1
Когда в 1914 году началась война, дядя Родерик призвал родственников помочь фронту.
— Возраст не позволяет нам служить в действующей армии, но мы должны сделать все, что в наших силах. Надо сократить расходы.
— Почему? — спросила тетя Энн.
— Во имя национальных интересов и патриотизма.
— Но если мы станем жить плохо, немцам от этого будет только лучше. Именно этого они и хотят.
— Нужно все отдавать фронту, — сказала мать Уильяма.
Споры продолжались несколько дней, потому что каждая из предлагаемых мер экономии больно задевала кого-нибудь из членов семьи. В конце концов было решено пожертвовать телефоном, и тетя Энн потом с горечью вспоминала, как «мой племянник Родерик выиграл войну, отрезав меня от немногих оставшихся в живых друзей». С тех пор телефонную связь не восстанавливали. Старомодный ящик красного дерева по-прежнему стоял внизу под лестницей, пыльный и молчаливый, и телеграммы, приходившие в деревню вечером, доставлялись на следующий день с утренней почтой. Вот почему Уильям обнаружил телеграмму мистера Солтера возле своей тарелки, только когда спустился к завтраку.
За столом сидели его мать, Присцилла и трое дядьев. Сидели просто так, как это у них было принято после еды, не делая ровно ничего. Впрочем, Присцилла била ос, слетавшихся на мед в ее тарелке.
— Тебе телеграмма, — сказала мать. — Мы как раз думали: распечатать ее самим или отнести тебе наверх?
Уильям прочел:
НЕОБХОДИМА НЕМЕДЛЕННАЯ ВСТРЕЧА СРОЧНОМУ ДЕЛУ БУДУ ТАППОК-МАГНА ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ ПОЕЗДОМ 6.10 СОЛТЕР.
Все прочитали телеграмму по очереди.
Миссис Таппок сказала:
— Кто такой мистер Солтер и какое у него может быть к нам срочное дело?
Дядя Родерик сказал:
— Ты должен отменить этот приезд. Дай ему телеграмму.
Дядя Теодор сказал:
— Я когда-то знал человека по имени Солтер, но это, наверное, не он.
Присцилла сказала:
— Насколько я понимаю, он собирается приехать сегодня. Телеграмма послана вчера.
— Это редактор международного отдела «Свиста», — объяснил Уильям, — я вам о нем говорил. Это он послал меня за границу.
— Самонадеянный тип, раз набивается в гости. Кстати, Родерик прав. Нам некуда его поместить.
— Можно отправить Присциллу переночевать к Колдикотам.
— Мне это нравится! — сказала Присцилла. — Почему бы не отправить Уильяма? Это же его друг.
Но это было нелогично.
— Да, — сказала миссис Таппок. — Присцилла может переночевать у Колдикотов.
— Завтра утром, — сказала Присцилла, — я должна быть на охоте совсем в другом месте. Я не могу требовать от леди Колдикот, чтобы меня в восемь утра отвезли за тридцать миль от ее дома.
И в течение часа все обсуждали, каким образом Присцилле лучше действовать. Переправить с вечера лошадь на ферму поблизости от места сбора? Или выехать от Колдикотов на рассвете, сесть на лошадь в Таппок-магна и проделать оставшийся путь верхом? А может, позаимствовать у майора Уоткинса прицеп, привезти на нем лошадь к Колдикотам, утром таким же образом вернуться к майору Уоткинсу и скакать уже от него? И если она возьмет семейный автомобиль у тети Энн и прицеп у майора Уоткинса, одолжит ли ей леди Колдикот свой автомобиль, чтобы вернуть прицеп майору Уоткинсу? Позволит ли тетя Энн взять автомобиль на ночь? Заметит ли она его отсутствие, если воспользоваться им без разрешения? Вопрос обсуждался со всех сторон, детально и запальчиво. О мистере Солтере и цели его визита не было сказано ни слова.
2
В тот вечер, чуть позже означенного в расписании времени, мистер Солтер вышел на платформу станции Таппок-холл. Часом раньше он пересел в Таунтоне с лондонского экспресса на поезд, который, как он втайне полагал, существует только в воображении его балканских корреспондентов: в нем был один-единственный вагон, больше напоминавший трамвай, который рывками продвигался за паровозом по таинственным, узким, безлюдным местам. Поезд останавливался восемь раз, и на каждой станции суматоха при входе и выходе сменялась долгой, молчаливой паузой, после которой все повторялось сначала. Входившие, вместо того чтобы скользнуть к своему месту, вжаться в угол и деликатно отгородиться от окружающих газетой, как поступают цивилизованные путешественники, тяжело плюхались рядом с мистером Солтером, беззастенчиво и некритично оглядывали его, уперев руки в колени, и вдруг сообщали свое мнение о погоде с дикцией, повергавшей его в изумление. Среди пассажиров были очень старые, негигиеничные мужчины и женщины, которых невозможно встретить в метро, ибо в городе таких, как они, сдают в богоугодные заведения. Среди них были женщины с множеством отвратительных, маленьких корзин и пакетов, которые они сваливали на сиденья. Одна из женщин поставила корзину с живой индейкой прямо под ноги мистеру Солтеру. Это было кошмарное путешествие.
