Но я за ним не работал, а работал в углу у печки.
Поздно осенью случайно встретил одного знакомого айсора.
Вы помните маленьких черных людей, которые сидят в России на углах с сапожными щетками? Они же водят обезьян по дворам. Древни они, как булыжники мостовой; это айсоры – горные ассирийцы.
Раз шел я по улице и решил вычистить сапоги. Подошел к человеку на углу, сидящему на низеньком венском стуле со спиленными ножками, и, не глядя на него, поставил свою ногу на ящик.
Было еще не холодно, но я надел белую заячью шапку, и пот щипал мне лоб.
Один сапог уже был вычищен.
– Шкловский, – сказал чистильщик, когда я снял шапку. – Шкловский, – сказал он и положил сапожные щетки на землю.
Я узнал его – это был айсор Лазарь Зервандов, командовавший конной батареей в ассирийских войсках в Северной Персии.
Я посмотрел кругом.
Все было спокойно, только четыре черные лошади рвались на Аничковом мосту в разные стороны.
Айсоры, или ассирийцы, живут в Месопотамии и в Ванском вилайете в Турции, в Персии же вокруг Дильмана и Урмии и в русском Закавказье. Разделяются они на маронитов и якобитов, живущих вокруг места, где была древняя Ниневия, а теперь город Мосул (откуда муслин), нагорных айсоров, которых персы неправильно называют «джелу» (на самом деле «джелу» – название одного только горного ассирийского рода), и на персидских айсоров.
По вероисповеданию горные айсоры несториане, то есть не признают Иисуса Богом, марониты и якобиты перешли в католичество, а в Урмии за древнехристианскими, но еретическими душами айсоров охотятся миссии всех вероисповеданий: англичане, американцы-баптисты, французы-католики, православные, немцы-протестанты и еще кто-то.
В горах айсорских миссий нет. Живут айсоры там деревнями, управляемыми священниками, несколько деревень вместе составляют один род – клан, управляемый меликом – князем, а все мелики слушаются патриарха Мар-Шимуна.
Право на сан патриарха принадлежит одному только роду, производящему себя от Симока, брата Господня.
В январе 1918 года пошли русские солдаты домой.
Айсорам дом был в Персии, а которые и были из Турции, все равно в Персии сидели, потому что дома курд зарежет.
Составилось у айсоров свое войско.
Еще при царе русские набрали два ассирийских батальона. Часть айсоров не пошла в батальоны, а осталась партизанским отрядом под предводительством одного бывалого человека – Ага-Петроса.
Этого самого Ага-Петроса отнял я раз от солдат третьего пограничного полка, которые его резали.
Друг мой Ага-Петрос! Увидимся ли мы когда-нибудь здесь, на Востоке! Потому что идет Восток от Пскова, а раньше шел от Вержболова, и идет он непрерывно через Индию на Борнео, Суматру, Яву до утконоса в Австралии.
Только посадили утконоса английские колонисты в банку со спиртом и сделали в Австралии Запад.
Нет, не увижу никогда я Ага-Петроса, так и умру на Невском против Казанского собора.
Так писал я в Петербурге; теперь место предполагаемой смерти изменено: я умру в летучем гробу унтергрунда.
Ага-Петрос был человеком плотным, с грудью необыкновенной, как-то нарочно выпуклой, и с свежечищенным золотым Георгием первой степени на ней.
Был Ага-Петрос чистильщиком сапог в Нью-Йорке, а может быть, водил обезьяну по Буэнос-Айресу.
Во всяком случае, он сидел на каторге в Филадельфии.
Потом дома был в горах разбойником; был у турок вице-губернатором и сильно ограбил область; потом стал большим человеком в Персии. Как-то, рассердившись, арестовал урмийского губернатора, посадил в подвал и отпустил, только обменяв шаха на звезду.
У нас он состоял нештатным драгоманом посольства и командовал партизанским отрядом.
Ушли домой русские солдаты, как пролитая вода в землю. Оружия оставили много.
Вооружились айсоры. Собрались национальные дружины армян.
Начали отбирать оружие от персов.
Тут сказались старые счеты.
При первом отходе русских из Персии (в 1914 году) местное персидское население вырезывало оставшихся айсоров за то, что они держали русскую сторону.
Айсоры заперлись в бест в американскую миссию к доктору Шеду, тогда персы подсыпали в муку, из которой пекли в миссии для беженцев хлеб, толченое стекло и железные опилки. И вымерли люди сплошь, как рыба в маленьком пруду от брошенной бомбы.
Партизанский отряд Ага-Петроса еще больше увеличивал вражду персов к айсорам, так как мы партизан не кормили, а своего хлеба у них не было, все ведь больше-то был народ пришлый.
Значит, грабеж.
Ходили дружинники по базару, в штанах из кусочков ситца, кожаных броднях, с бомбой за широким поясом, и персиянки показывали на них детям и говорили: «Вот идет смерть».
И я, будь я в то время в Персии, встрял бы в эту драку на сторону айсоров.
И не знаю почему.
Неужели потому, что я привык видеть на Измайловском турецкие пушки на памятнике Славы?
Турки же меня, наверно бы, зарезали, и не по ошибке, а по убеждению.
При отходе русских произошла стычка, персы напали на последних отходящих русских, айсоры напали на персов.
