Есаул неохотно сообщил, что ушли они со всем скарбом и семьями. А куда ушли -Бог ведает. Их особо и не искали. Война. Да-с, война...
Я смотрела на обильно политые кровьюберега Дона и думала с благодарностью о том, что ведь только волей инепреклонностью нашего Государя ушли в прошлое войны между подданными Империи,и не льют ныне они своей и чужой крови ради призрачных идеалов, а стоят вместечестно и грозно на защите Империи и её Государя...
Глава 5
Ветер заметно посвежел. Слушатели стали расходиться покаютам, а я некоторое время глядела вслед есаулу, неожиданно поражённаяследующей мыслью.
Вот нет больше у казаков злого и хитрого противника.Но ведь дух казачий воспитывался веками в противостоянии, вечном риске инеустроенности быта.
Ушли противники, и через пару поколений казакипревратятся из лихих рубак в сытых обывателей, коим луга их, виноградники датучный скот будут милее битв и побед.
Подобно немецким бауэрам будут восседать они с люльками на берегу закатногоДона, и лишь неспешно будут они обмениваться нехитрыми дневными впечатлениямида слухами из дальних земель. Чинные розовые отмытые и отчищенныеот цыпок казачата, вместо того, чтобы скакать на лозине или тузить друг друга,валяясь в пыли, со скрипочками да мольбертами побредут в вечерние школыживописи и музыки, а набольшим авторитетом для них станут БорухИзраилевич да Моисей Менделевич, в давней жизни своей смешивавшие краски Репинуи Айвазовскому.
Рассмеявшись этой неожиданной, но яркой картине, я поплотнее завернулась в шаль, ища глазами огни Ростова.
***
Огни Ростова. Вечер захватил нас в пути. Попутныйветер нагонял высокую волну, ускоряя и без того спешный ход брига. Вместообещанной недели добрались мы до его благословенной набережной всего за одиндень, что указывало на чудесную власть капитана над пространством и временем.
Оттого мы, пассажиры и пассажирки, встретили небрежныйпрощальный его кивок бурными овациями.
Доктор мой, по италийскому обычаю, засвистел в четырепальца, что пиратами (а они, при всей своей внешней цивилизованности, ими иоставались) было встречено благосклонно, то есть ответным свистом,немилосердной божбой и швырянием в доктора банановой кожуры.
Доктор на это сентиментально прослезился и шёпотомсообщил мне тайну, которая была мне известна давным-давно: именно на этом бригеи с этой командой совершил он немало морских и океанских походов, храбрыхнабегов и последующих подуваниваний награбленного.
А вот вторая тайна, им сообщённая, была для меня вновинку и потому повергла меня в размышления.
Оказывается, спутник мой тайком переговорил скомандой, узнав, что рейс этот для брига в качестве круизерапоследний.
Поставив корабль в сухой док, капитан намеревалсяудалить с брига судовую машину, восстановить такелаж и, после короткого отдыхав ростовских кабаках и тавернах, выйти в море-океан для реализацииполученной от Его Императорского Величества лицензии на каперство.
В Ростове к корабельному борту был подан трап,спускаясь по которому, я наблюдала постепенно растворявшуюся в сумерках жёлтуюфигуру с книгой, застывшую на полубаке.
Чтец нёс свою вахту. Пока корабль на плаву, Чтецдолжен читать. И даже когда уходит он в пучину, Чтец покидает корабль лишьпредпоследним, перед капитаном. Таков закон.
***
От Ростова до Святых Гор мы отправились по железнойдороге, и путешествие это не оставило ярких впечатлений, кроме, разве, новинкидорожных услуг - кубических кусочков пиленого сахара, подаваемого к чаю.
Сахар этот полагалось по железнодорожным обычаямпотреблять внакладку, а чай непременно должен был быть с лимоном. Так,прихлёбывая эту новинку, я и проскучала у окна, разглядываямелькавшие мимо на бешеной скорости в тридцать пять вёрст в часдеревушки и отражавшие сначала месяц, а поутру - свет солнца, речушки и пруды,местными называемые ставками.
От станции нам предстояло преодолеть ещё около сорокапяти вёрст на лошадях. Степь вокруг нас была унылой и скорбной, похожей надряхлую старуху, мечтающую оставить навсегда сию юдоль слёз, но не могущуюдождаться своего часа. Седой ковыль колыхался под ветерком и со скрипомвдавливался в землю каучуковыми колёсами.
Путешествие, казалось, превратилось в Вечность, ичто-то во мне подсказывало, что снова и снова взойдёт и закатится солнце, сноваи снова возница будет гнать по степи заморенных лошадок, окружённых роемслепней.
И так будет продолжаться, пока тела наши не сморщатсяпод палящим солнцем, и мы будем улыбаться этой бесконечной степи мёртвым белымоскалом, а возница-скелет так же неустанно будет взмахивать плетью, погоняямумии высосанных слепнями до донышка лошадей...
Морок прервался неожиданным появлением леса, с каждойминутой густевшего и становившегося выше.
Дорога пошла в гору, затем вдруг обрушилась вниз;лошадь понеслись вскачь, и вот мы уже поднимаем облака пыли на улицедолгожданного села.
Доктор, будто сбросив с себя тяжесть лет, ран и забот,юношей выпрыгнул из брички, и не пригласил даже, а за руку потащил меня наружу.Сойдя на землю и ещё не успев ощутить под собой твердь, а не колебания рессор,была я им увлечена на обрывистый берег Донца.