И вот оно кончилось. Мистер Солтер снял с полки свой саквояж, зажатый с двух сторон подозрительными узлами, и вышел на платформу. Он был единственным, кто ехал до Таппок-холл, и предполагал, что его встретит Уильям, но на маленькой станции не было никого, кроме единственного носильщика, который, прислонившись плечом к кабине машиниста, общался с ним при помощи телепатических сигналов, и какого-то парня, по виду кретина, стоявшего у забора и ковырявшего краску мизинцем руки, который походил скорее на большой палец ноги. Поймав взгляд мистера Солтера, он опустил глаза и зловеще улыбнулся своим башмакам.
Поезд постоял, как положено, две минуты в полной тишине, а затем медленно отошел прочь. Носильщик побрел в сарай с надписью «Фонари». Мистер Солтер повернулся к забору. Парень по-прежнему стоял там, опустив глаза и ухмыляясь. Трижды они встречались взглядами, и трижды парень отводил глаза, пока мистер Солтер не устал от этого флирта и не обратился к нему со свойственной горожанам нетерпеливостью:
— Послушайте!
— Ну.
— Вы, случайно, не знаете, послал ли мистер Таппок за мной машину?
— Ну.
— Значит, послал?
— Не-е. На ней жеребца повезли.
— Боюсь, что вы меня не поняли. — Голос мистера Солтера в сравнении с глухим басом придурка звучал на удивление жидко и переливчато. — Я приехал к мистеру Таппоку. Меня интересует, прислал ли он за мной машину?
— Они меня послали.
— С машиной?
— Не-е. На машине повезли к леди Колдикот жеребца. Гнедого, — пояснил он, поскольку увидел, что мистер Солтер объяснением не удовлетворен. — Пришлось взять гнедого, потому что кобыла захворала… До сих пор лежит, — добавил он, чтобы окончательно все разъяснить.
— Ну и как же мне добираться?
— А со мной. И с Бертом Тайлером.
— Стало быть, у мистера Тайлера есть машина?
— Не-е. Я же говорю, машина у леди Колдикот с мисс Присциллой и с гнедым… Пришлось взять гнедого, — настаивал он, — потому что кобыла захворала.
— Да-да, я понял.
— Так и лежит до сих пор, раздулась от травы. А вас повезу я.
— Вы? — Перед глазами мистера Солтера возникла чудовищная картина.
— Ну. И еще Берт Тайлер. Со шлаком.
— Со шлаком?
— Ну. Мистер Родерик берет шлак сейчас. Много повезем!
В глазах у мистера Солтера блеснула надежда.
— Много? Вы имеете в виду, что здесь неподалеку вас ждет какая-то машина, наполненная шлаком?
— Ну. Сейчас-то его дешевле всего взять можно.
Мистер Солтер спустился с платформы и увидел открытый грузовик. Старик, стоявший рядом с кабиной, тронул пальцами кепку. В кузове громоздились мешки. На капоте и заднем бортике были прикреплены покореженные таблички «За рулем ученик». Парень взял саквояж мистера Солтера и швырнул его в кузов.
— Полезайте наверх, — сказал он.
— Если вы не возражаете, — едко произнес мистер Солтер, — я предпочел бы ехать в кабине.
— Мне все равно, но вам в кабине нельзя. Меня тогда в полицию заберут.
— Господи Боже мой! Почему?
— Мне можно только с Бертом Тайлером. Из-за прав.
— Прав?
— Ну. Полиция разрешает мне ездить только с Бертом Тайлером. У него, у Берта Тайлера, права уже двадцать лет. Тогда на них сдавать не надо было. А меня повезли сдавать на права в Таунтон.
— И вы провалились?
Лицо парня озарилось широкой улыбкой.
— Да я над ними подшутил! Стукнулся легонько об стенку.
— М-да… может быть, за руль лучше сесть вашему другу Тайлеру?
— Не-е. Берт Тайлер, он слепой совсем. Да вы не бойтесь! Я-то зрячий! Он только поворачивать будет.
— И много до Таппок-магна поворотов?
— Порядком.
Мистер Солтер, поставивший было ногу на колесо, чтобы лезть в кузов, вернул ее на землю. Он никогда не отличался крепкими нервами, а сегодня они что-то совсем расшатались.
— Я пойду пешком, — сказал он. — Сколько отсюда до дома?
