Аурелия затеяла все это, только чтобы танцевать с мужем, в которого была безумно влюблена.
На вечерах Аурелии стал появляться Эдуардо Абреу, которого уже давно не видели в свете. Аурелия принимала его особенно радушно и всегда оставляла для него одну кадриль, отказывая многим другим поклонникам.
Однажды, закончив танец, она прохаживалась по зале под руку с Эдуардо. Увидев их, Алфредо Морейра в свойственной ему манере говорить намеками заметил:
– Какая сентиментальная ретроспектива!
– Простите, я не понимаю ваших слов, – ответил его собеседник.
– Разве вы не знаете, что Абреу был пылко влюблен в Аурелию и наделал немало сумасбродств, пытаясь убедить ее стать его женой?
– Теперь понимаю.
– Тогда она отказала Абреу, потому что любила Сейшаса, но сейчас, выйдя замуж за последнего, она, вероятно, решила одарить любовью этот одинокий, оставленный всеми цветок.
– Весьма возможно!
Этот диалог произошел на искусственной аллее, которую накануне каждого званого вечера создавали, выставляя в гостиной пальмы, акации и магнолии в керамических кадках и в деревянных ящиках.
Находившийся неподалеку Сейшас, сидевший на скамье в тени чинары и куривший сигару, услышал разговор двух светских львов. Взглядом он нашел Аурелию, ставшую предметом их насмешек. Она разговаривала с Абреу ласково и нежно, как прежде говорила с Фернандо, когда зарождалась их любовь.
– Она влюблена в него! – прошептал Сейшас.
Больше он ничего не видел: Аурелия и Эдуардо покинули залу, а сам Сейшас погрузился в глубокие раздумья. Он очнулся, только когда неожиданно услышал голос жены.
– Я всюду искала вас! – сказала Аурелия, садясь рядом с ним и обеспокоенно смотря на него. – Вам нехорошо?
– Вовсе нет, сеньора. Недавно я имел удовольствие видеть, как вы танцуете с Эдуардо Абреу.
Аурелия бросила на него быстрый и пристальный взгляд.
– Да, я танцевала с ним, как и всегда, – сказала она непринужденно. – А почему не танцевали вы?
– Я не получал от вас соответствующего распоряжения.
– Причина только в этом? Что же, я составлю вам пару… Не могли бы вы подать мне руку? – сказала Аурелия с улыбкой.
– Сеньора, излишне спрашивать разрешения. Вы приказываете – я исполняю.
Аурелия взяла мужа под руку и медленно пошла с ним по дорожке.
– Почему вы называете меня «сеньóра»? – спросила она, подчеркивая голосом ударный звук «о», как делал это Сейшас, обращаясь к ней.
– Извините, должно быть, я неправильно произношу!
– Но когда вы обращаетесь к другим дамам, вы говорите «сеньора» иначе, – сказала Аурелия, уже не выделяя звук «о» голосом. – Я заметила это даже сегодня.
– Думаю, в Португалии всегда произносят это слово так, как только что его произнесли вы; но здесь, в Бразилии, возможны два варианта произношения, от чего зависит смысл. «Сеньора» как вежливое обращение к даме звучит без особого нажима на «о», в то время как «сеньора» в значении «владычица или хозяйка» произносится с более сильным ударением, – подданные или рабы обращаются так к своей госпоже. Не подумав об этом, я допустил ошибку.
– Выходит, этим вы хотите сказать, что считаете себя моим рабом? – спросила Аурелия, пристально глядя Сейшасу в лицо.
– Полагаю, я дал вам положительный ответ на этот вопрос в тот день, а точнее, вечер, когда началось наше совместное существование; после унижения, которое я перенес тогда, мое пребывание в этом доме в ином качестве было бы для меня еще большим позором.
Аурелия ответила печальным голосом, полным чувства:
– Не настало ли время оставить реприманды? К чему эта пустая игра слов? В силу обстоятельств я и вы стали навеки чужими, поэтому у нас нет необходимости уязвлять друг друга подобными колкостями. Следуйте моему примеру: я раскаиваюсь перед вами. Вы мой муж, и только мой муж.
