В северных странах вальс удостоен чести быть салонным танцем. Однако на других широтах его стоило бы танцевать только во время народных гуляний, в которых люди наименее уточненные ищут сильных впечатлений, опьяняющих, как алкоголь.
Есть в этом страстном танце нечто напоминающее древнегреческие празднества в честь богини Венеры или исступленные пляски вакханок, потрясающих тирсами.
Как утверждал великий Виктор Гюго[51], вальс, нескромный и сладострастный, губителен для женщин и цветов. Никто не выразил бы эту мысль более красноречиво, чем этот непревзойденный мастер слова, который чувствует язык безукоризненно, подчиняя его себе, как всадник – ретивого скакуна.
Действительно, вальс губит женщину, когда, выводя ее на середину ярко освещенной залы, заставляет ее предстать перед любопытными, жаждущими взглядами, раскрывает ее красоту и лишает ее тайны.
Единственная причина, по которой дамы любят вальс, – радость, которую они испытывают, когда их увлекает стремительный вихрь танца. Есть некоторое удовольствие в этом чистом и безгрешном наслаждении, в этой опьяняющей скорости. Делая быстрые обороты, женщина чувствует, будто у нее за спиной появляются крылья, ей кажется, словно она летит; она подобна бабочке, которая, покинув кокон, порхает в небе.
Но именно в этом и кроется опасность. Вальс вверяет трепетную, очарованную невинным восторгом женщину разгоряченному мужчине, который, несмотря на все свое изящество, не перестает быть таковым, и поэтому та, с кем он танцует, безотчетно для себя обольщает его, когда он видит, как она плавно движется, и чувствует рядом с собой тепло ее тела.
Что есть вальс, всем показывала кружившаяся в танце прекрасная пара, которую, впрочем, защищал от недобрых взглядов окружавший ее ореол супружества, благословенного Господом.
Фернандо, некогда известный при дворе как один из лучших танцоров, жалел о том, что поддался желанию Аурелии, потому что опасался, что у него закружится голова. Остерегаясь чар Аурелии, он отвел глаза от ее лица и взглядом окинул залу. Однако некая непреодолимая сила заставила его вновь посмотреть на жену, и тогда он испытал восторг, любуясь ею.
Сейшас чувствовал мягкое тепло ее нежной руки, лежавшей на его плече, и ему казалось, будто все его существо сосредоточилось в той точке, в которой магнетический флюид передавался ему от Аурелии.
Затем это необычное чувство усилилось. Фернандо уже не ощущал легкого прикосновения ее пальцев к своему плечу; теперь ему казалось, будто он становится единым целым с Аурелией, которую он видел перед собой, но чувствовал внутри своего сердца.
В отличие от других, Аурелия не позволяла партнеру по танцу прижимать ее к груди. Между ней и мужем сохранялась дистанция, которая не давала им соприкасаться друг с другом, и когда они делали обороты вальса, между ними проходил поток газового света.
Однако Фернандо испытывал такое сильное чувство, словно Аурелия прильнула к нему, оказавшись в его объятиях; его сердце вбирало в себя ее прекрасный образ, подобно форме, которую заполняют мягким воском, чтобы сделать статую.
Разгоряченная вальсом, Аурелия дышала порывисто, и хотя кружева, украшавшие ее декольте, ни на мгновение не касались жилета мужа, он, закрывая глаза, представлял, словно ее пылкая грудь прислоняется к его груди.
Если Аурелия с кошачьей грацией плавно выгибала спину и весь ее стройный стан трепетал от волнения, будто электрический заряд, оно сообщалось Сейшасу.
Аурелия и Сейшас передавали друг другу каждое свое чувство не только потому, что ее рука касалась его плеча, а его рука – ее талии, но главным образом потому, что они обменивались взглядами и чувствовали дыхание друг друга.
Ни один цветок не источает аромата более прекрасного, чем свежее и чистое дыхание юной девушки.
Мне знакомы многие другие запахи, сильные и возбуждающие, но ни один из них, должно быть, не сравнится с ароматом нежной розы, который слышался в дыхании Аурелии Сейшасу, когда он чувствовал его на своих губах.
Сейшас предался этому наслаждению, но, осознав его опасность, воспротивился ему и захотел положить конец испытанию, которому жена подвергала его, несомненно желая подчинить его своей власти так же, как в ту ночь, когда, вернувшись после бала, она опустилась на диван, а он целовал ее волосы. О сцене, произошедшей затем, Сейшасу было неприятно вспоминать.
Готовясь завершить танец, Сейшас замедлил шаг. Аурелия если не предугадывала намерений мужа, во всяком случае, поняла их, судя по его движениям. Умоляюще она шепнула:
– Нет!
Она посмотрела на Сейшаса глазами, полными света и любви, и тотчас снова опустила ресницы, однако ее недолгий взгляд лишил Фернандо всякой воли и решимости, забирая их с собой, словно волна, которая, нахлынув на берег, затем отступает, увлекая все, что встретилось ей на пути.
Отказавшись от своих намерений, Сейшас снова бросился в вихрь вальса.
Все это произошло за очень короткий промежуток времени, за который прекрасная пара описала два или три овала, двигаясь по просторной зале.