— Это смотря как идти. Через поле — мили три. А если по дороге, накиньте еще две.
— Может, вы будете так любезны, что укажете мне тропинку через поле?
— Я бы не сказал, что там есть тропинка. Идите прямо, и все.
— Что ж, буду надеяться, что дойду. Если… если вы вдруг доберетесь домой раньше меня, скажите мистеру Таппоку, что я захотел немного размяться после поезда.
Начинающий водитель посмотрел на мистера Солтера с нескрываемым презрением.
— Я ему скажу, что вы побоялись ехать со мной и с Бертом Тайлером, — заявил он.
Мистер Солтер снова поднялся на ступеньки, чтобы отъезжающий грузовик не обдал его пылью. И правильно сделал, потому что водитель дал по ошибке задний ход, машина рванулась назад и врезалась в стену там, где несколькими секундами раньше стоял мистер Солтер. Вторая попытка оказалась более удачной, и грузовик вылетел на проселочную дорогу, слегка помяв крыло о ближайший столб.
А мистер Солтер быстрыми, неровными шагами устремился к полю.
3
Было восемь часов вечера, когда мистер Солтер подошел к входной двери. Позади остались добрые шесть миль, пройденные по полям в лучах заходящего солнца. Он пробирался через заборы и канавы. На гигантском пастбище вокруг него молча сомкнулось стадо коров. Они долго преследовали его — ближайшая на расстоянии какого-нибудь ярда — опустив головы и тяжело дыша. Когда мистер Солтер побежал, они бросились ему вслед. Когда он достиг изгороди и, взобравшись на приступку, отчаянно Повернулся к ним, они принялись мирно щипать траву у него под ногами. Трижды его атаковали собаки — когда он заходил на фермы узнать дорогу (напрасные усилия). Наконец, когда мистер Солтер понял, что больше идти не может и сейчас ляжет и умрет, побежденный природой, он из последних сил перелез через гигантскую изгородь и очутился на дороге в усадьбу — ворота были перед ним. Последняя миля, пройденная по въездной аллее парка, была самой горькой.
И вот теперь он стоял на крыльце, в поту и в пузырях, обожженный крапивой, бездыханный, с пересохшим горлом, к которому подступала тошнота, изнуренный, растрепанный, с котелком в одной руке и с зонтиком в другой. Прислонившись к оштукатуренной колонне, он ждал, когда откроют дверь. Но никто не спешил этого делать. Он снова дернул ручку звонка, но ничего не услышал. За дверью стояла тишина. Ничто не нарушало вечернего покоя, только в громоздких вязах, понатыканных где попало, кричали грачи, и им вторил кто-то совсем близко, над самым ухом мистера Солтера, — сильный баритон выводил обрывки церковных песнопений.
Твой Престол сияет ярче
Солнца днем, луны в ночи, —
блаженно распевал дядя Теодор, надевая брюки, и в его памяти дискант взмывал к сумеречным церковным сводам, трогая даже самые холодные подростковые сердца. Воспоминания были неточны, но эмоциональны.
Мистер Солтер слушал с полнейшим равнодушием. В отчаянии он принялся колотить в дверь зонтиком. Пение прекратилось, и баритон прозаически спросил:
— Эй, кто это там?
Мистер Солтер, ковыляя, спустился из-под навеса и увидел в обрамленном плющом окне второго этажа цветущее патрицианское лицо и пухлый голый торс.
— Добрый вечер, — вежливо произнес он.
— Добрый вечер.
Дядя Теодор высунулся, сколько мог, из окна, разглядывая мистера Солтера через монокль.
— С места, на котором вы стоите, — сказал он, — может показаться, что я полностью обнажен. Спешу вас разуверить. Ниже талии я одет в достойнейшие черные брюки. А вы, наверное, тот самый человек, которого ожидает мой племянник Уильям?
— Да… Я уже давно звоню.
— А мне показалось, — строго произнес дядя Теодор, — что вы колотили в дверь палкой.
— Да. Видите ли…
— Вы опоздаете к ужину, если будете стоять под дверью и буйствовать. Я, кстати, тоже, если буду продолжать этот разговор. Надеюсь вскоре увидеть вас в более подходящих обстоятельствах. Пока же — arivederci.[35]
Голова исчезла, и мелодия снова взмыла в сумерки к верхушкам деревьев и галдящим грачам.
Мистер Солтер повернул ручку двери, и она открылась. Никогда в жизни он не входил сам в чужой дом. Впервые совершив этот поступок, он очутился в вестибюле, по которому были раскиданы ракетки, пальто, куртки и велосипеды. Сбоку стояло чучело медведя. За ним через стеклянные двери был виден холл. Угасающим взором мистер Солтер успел заметить расходящуюся надвое лестницу, мраморный, без ковра, пол в черно-белую клетку, островки мебели и пальмы в кадках. Рядом со стеклянной дверью стояло маленькое кресло, в котором никто никогда не сидел. На него-то и упал мистер Солтер и был через двадцать минут обнаружен там матерью Уильяма, которая спустилась к ужину. Перед тем как отключиться от действительности, он, собрав остатки сил, снял туфли.
