Может, и мы когда-нибудь узнаем правду. Или наши потомки. Через несколько поколений, как пообещал в октябре 1991 года А. Оболенский, председатель парламентской комиссии по расследованию причин и обстоятельств государственного переворота в СССР.
«Это правительство должно уйти в отставку в полном составе!» — решительно заявил Горбачев на встрече с народными депутатами РСФСР 23 августа 1991 года.
Заявление неожиданное, если учесть, сколько труда приложил Михаил Сергеевич для того, чтобы сформировать кабинет министров именно в этом составе. И вдруг — такая немилость сразу ко всем членам правительства.
Что послужило поводом для требования их отставки? Как впоследствии выяснилось, несколько блокнотных страничек с краткими записями о том, что говорили члены кабинета министров СССР на своем заседании 19 августа 1991 года.
Эти странички старательно заполнял не самый влиятельный член правительства, но они сыграли роковую роль в судьбе всего кабинета министров. Автором записей был председатель Государственного комитета по охране природы Николай Николаевич Воронцов. Как только Горбачев вернулся из Фороса, Воронцов нашел возможность передать президенту листки, свидетельствующие о его непревзойденном стенографическом таланте.
По словам выдающегося стенографа, о перевороте он узнал от своего шофера. Тут же позвонил в свою приемную. Там сказали, что никаких вызовов не зафиксировано. Руководитель природоохранного ведомства провел в своем кабинете весь день, но никому не понадобился. И только ближе к вечеру ему сообщили, что в 18 часов состоится внеочередное заседание кабинета министров.
Воронцов приехал за пятнадцать минут до начала заседания. Многие его коллеги — министры — не знали, что происходит, и надеялись получить исчерпывающую информацию. Те, кто наверняка был в курсе, отсутствовали: министры обороны, иностранных и внутренних дел, председатель КГБ. Впрочем, они и раньше не приходили на заседания правительства, поскольку напрямую подчинялись президенту-генсеку.
Открыл заседание премьер-министр Павлов.
— Готовы ли вы работать в условиях чрезвычайного положения? — обратился он к членам правительства. — В принципиальном плане мы с вами уже договорились. Но сегодня обстановка такова: то, что мы решали, не выполняется. И мы придем к тому, что производство остановится. Нас не интересуют лозунги политические. Согласны ли вы с заявлением Президиума кабинета министров?
Двумя днями раньше, поздно вечером в субботу, 17 августа, состоялось заседание Президиума. Участвовал узкий круг лиц — премьер, его замы, министр финансов, управделами. Было высказано неудовольствие, что кабинет министров не получил текста Союзного договора, даже премьер ознакомился с ним из газет.
Что решил Президиум кабинета министров, Воронцов не знал. Он, как и другие члены правительства, не получил текста заявления Президиума. «Не связано ли это с подготовкой к путчу?» — делает предположение Воронцов.
Первым слово попросил министр внешнеэкономических связей К. Катушев:
— Провели расширенное заседание коллегии, заслушали заявление руководства, приняли к действию. Выполняем задачи, поставленные перед нами ГКЧП. Довели эти сведения до торгпредств.
Орлов, министр финансов:
— Мы работаем в режиме особой охраны, чтобы не допустить расхищения ценных бумаг.
Сычев, Госстандарт:
— Никто не должен отказываться от общесоюзной системы стандартов… Сильно запоздали с введением чрезвычайного положения.
Лев Иванович (кто-то из новых министров, пометил в блокнотике Воронцов):
— Мы с вами, наше общество нуждается в порядке. Этого шага мы давно ждали.
Давлетова, Комитет легкой промышленности:
— Легкая промышленность на грани остановки из-за суверенитетов. Директора предприятий возмущены, что легкой промышленности не было в тексте Союзного договора.
В. Гусев, председатель Госкомитета по химии и биотехнологиям:
— Обзвонил сто предприятий. Все поддерживают воззвание ГКЧП. Легкомысленно оценивать, что все хорошо. Беспокоюсь за кемеровское предприятие «Азот», за башкирские предприятия, там могут начаться забастовки. О политике: если мы отступим хоть на йоту, мы пожертвуем службой, жизнью, больше шансов у нас не будет.
Панюков, министр гражданской авиации:
— Мы поздно ввели чрезвычайное положение. Надо соблюдать закон и порядок в стране.
Из Министерства машиностроения (Воронцов не уловил фамилию):
— Все машиностроители Советского Союза, АН СССР, инженерная академия — все за. Мы видели, что было у Манежа — всего каких-то человек семьсот. Нам надо двигаться решительней.
Наверное, представитель этого министерства сказал что-то о необходимости танков, потому что премьер Павлов подал реплику:
— А я против танков! Пусть люди погуляют, поговорят…
Еще один министр (Воронцов не указывает фамилию):
— До обеда в отрасли было все нормально, а после обеда начались листовки от России…
Сычев, Госстандарт:
— Слава Богу, что так произошло.