В каждом из четырех углов залы располагались высокие бронзовые жардиньерки искусной работы, которые Аурелия выписала из Европы.
Вместо срезанных цветов вазоны были украшены живыми растениями, поэтому жардиньерки превращались в зеленые уголки, придававшие зале свежесть, словно впуская в нее природу, что сейчас очень ценится. И правда, что может быть чудеснее, чем присутствие природы в городе, чем соединение утонченной роскоши и неповторимого живого цветения?
Прекрасная танцующая пара, которой не хватало простора в замкнутой зале, двигаясь по наибольшему возможному овалу, переместилась за одну из жардиньерок, где Аурелия и Сейшас остались наедине.
Танец достиг кульминации, стремительной, как полет мысли, когда пара была скрыта ото всех под вытянутыми листьями пальмы, образовывавшими купол. Казалось, и он, и она были ослеплены молнией.
Подчиняясь дуновению вечернего бриза, две розы склоняют друг к другу свои головки, отчего лепестки одной нежно касаются лепестков другой. Так же сблизились Фернандо и Аурелия, чьи губы на мгновение соприкоснулись.
Это произошло стремительно. Элегантная пара исчезла под куполом листьев, а через миг уже вышла из тени навстречу ослепительному свету, чтобы продолжить быстрый танец.
Вдруг Фернандо почувствовал, что дыхание Аурелии изменилось. Он посмотрел на нее и увидел, что она вот-вот лишится чувств. Нежная голова Аурелии не склонилась к ее груди, но опустилась ему на плечо так, что ее лицо оказалось повернуто к нему.
Побледневшие губы Аурелии едва заметно двигались, словно ее душа говорила с другой душой.
Сейшас поднял жену на руки и унес ее из залы.
V
Происшествие вызвало большой переполох: к Аурелии поспешили врачи, державшие в руках флакончики с нюхательными солями, подруги засуетились, одни – от волнения, другие – от любопытства, комментарии посыпались дождем.
– Какое безрассудство!
– Какая прыть! Я так и знала, что этим кончится!
– Тем более если обычно она не вальсирует.
– Должно быть, она хотела показать, что ей нет равных.
– Что вы, сеньора? Это все из-за платья. Разве вы не заметили, как она затянула талию?
– Нет, нет! Романтизм!.. – прищелкнув языком, сказала Лизия и добавила, обратившись к Аделаиде: – Вы верите, что это настоящий обморок?
– А вы считаете, что Аурелия все разыграла?
– Конечно! Так она кокетничает с мужем. Ей хочется, чтобы он носил ее на руках у всех на виду. Ей нравится показывать, что он ее обожает, что он от нее без ума. Еще бы! Вот так кукла!..
Лизия не унималась; как и многие другие в наше время, она была большая любительница переливать из пустого в порожнее, причем ей казалось, что так она демонстрирует всем свое неиссякаемое остроумие, в то время как на самом деле оно терялось в бесконечном потоке слов.
Между тем Сейшас перенес лишившуюся чувств жену в будуар и положил ее на диван. Он был обеспокоен, но осознавал, что опасность невелика. Держа Аурелию на руках, он чувствовал тепло ее тела и биение ее сердца. Это был всего лишь легкий обморок.
Действительно, прежде чем ей успели поднести эфир и соль или распустить шнуровку платья, Аурелия открыла глаза и жестом попросила всех, кто собрался около нее, отойти.
– Все в порядке; у меня просто закружилась голова; мне уже лучше.
Пощупав у нее пульс, врач подтвердил ее слова и посоветовал ей отдохнуть, а также ослабить корсет, чтобы легче было дышать.
– Нет, этого не нужно, – возразила Аурелия. – Будет достаточно, если вы освободите комнату.
Дамы тотчас удалились и вернулись в залу. Дона Фирмина, не желая оставлять девушку одну, задержалась, но Аурелия попросила ее на время взять на себя обязанности хозяйки дома.
– Обо мне позаботится Фернандо. А вы ступайте в залу и просите гостей продолжить танец. Я хорошо себя чувствую, я совсем здорова. Но вот если они откажутся танцевать, я очень огорчусь, потому что буду думать, что я больна!
Дона Фирмина рассмеялась, поцеловала девушку в лоб и вышла из комнаты. Заметив несколько любопытных гостей, стоявших у дверей и заглядывавших внутрь, она закрыла створки и навесила на них дверной молоток.
Аурелия лежала на спине, оставаясь в том же положении, в котором Сейшас опустил ее на подушки. Когда дона Фирмина вышла, девушка снова закрыла глаза и прогрузилась в сладкую дрему. Легко проведя рукой по краю дивана, она дотронулась до руки Сейшаса, который расположился рядом с ней и любовался ею, видя, что в нежной истоме она была еще прекраснее, чем в ослепительном сиянии.
– Я упала там, в зале?.. – прошептала Аурелия, не открывая глаз, и на ее щеках выступил легкий румянец.
– Нет, – ответил Сейшас.
– Кто удержал меня от падения?
– Я. Разве я мог доверить это кому-то еще?
В ответ Аурелия крепко сжала руку мужа.