Некоторое время миссис Таппок с неодобрением рассматривала его, а затем направилась в гостиную. Это был один из немногих дней, когда Джеймс был на ногах — она слышала, как он стучит в столовой серебряными приборами.
— Джеймс, — позвала она.
— Да, мадам.
— Приехал друг мистера Уильяма. Думаю, он хотел бы помыться.
— Да, мадам.
Мистер Солтер на самом деле не совсем лишился чувств. Смутно и как бы со стороны он сознавал, что его разглядывает какая-то женщина. Теперь он наблюдал, как к нему медленно приближается Джеймс.
— Ужин скоро будет подан, сэр. Позвольте мне проводить вас в вашу комнату.
В какой-то момент мистеру Солтеру показалось, что он уже никогда не сможет пошевелиться. Затем он с огромным трудом встал и посмотрел на валявшиеся на полу туфли. Джеймс тоже на них посмотрел. Оба не в состоянии были нагнуться и понимали друг друга. Мистер Солтер пошел за дворецким наверх в носках.
— К сожалению, ваш багаж еще не прибыл, сэр. Трое наших работников его сейчас откапывают.
— Откапывают?!
— Весьма усердно, сэр. Его засыпало шлаком во время аварии.
— Аварии?
— Да, сэр. Грузовик, который вез его со станции, попал в аварию по вине неопытного водителя. При въезде во двор машина перевернулась.
— Водитель жив?
— Пока да, сэр. Вот ваша комната.
На туалетном столике Присциллы горела керосиновая лампа, вокруг которой роились мошки и осенние жуки. Лампа освещала уютную девичью комнату. Кроме ночной рубашки и губки, все оставалось на своих местах. Мистеру Солтеру трудно было себе представить, что он будет ночевать здесь. На полках стояли фарфоровые фигурки животных, а также оленьи и лошадиные копыта, лисьи хвосты, лапки выдр и другие охотничьи трофеи. Из-под кровати доносилось тяжелое, астматическое кряхтение.
— Мисс Присцилла надеется, что вас не затруднит присмотреть ночью за Амабель. Она совсем состарилась и не любит, когда ее носят с места на место. Амабель собака смирная. Если она ночью залает, советую вам накормить ее.
И Джеймс указал на два блюдца с молоком и мясным фаршем, стоявшие на столе и уже успевшие привлечь внимание мистера Солтера.
— Вам что-нибудь еще нужно, сэр?
— Нет, благодарю вас, — слабо отозвался мистер Солтер.
Джеймс вышел, тихо затворив дверь, которая так же тихо приоткрылась вновь, ибо замок давно был не в порядке.
Мистер Солтер налил теплой воды в хорошенький цветастый тазик на подставке.
Вернулся Джеймс.
— Я забыл сообщить вам, сэр, что туалет на этом этаже неисправен. Джентльмены пользуются туалетом напротив библиотеки.
— Благодарю вас.
Джеймс повторил пантомиму с дверью.
Няня Гренджер всегда спускалась в гостиную первой. Ужин полагалось подавать в четверть девятого, и за пятнадцать лет она не опоздала ни на минуту. Когда появилась миссис Таппок, она уже сидела в гостиной и шила коврик авангардистской расцветки. Отдав распоряжения Джеймсу, миссис Таппок улыбнулась и спросила:
— Как сегодня ваша пациентка, няня Гренджер?
И та ответила, как ежевечерне отвечала пятнадцать лет:
— Немного не в духе.
— Да, — сказала миссис Таппок, — по вечерам она часто бывает не в духе.
Женщины сидели в молчании. Няня Гренджер терзала пунцовый кусочек шерсти. Миссис Таппок читала журнал по садоводству, на который была подписана. Свои опасения она высказала вслух, только когда появилась леди Трилби.
— Мальчики опаздывают, — сказала леди Трилби.
— Тетя Агнесса, приехал друг Уильяма — в весьма подозрительном состоянии, — многозначительно сказала миссис Таппок.
— Знаю. Я видела, как он шел по аллее. Шатался, как былинка в поле.
— Он заснул прямо в вестибюле, в кресле.
— Это лучшее, что он мог сделать.
— Вы хотите сказать… Вы не думаете, что он?..
— Пьян в стельку, — ответила тетя Агнесса. — На нем это было написано.
Няня Гренджер осуждающе прищелкнула языком.
— Хорошо, что Присциллы нет. Что нам делать?
— Мальчики с ним разберутся.