– То, что я сказал вам, – вовсе не пустые слова, это мое глубокое убеждение, оно серьезно, за всю свою жизнь я ни к чему иному не относился серьезнее; вскоре вы это поймете. Конечно же, под словом «раб» я не подразумеваю «домашний слуга» – это было бы нелепо. Однако, сеньора, вам должно быть известно, что в былые времена женихи выкупали невест, а даже в нашем веке в Англии после развода бывших жен продавали с молотка. Кроме того, как вы знаете, на Востоке есть наложницы, живущие в роскошных дворцах, подобно королевам…
– Одалиски?
– Да. И если раньше право покупать принадлежало мужчинам, почему в наше время и в нашем обществе его должна быть лишена женщина, если в ее руках золото, если на ее стороне этот великий законодатель и верховный судья?
Жестокие слова Сейшаса обжигали, срываясь с его губ.
– Конечно, я ваш муж! Как Шехерезада – жена шаха!
– Только вы не носите паранджи! – едко сказала Аурелия.
Однако за иронией ей не удалось скрыть охватившего ее стыда, от которого она опустила глаза, чувствуя, как пылают румянцем ее щеки и шея.
– Не станем обрушивать сарказм на святую супружескую любовь. Господь не дал нам этого счастья, которое питает чистые и благородные сердца. Мы остались… по меньше мере я осталась сиротой, лишенной такой любви, но тем не менее нам следует относиться к ней с должным почтением.
Произнеся эти искренние слова, родившиеся в ее сердце, Аурелия тотчас пожалела о том, что уступила чувствам; она звонко рассмеялась и продолжила уже привычным непринужденным тоном:
– Хотите узнать мое мнение? То, что вы считаете рабством, есть власть более сильного над более слабым; в некотором смысле мы все рабы – закона, мнения, условностей, предрассудков; одни лишены свободы в силу бедности, другие – в силу богатства. Быть поистине преданными друг другу может заставить только одна владычица – любовь, но нас она не связывает!
В тот момент они проходили мимо кресла, в котором сидела Аделаида Рибейро.
– Дона Аделаида, прошу, сделайте мне одолжение. Возьмите этого беглеца и плените его, хотя бы на время следующего танца.
– Вы даете мне залог? – язвительно спросила Аделаида. – Я принимаю, но снимаю с себя всякую ответственность.
– Вы ничем не рискуете.
Пока жена Рибейро поправляла буфы на подоле своего элегантного платья, готовясь к танцу с Сейшасом, которого хозяйка дома так любезно предложила ей в качестве пары, Аурелия подошла к мужу и многозначительно шепнула:
– Я возвращаю вам свободу. Я уже говорила вам об этом своем намерении, а теперь исполняю его.
– Я не согласился тогда и не соглашаюсь теперь, – ответил Сейшас тем же тоном.
– Почему? – спросила девушка не только голосом, но и взглядом.
– Будьте спокойны. Отказываясь от своей свободы, я не намерен ограничивать вашей.
– Разумеется! – ответила Аурелия, презрительно посмотрев на мужа.
– Причина кроется в ином.
– В чем же? Я хочу знать.
– Вы узнаете в свое время.
Они отошли на несколько шагов, чтобы их разговора никто не слышал. Не понимая, что означает тон, с которым муж произнес последнюю реплику, Аурелия остановила взгляд на его лице и, должно быть, хотела потребовать от него объяснений, когда рядом послышался шорох платья подходившей к ним Аделаиды.
Аурелия отпустила руку Сейшаса и удалилась.
Музыка заиграла кадриль. Алфредо Морейра метался по зале, подобно мотыльку, порхающему в поиске цветка. Фернандо догадался, что цветком, который Алфредо ищет, была партнерша для танца, и предложил ему Аделаиду Рибейро, пусть даже тем самым рисковал нарушить этикет, поступаясь правилами хорошего тона.