С левого, низинного берега в Донец заглядывали густые тёмные дубравы, а с правого,нашего, встречь им выдвигались вековые меловые сосны.Оттого вода в Донце приобрела чудный зеленоватый цвет, и в этом малахитовомзеркале, достойном матушки Екатерины Великой, отражались стоявшие поодаль белыецерквушки и храмы. Гора в реке была не видна, и мнилось, что божьи обителипарят в воздухе без всякой опоры.
- Вот они, Святые Горы! - вскричалэкзальтированно доктор, забывая , поражённый картиной,приличия.- Смотри, смотри, какие там свет и красота!
Глава 6
Необмятый мундир немного жал, а шитый золотом высокийворотник-стойка слегка царапал кожу подбородка. Скосив глаз на доктора, я отдуши полюбовалась многоцветьем орденов, украшавшихего мужественную в мундире грудь. Полный Георгиевский Бант подавлял два моихГеоргия, усилиями моими не лежавшими на груди почти параллельно земле, апристойно склонявшимися к ней под углом градусов в тридцать.
Яркие юные глаза Патриарха отследили мои наблюдения, ив них промелькнула смешливая искорка.
Опираясь на посох лишь обычая ради,этот восьмидесятидвухлетний атлет возвышался над нами,как Медведь-гора над побережьем Крыма. Голос Патриарха, исполненный бархатнымиполутонами, таил в себе сталь и медь, подобно тому, как в ветвях лиственницыскрывается напрягшаяся перед прыжком рысь.
Ассоциативная цепочка"патриарх-рысь-Георгий" заставили меня внутренне подобраться ивнимательнее прислушаться к диалогу доктора и Его Святейшества.
А диалог этот был прелюбопытнейшим.Двое старых воинов предавались воспоминаниям о первом своём знакомстве, прикотором молодой пират Пруденс вступил в бой один наодин с не менее молодым поручиком Патриаршей Дружины Особого Назначения. Ипотерпел поражение, так как слишком полагался на силу и твёрдость руки,спасовавшими перед твёрдостью духа его противника.
Глаза обоих сияли счастливыми воспоминаниямимолодости. Доктор, расстегнув ворот, демонстрировал бугорок сросшейся ключицысо словами: "Да коли ты, Ваше Святейшество, тогда б меня Силой не ударил,так ещё бабушка надвое сказала, кому верх держать!"
Улыбнувшись ласково, Патриарх ответил глубоким своимголосом: "Сила, брат мой, в Правде Христовой. Оттого Правду ведающего победить неможно!"
Разошедшийся Пруденсуглубился в воспоминания о школе Патриашей Дружины, омножестве древлих спецопераций, в которых онгеройствовал вместе с будущим Патриархом.
У меня копилка была не столь глубокой, поэтому я молча вспомнила ночной полёт на "цеппелине",безумный прыжок во тьму с тросом на поясе, хлещущие по лицу лапы кедров,костёр, на котором на вертеле жарилось человеческое тело, бешеная рубка впризрачных отсветах костра, погоня за посланцем Тьмы, двадцать две версты,которые я на волокуше из лапника тащила к точке сбора спеленатого пленника.
И чёрный вихри сирийскойпустыни, из которых на мгновение появлялись оскаленные рожи, плюющиеся струйкамияда, разъедавшего прямо на глазах броненагрудник...
С усилием погасив картины прошлого, вновь я вникла вразговор двух мэтров Осназа, как мы запростоименовали Патриаршию Дружину.
На этот раз говорил только Патриарх, предавшийсявоспоминаниям о том, как в шестнадцать лет он без благословения бежал изсеминарии на фронт, где уже через неделю получал первый орден из рук самогоГосударя Иосифа Первого. Было это восьмого августатысяча девятьсот пятьдесят первого, а орден он заслужил, остановив на линииобороны два германских бронехода, одному набросив насмотровую щель ватник, а затем голыми руками оглоушив германских бронеходчиков, а у второго, прорвавшись в машинноеотделение, выдрал змеевик паровой машины. Ожоги он, кстати, тогда получилстрашные: в Музее Второй Мировой войны есть светографии ран на его мальчишеском теле.
Наконец разговор приобрёл деловую окраску. Началсяинструктаж.
Патриарх напомнил, что в ИнойРоссии, которая, в отличие от России Подлинной, ужалась до размеров Руси приГрозном, идёт война. Огромные выбросы энергии зла всё чаще пробивают невидимуюграницу между нашими реальностями, и к нам обрушиваются люди, кои чаще всегоявились вольными или невольными жертвами той войны.
Среди них немало честных и служащих Богу, а неИскусителю. Но есть подозрение, даже уверенность, что англичане, прознав осуществовании таких перебросов, стали призывать к себе в империю служителей Зла. Да и на нашутерриторию немало их попадает. Чего только стоят последние происшествия вдрезденской губернии и варшавском каганате.
В связи с этими событиями по прогнозам резко возрославероятность бунтов, акций неповиновения, пограничных инцидентов и прочихсобытий, не добавляющих спокойствия России и авторитета её правителям.
Потому нам поставлена боевая задача. Пройти вреальность Иной России в точке перехода "Святыегоры", пользуясь совокупной Силой намоленных