— А вот и Теодор. Надо его предупредить. Теодор, приехал друг Уильяма из Лондона, и мы с тетей Агнессой подозреваем, что он не совсем трезв.
— Да ну? — завистливо протянул дядя Теодор. — Впрочем, раз ты так считаешь, значит, он действительно пьян. Я разговаривал с ним из окна. Он колотил в дверь как безумный.
— Что же теперь будет?
— Он протрезвеет, — с глубочайшей уверенностью сказал дядя Теодор.
К ним присоединился дядя Родерик.
— Послушай-ка, Род, этот журналист, приятель Уильяма, здорово навеселе.
— Кошмар. Он будет с нами ужинать?
— Нужно проследить, чтобы ему ни в коем случае не давали больше пить.
— Да. Я скажу Джеймсу.
К семейному кругу присоединился и дядя Бернар.
— Добрый вечер, добрый вечер, — галантно произнес он, — я, наверное, последний?
— Бернар, нам нужно кое-что тебе сообщить.
— Нет, это мне нужно кое-что вам сообщить. Две минуты назад, когда я сидел в библиотеке, туда ввалился грязный человек без туфель, в носках.
— Он был подшофе?
— Не знаю… а впрочем, пожалуй, да.
— Это друг Уильяма.
— Только бы он ничего не натворил! Где Уильям?
Уильям — как всегда с шести до семи вечера — играл в домино с няней Блогс. Именно поэтому он и не смог встретить мистера Солтера. В этот вечер игра особенно затянулась. Трижды он пытался уйти, но няня была непоколебима.
— А ну-ка сядь! — говорила она. — Ты всегда был упрямым, эгоистичным мальчишкой. Еще хуже, чем твой дядя Теодор. Сначала носишься месяцами по Африке с толпой язычников, а потом, когда возвращаешься домой, не хочешь несколько минут посидеть со старой няней.
— Но, няня, ко мне приехал гость.
— Подумаешь, гость! Подождет, ничего с ним не случится. И не делай вид, что он к тебе приехал. Ему нужна Присцилла, крошка моя любимая. Не мешай им… Ставлю полсоверена.
Она отпустила его, только когда удар гонга возвестил ужин.
— Вымой руки, — сказала она, — и причешись хорошенько. Не знаю, что скажет твоя мать, когда увидит, в каких ты брюках. И не забудь привести потом ко мне Присциллиного молодого человека. Поиграем в карты. Ты мне должен тридцать три шиллинга.
У мистера Солтера не было возможности поговорить о деле за ужином. Его посадили между миссис Таппок и леди Трилби. Он и прежде никогда не был душою общества, а теперь, очутившись между двумя внушительного вида дамами, совсем сник и надеялся, что стакан вина вернет ему бодрость.
Джеймс, тяжело ступая, обходил стол с графинами. Кларет — дамам, Уильяму и дяде Бернару, виски с содовой — дяде Теодору, лечебный сидр — дяде Родерику.
— Воды, сэр? — произнес голос над плечом Солтера.
— Э-э, я бы, пожалуй…
В его стакан пролилась чистая ледяная влага, и Джеймс отошел к буфету.
Уильям, заметив, что его гость непроизвольно вздрогнул, перегнулся через стол.
— Солтер, неужели вам ничего не предложили выпить?
— Э-э, я как раз…
По лицу миссис Таппок скользнула тень, как если бы Уильям нечаянно толкнул ее.
— Мистер Солтер предпочитает воду.
— И правильно делает, — сказал дядя Теодор. — Я его за это уважаю.
— Э-э, я бы, пожалуй…
Дамы атаковали его одновременно.
— Вы сегодня совершили прекрасную прогулку, — с напором произнесла леди Трилби.
— Как хорошо, должно быть, вырваться после работы в деревню, — сказала миссис Таппок более мягким тоном.
И к тому времени, когда мистер Солтер учтиво ответил своим соседкам на их дикие предположения, алкогольная тема иссякла сама собой.
Ужин продолжался около часа, но вовсе не потому, что еды было много или она была разнообразной. Попросту говоря, это был плохой ужин, ничуть не лучше тех, что мистеру Солтеру приходилось есть у лорда Коппера, и ни в какое сравнение не идущий с изящно гарнированными кушаньями, которые подавала ему жена. За многие годы у каждого из Таппоков выработалась своя манера есть. Перед каждой тарелкой громоздились запасы приправ и деликатесов, на которых значились инициалы владельцев, — луковая соль, корнишоны, харподон, чесночный уксус, горчица, ореховая паста, сахарная пудра, крекеры, пармезанский сыр и прочее. Все это помещалось в бутылках, банках и коробочках, плохо сочетавшихся с массивным георгианским серебром. У дяди Теодора была маленькая спиртовка и жаровня, на которой он стряпал себе соус. Блюда, приносимые из кухни, были скорее исходным материалом для ужина, чем самим ужином. Они казались мистеру Солтеру безвкусными, а паузы между ними — невыносимо долгими. Разговор был скупым и прерывистым.