Ага-Петрос (вспомнил его фамилию – Элов) поставил пушки на Еврейской горе (что сейчас же за городом Урмией) и выгромил город.
Вообще айсоры понимают значение занятия командных высот.
Со стороны персов дрались персидские казаки, когда-то выученные русскими инструкторами (помните Ляхова) и являющиеся опорой персидской контрреволюции.
В данных же боях они выступили не как представители партии (шахской), а как представители нации.
Предводительствовал персами полковник Штольдер, человек очень влиятельный при персидском дворе, армянами и айсорами командовал полковник Кондратьев и оставшиеся на службе в новых национальных войсках русские офицеры и унтер-офицеры.
Многие из них и сейчас в Месопотамии. Разбрызганы по миру, как капли крови по траве.
Персы были разбиты. Штольдер с дочерью взяты в плен и затем зарезаны.
Началось обезоруживание персов.
Действовали артиллерией и в каждую деревню послали по сорок, по пятьдесят снарядов.
Деревни в Персии глиняные.
Отобрано было около тридцати тысяч винтовок.
Тогда сказал курд Синко:
«Мар-Шимун, приезжай ко мне: я тоже хочу сдать оружие».
Курд Синко сидел на Кущинском перевале между Урмией и Дильманом.
Курды никогда не имели государства, живут родами и племенами.
Роды соединяются в племена под предводительством ханов.
Синко не был ханом по рождению.
Он возвысился умом и хитростью до ханского своего кушинского престола, обошел бывшего великого князя Николая Николаевича, желавшего привлечь на свою сторону часть курдов, получал от него винтовки и даже пулеметы и еще больше возвысился.
Синко обманывал нас все время, и из-за него мы потеряли сено на Дизе Геверской. Обещал дать верблюдов и не дал. Нас он уже не боялся. Говорил, что 40 курдов разгонят русский полк.
Ага-Петрос часто советовал напасть на племя Синко зимой, потому что, если зимой выгнать племя из домов в горы, племя погибнет.
Написал Синко Мар-Шимуну: «Приезжай, возьми оружие».
Мар-Шимун взял с собой триста всадников на самых лучших лошадях, отнятых от персов, взял брата, сам сел в фаэтон и поехал к Синко.
Конвой въехал во двор Синко, Мар-Шимун и брат его вошли в дом.
Курды лезут на крыши, и у курдов в руках винтовки.
Спрашивают айсоры: «Зачем на крышу лезете?», а те отвечают: «Вас боимся». «А винтовки зачем?» Молчат курды, зачем винтовки.
Выходит брат Мар-Шимуна.
Ругается, говорит: «Не нужно было ехать к этой собаке, не будет добра, едем домой, кто жив быть хочет».
Нельзя домой ехать, патриарха бросить.
Остались айсоры.
Все это не я рассказываю, а Лазарь – чистильщик с угла Караванной, командир конной батареи и член армейского комитета, а по убеждениям большевик.
Он потом пришел ко мне чай пить.
Пришел спокойный. У нас было заседание ОПОЯЗа. Зервандов снял с себя тяжелую шинель, сел за стол. Пил чай. От масла отказался, потому что тогда был пост. Потом, обратясь к моему товарищу, сказал: «Шкловский-то куда попал». Я для него в Петербурге был экзотичен.
Дальше рассказывает Лазарь:
«Выбегает сам Мар-Шимун, ругается».
Скомандовал офицер-инструктор Васильев: «На коня», а курды с крыши залп, как звонок, и еще залп, а потом пулеметом.
Вздыбились лошади, закричали люди, и все перемешалось.
Поскакали, кто мог спасаться, а больше осталось на месте.
Отстал Лазарь, была у него высокая лошадь, испугалась она… и поскакал он последним.
Видит, бежит пешком патриарх, пешком, а грязь чуть не по колено.
Пешком по грязи бежит Мар-Шимун без винтовки.
Через грудь у плеча рана – кровь.
Небольшая рана – лечить можно.
«Лазарь, – говорит патриарх и лошадь за стремя берет, – Лазарь, эти дураки меня бросили».
Хотел Лазарь взять патриарха на лошадь, видит, окрасилась кровью у того голова, и упал Мар-Шимун навзничь.
Курды с крыш так и кроют, так и кроют.
Залпом, залпом, а залп дружный, как звонок.
Погнал Лазарь лошадь, прошли остатки конвоя сквозь курдов в шашки, а у околицы убили под Лазарем лошадь и самого ранили.
И тот, другой, что сидит на углу Невского и Морской против Дома искусств и торгует гуталином, тоже ушел, ушел сильно раненным.
Прибежали они в соседнюю айсорскую деревню, говорят: «Патриарха убили».
Не поверили сперва люди, а потом видят раны.
Побежали в Урмию, собрали войска пятнадцать тысяч, шли, торопясь, а от Урмии до Кущинского перевала далеко, и дорога в гору, и от перевала до селения Синко еще далеко, и все горой.
Ночью пришли.
Искали труп.
Нашли тело патриарха.
Раздет, а не изуродован, и голову не отрезали курды: значит, не узнали.
С крыш стреляли, стреляли.
К утру вырезали айсоры селение.
А Синко ушел.
Деньги рассыпал по дворцу золотые.
Бросились воины собирать золото, а хан ушел потайным ходом.