Павлов:
— Да, есть шелопуты, которые ходят сейчас по Манежной площади. Но нельзя сравнивать ЗИЛ, Уралмаш с Манежной площадью…
Замминистра энергетики (фамилия Воронцовым не указана):
— Настроение нормальное, аварий нет, московские электростанции взяты под охрану. Все без эксцессов.
Замминистра сельского хозяйства и продовольствия (фамилия отсутствует):
— Трудно будет с продовольствием. Нужна инвентаризация. Запад нам ничего не даст.
Представитель Министерства путей сообщения:
— В отрасли порядок.
Тизяков, член ГКЧП:
— За порядок… Демократия нас довела…
Н. Воронцов, председатель Госкомприроды:
— Наша коллегия приняла меры по бесперебойному функционированию экономического механизма. Единое экономическое, в том числе экологическое, производство требует единения с республиками. О моей позиции в связи с происшедшим. Я задаю себе вопрос: в каком положении я нахожусь? Я рекомендован Верховным Советом СССР, назначен на должность президентом Горбачевым. Такой вопрос могут задать все министры. Непонятно, почему мы обходим этот вопрос. В Белом доме принят ряд постановлений, которые говорят о незаконности этого дела. Поскольку я единственный из членов правительства являюсь российским депутатом, готов установить челночные связи между Белым домом и кабинетом министров, чтобы избежать дальнейшего ухудшения обстановки.
Однако предложение Воронцова членами правительства было проигнорировано.
Далее выступил вице-премьер Щербаков:
— Народное хозяйство должно работать в любых условиях. Мы не получим кредитов в ближайшие часы и дни. Надо перейти на график работы в чрезвычайный период. Нельзя вызывать директоров с мест, за исключением Москвы, чтобы не развалить хозяйство. Никто из нас не приходил работать с конкретной личностью. Пока мне неясна линия руководства ГКЧП. Я буду честно работать, но свою личную позицию определю позже. Я за дисциплину, но без возврата к методам двадцать девятого года.
Вице-премьер Маслюков:
— Должна быть хозяйственная и финансовая поддержка. Давайте прекратим сокращение штатов…
Павлов не соглашается со своим замом, между ними вспыхнула полемика.
Вице-премьер Рябев:
— Надо максимально двигаться в сторону Конституции…
Вице-премьер Догужиев:
— Я за Союзный договор, но он нуждается в доработке. Мы говорили о необходимости чрезвычайных мер много раз несколько лет. То, что произошло, не означает возврата к тоталитаризму. Центр должен взять на себя гарантии прав человека, включая экономические права. Крутые меры в экономике принимаются и в капстранах… Надо пересматривать подходы к плану 1992 года, усилить централизацию.
Губенко, министр культуры:
— Моя отрасль не имеет производственного потенциала, но у нее нравственный, духовный потенциал. Среди творческой интеллигенции есть и провокаторы, которые хотят пролить кровь, но я говорю не о них. Пока все это находится за рамками закона.
Щадов, министр угольной промышленности:
— Обстановка в стране очень сложная, некоторые товарищи ее упрощают. Ситуация меняется по часам. Если сегодня в Кузбассе, Воркуте не ввести чрезвычайное положение, то завтра лягут шахтеры и прольется их кровь. Принято решение о забастовке шахтеров Кемеровским облсоветом.
— Товарищи! — сказал премьер Павлов. — Зачем говорить о политике? Вот будет съезд народных депутатов, он все и определит. Мы должны поддержать Союзный договор, но нужны оговорки. У нас, профессионалов, есть взгляды на единое экономическое пространство, на необходимость дать стране хлеб, тепло. У нас нет кукурузы. Перерезано 5 процентов коров и 10 процентов свиней…
Получив от доброхота-стенографиста эту информацию, Горбачев принял решение отправить весь кабинет министров в отставку.
Чем был вызван поступок Воронцова? Приверженностью идеям перестройки? Или меркантильным стремлением не упустить свой шанс?
Председатель Госкомприроды оказал большую услугу союзному президенту, открыв ему глаза на членов кабинета министров, которые в большинстве своем поддержали ГКЧП. Однако уже через несколько дней он переметнулся на сторону Ельцина, покинув Горбачева, ради которого фактически сдал недавних коллег. Двойная сдача — сначала правительства, а потом и президента.
Почему? Да потому, что невооруженным глазом было видно: власть ускользает от Горбачева и переходит к Ельцину.
Дальнейшая судьба выдающегося стенографа конца ХХ века такова: незначительные должности у победивших демократов, а затем — забвение.
23 августа 1991 года руководитель группы антитеррора КГБ СССР генерал Виктор Карпухин, опровергая слухи об участии его подчиненных в известных событиях вокруг российского Белого дома, заявил журналистам:
— «Альфа» в путче не участвовала. Я сам лично никаких распоряжений от Крючкова не получал и, соответственно, не выполнял. Группа работала в обычном режиме. То же самое касается и других групп спецназа КГБ СССР. Об участии других спецназов, например ГРУ Геншта