Подобно сводкам зарубежных новостей, застольная беседа семейства Таппоков носила скорее характер разноречивых утверждений, чем свободного обмена мнениями.
— Присцилла забрала Амабель с собой к Колдикотам, — сказала леди Трилби.
— Она оставила ее здесь, — сказала миссис Таппок.
— Старая грязнуля, — сказал дядя Бернар.
— Ужасно старая. Нечего возить ее по гостям, — сказал дядя Родерик.
— Ужасно грязная.
— Она будет спать у мистера Солтера, — сказала миссис Таппок.
— Она очень нравится мистеру Солтеру, — сказала леди Трилби.
— Он ее не видел, — сказал дядя Бернар.
— Он очень любит собак, — сказала миссис Таппок.
Возникла пауза, которую нарушил Джеймс:
— Прошу прощения, мадам, но рабочие говорят, что уже слишком темно и они не могут разгребать шлак.
— Какая досада, — сказал дядя Родерик. — Во дворе не повернуться.
— И мистер Солтер остался без вещей, — сказала миссис Таппок.
— Уильям одолжит ему что-нибудь на ночь.
— Мистер Солтер не обидится. Он понимает.
— Но ему жаль, что его вещи пропали.
В какой-то момент мистер Солтер попробовал включиться в беседу.
— От станции до вас далеко, — сказал он.
— И вы останавливались.
— Да, спросить… Я заблудился.
— Вы останавливались несколько раз.
Наконец ужин кончился.
— Ему стало намного лучше под конец, — сказала леди Трилби в гостиной.
— Он совершенно пришел и себя, — сказала миссис Таппок.
— Родерик проследит, чтобы он не прикладывался к портвейну.
— Вы не любите портвейна, — сказал дядя Родерик.
— Э-э, я бы, пожалуй…
— Прошу вас, передайте бутылку Бернару. Вот так.
— Вам с Уильямом еще нужно поговорить.
— Да, — с готовностью подхватил мистер Солтер, — это очень важно.
— Вам лучше пройти в библиотеку.
— Да.
Уильям и его гость вышли.
— Заурядный тип, — сказал дядя Родерик.
— Прекрасная фамилия, — сказал дядя Бернар. — Хотя, конечно, ее можно присвоить и незаконно.
— Пить совсем не умеет, — сказал дядя Теодор.
— Мне всегда казалось, что род Солтеров оборвался в пятнадцатом веке…
В библиотеке у Уильяма наконец-то появилась возможность извиниться перед своим гостем.
— Что вы, что вы. Я прекрасно понимаю, как трудно вам живется в такой обстановке… Я ни за что не решился бы вас побеспокоить, если бы не дело чрезвычайной важности. Личный приказ лорда Коппера — надеюсь, вы понимаете… Нам необходимо обсудить две вещи. Во-первых, ваш контракт с нами… Таппок, — серьезно сказал мистер Солтер, — вы ведь не покинете корабль…
— Что?
— Я хочу сказать, что если бы не «Свист», вы не добились бы такого успеха. Разве можно об этом забывать?
— Нет.
— Догадываюсь, что предложение «Дейли Врут» выглядит очень заманчивым. Но, Таппок, поверьте, я знаю нравы Флит-стрит лучше вас. На моей памяти пара журналистов переметнулись от нас к ним, полагая, что заработают больше. Но они ошиблись! Вы продадите свою душу, Таппок… Кстати, вы ее еще не продали?
— Нет. Хотя они и вправду прислали мне телеграмму. Но я был так рад снова оказаться дома, что забыл на нее ответить.
— Слава Богу. У меня с собой контракт в двух экземплярах, нужна только ваша подпись. К счастью, я не положил его в саквояж. Пожизненный — две тысячи фунтов в год. Вы подпишете?
Уильям подписал, и они с мистером Солтером положили в карман по экземпляру. Оба были чрезвычайно довольны.
— Теперь о банкете. Понимаю, что пока вы обдумывали предложение «Дейли Врут»… но теперь с этим покончено. Я очень рад, что все так хорошо устроилось. Вам лучше поехать со мной в Лондон завтра утром. Вы можете понадобиться лорду Копперу.
— Нет.
— Но, дорогой Таппок… Вам не стоит беспокоиться по поводу речи на банкете. Ее для вас пишет секретарь лорда Коппера по внешним сношениям. Она будет очень простой. Пять минут похвалы лорду Копперу.
— Нет.
— О банкете будут писать все газеты. Возможно, он даже попадет в кинохронику.
— Нет.
— Таппок, я вас отказываюсь понимать.
— Видите ли, — мучаясь, проговорил Уильям, — я буду чувствовать себя ослом.
— Да, — сказал мистер Солтер, — это я понимаю. Но всего один вечер!
— Я уже давно чувствую себя ослом. С тех самых пор, как впервые приехал к вам в Лондон. И ко мне относятся как к ослу.
— Да, — грустно сказал мистер Солтер. — За это нам и платят.
— Но одно дело быть ослом в Африке, а если я поеду на этот банкет, то о нем могут узнать здесь, в Таппок-магна.
— Конечно, узнают!
— Няня Блогс, и няня Прайс, и все остальные.
У мистера Солтера не было сил для нового наступления, и он это знал. У него ныл каждый мускул, он был грязный, весь в волдырях, совершенно трезвый и в мятом костюме. Он был на чужой территории. Его окружали странные люди, живущие по странным законам. Он чувствовал себя римским легионером вдали от Рима, закованным в стальные и медные латы цивилизации, пробирающимся через лес, где его преследовали неуловимые, молчаливые варвары. Он был авангардом наступления, слишком далеко оторвавшимся от основных сил… или, может, брошенным на произвол судьбы арьергардом отступления. А может, легионы давно уплыли?
— Вот что, — сказал он, — я позвоню в «Мегалополитан» и спрошу, что мне делать.
— Это невозможно, — радостно сообщил. Уильям, — ближайший телефон на почте в трех милях отсюда. Машины нет, и к тому же почта все равно в шесть закрывается.
В библиотеке воцарилось молчание. Затем мистер Солтер сделал последнюю попытку. Он решил прибегнуть к сарказму.
— Эти дамы, которых вы упомянули… не сомневаюсь, что они важные особы, но согласитесь, дорогой Таппок, что лорд Коппер — фигура поважнее.
— Нет, — твердо сказал Уильям. — Здесь — нет.
Они просидели в молчании минут десять, пока не пришел Траутбек.
— Мисс Блогс ждет вас у себя играть в карты.
— Вы не возражаете? — спросил Уильям.
Мистер Солтер уже ни на что не мог возразить. Его повели наверх, и, пройдя по тускло освещенному коридору, он ступил за портьеры выцветшего сукна в комнату няни Блогс. Дядя Теодор был уже там и тасовал карты.
— Вот он какой, — сказала няня Блогс. — А почему он без туфель?
— Это долгая история, — сказал Уильям.
Няня Блогс впилась старческими глазами-бусинами в измученное лицо мистера Солтера. Затем она надела очки и посмотрела еще раз.
— Слишком старый, — сказала она.
Слышать подобное заявление от того, кто это говорил, было по меньшей мере странно, и мистер Солтер, несмотря на крайне подавленное состояние, испытал приступ раздражения.
— Слишком старый для чего? — резко спросил он.
Твердая как кремень в вопросах веры и финансов, няня Блогс с возрастом стала питать слабость к влюбленным.
— Ну-ну-ну, дорогой, — сказала она, — я не имела в виду ничего плохого. Было бы сердце молодое! Садись. Сдавайте, мистер Теодор. Я понимаю, ты очень расстроен, что ее нет. Она всегда была своевольной девчонкой. Но ведь не зря говорят, чем дольше осада, тем слаще победа — две пики, — и между апрелем и декабрем совершается столько счастливых браков — не подглядывайте, мистер Теодор, — сердце у нее доброе, вот если бы она еще шею почаще мыла — три пики, — вылезает из ванной такая же черная, как влезает. Что она там делает…
Они сыграли три роббера, и мистер Солтер проиграл двадцать два шиллинга. Когда они собрались уходить, няня Блогс, которая вела более или менее последовательный монолог в течение всей игры, сказала:
— Не расстраивайся, дорогой. Если б не залысины, тебе можно были бы дать не больше тридцати пяти. Она сама еще не знает, чего хочет, вот в чем дело.
Они выпили. Уильям и дядя Теодор проводили мистера Солтера до его комнаты. «Спокойной ночи», — сказал Уильям. Дядя Теодор не спешил.
— Жаль, что вы задублировали наши червы, — сказал он.
— Да.
— Получился сильный недобор.
— Да.
На столике у кровати горела одинокая свеча. В ее свете мистер Солтер разглядел чужую пижаму на подушке. Сон наваливался на него, как густой желтый туман, спускавшийся на Флит-стрит с Ладгейт-хилл. Ему не хотелось говорить о бридже.
— У нас на руках были все карты, — великодушно сказал дядя Теодор, садясь на кровать.
— Да.
— Вы, наверное, поздно ложитесь в Лондоне.
— Да… то есть нет… иногда.
— Странно, что в деревне так рано ложатся спать. Для вас это, должно быть, непривычно.
— Э-э, я как раз…
— Когда я жил в Лондоне, — начал дядя Теодор.
Свеча еле теплилась.
— Смешно, правда?
Мистер Солтер вздрогнул и проснулся. Он сидел в покрытом ситцем кресле Присциллы. Дядя Теодор по-прежнему был на кровати. Теперь он возлежал на ней, как объевшийся на пиру рыцарь эпохи Гелиогабала…[36]
— Конечно, этого вы напечатать не сможете. Но у меня есть немало историй, которые можно напечатать. Сотни! Я все думал, не заинтересуется ли ваша газета…
— Боюсь, что это не в моей компетенции. Я ведь редактор международного отдела.
— Половина из них происходит в Париже. Больше половины. Вот например…
— Я с удовольствием выслушаю их все, когда-нибудь, в другой раз, позже…
— Насколько я знаю, в «Свисте» прилично платят.
— Да.
— Как вы думаете, если бы я написал серию…
— Мистер Таппок, — в отчаянии сказал мистер Солтер, — давайте обсудим это утром.
— Утром я редко бываю в форме, — с сомнением произнес дядя Теодор. — А вот после ужина могу говорить сколько угодно.
— Поезжайте в Лондон. Обратитесь к художественному редактору.
— Да, — сказал дядя Теодор, — я так и сделаю. Но мне не хотелось бы его шокировать. Сначала я хочу знать ваше мнение.
Мозг мистера Солтера заволокло туманом, через который время от времени прорывались отдельные слова: «Меблированные комнаты Виллиса… „Киска“ Грешем… У „Романо“… верите ли, пятнадцать тысяч фунтов…» Затем наступила тишина.
Когда мистер Солтер, озябший, одеревеневший, полностью одетый, за исключением башмаков, проснулся, свеча уже не горела. В окно тускло светил осенний рассвет, и Присцилла Таппок, в брюках для верховой езды, рылась в шкафу в поисках потерянного галстука.
4
Ответственного редактора «Свиста» трудно было разжалобить.
— Солтер, старина, — сказал он чуть ли не с уважением, — вы ужасно выглядите.
— Да, — сказал мистер Солтер, с трудом опускаясь в кресло, — так оно и есть.
— Он что, из этих без просыпу пьющих сквайров?
— Нет. Там совсем другое.
— Вы договорились с Таппоком?
— И да и нет. А вы?
— И да и нет. Он подписал.
— Мой тоже. Но на банкет не приедет…
— Своего я услал в Антарктику. Он сказал, что ему как можно скорее надо уехать за границу. Кажется, его преследует какая-то женщина.
— А мой Таппок, — сказал мистер Солтер, — боится потерять уважение своей старой няни.
— Женщины!! — сказал ответственный редактор.
Они думали об одном и том же.
— Что мы скажем лорду Копперу?
Они отправились к секретарю по внешним сношениям, но это не добавило им радости.
— Лорду Копперу очень понравилась его речь, — сказал секретарь. — Он ее репетирует весь день.
— Может, вы ее немного перепишете? — спросил ответственный редактор. — «Верный зову долга даже в час триумфа… сегодня дома, завтра на чужбине… вот стул, который предназначался… настоящий журналист всегда в пути…» — но его голос дрожал.
— Нет, — сказал секретарь, — лорд Коппер намерен произнести совсем другую речь. Вот послушайте…
Из-за тяжелой ореховой двери доносились унылые, гулкие звуки, будто по булыжной мостовой катили бочку.
— Он учит ее наизусть, — сказал секретарь.
Оба редактора печально побрели назад.
— Я проработал в «Мегалополитан» пятнадцать лет, — сказал мистер Солтер, — у меня семья.
— Но вы по крайней мере сможете заняться чем-нибудь еще, — сказал ответственный редактор, — вы получили образование. Я же могу быть только редактором в «Свисте».
— Это вы виноваты в том, что Таппок попал к нам. Он печатался в другом отделе.
— А вы послали его в Эсмаилию.
— Я хотел его уволить. Вы сделали из него героя. Вы сделали из него мартышку. Это вы напечатали статью, которая так его расстроила.
— Вы посоветовали лорду Копперу посвятить его в рыцарский сан.
— А вы посоветовали ему устроить банкет.
— Мы оба виноваты, — сказал ответственный редактор. — Но ведь будет глупо, если уволят нас обоих? Давайте бросим жребий, кому взять на себя вину.
Монета взлетела в воздух, упала и закатилась под стол. Мистер Солтер ползал в поисках ее по полу, когда к ним заглянул художественный редактор.
— Кто-нибудь из вас знает старикана по имени Таппок? — спросил он. — Не могу от него отделаться. Битых три часа сидит у меня в комнате и рассказывает грязные истории. Говорит, его прислали вы, Солтер.