Кудряш перестал быть приглаженным коммерческим директором. Перед Вагнером снова сидел король пограничья. Исчезла иллюзия костюма-тройки и галстука, вернулись элегантный камуфляж и блестящая лысина.
- Потому что, курва, дело было совсем не в том. Никто не желал возвращать свободы, защищать бедную, демократическую Литву от теократии, которая угнездилась в самом центре Европы. Дело шло о плацдарме, о месте, в котором ненадолго можно задержаться, чтобы пиздовать дальше. Потому что уже нет будущего, по крайней мере, для этого кусочка мира, на много-много лет. Для нас – навечно. А те придурки только дали повод. Ненужный, впрочем, для нас ведь никто места не предусматривал. Точно так же, как и для талибов. И вообще, на кой ляд я все это тебе, курва, говорю? Ты же человек интеллигентный, тоже "Дискавери" смотрел. Ну а обо всем остальном узнал, когда все тайны уже исчезли.
И действительно – Вагнер вырвался из мрачной задумчивости. Теплые зимы были иллюзией, чудовищной игрушкой тепличного эффекта. Польские земледельцы через сколько там десятков лет не станут разводить апельсиновые рощи, как считали наивные. Потепление предвещало приход ледника. Или, если кто желает, белого холода. То же самое, но звучит красивее.
Таяние льдов лишь на время поднимет уровень океанов. Голландия вовсе не исчезнет под поверхностью моря. Избыток пресной воды из тающих полярных шапок приостановит циркуляцию океанических течений. Гольфстрим перестанет согревать Европу. Вода будет пленена в леднике, который, согласно весьма осторожных прогнозов, дойдет до Варшавы. Исчезнут Россия, Канада, а так же северные Штаты. Исчезнет и Польша, но как раз этим голову себе никто не морочил. Польша уже не существовала, причем, по своей собственной просьбе.
- Повод и не был нужен, - продолжил излагать Кудряш, не обращая внимания на то, что Вагнер его не слушает. – Сам знаешь. Чехи и словаки повода не дали, цацкались с венгерским меньшинством. А венгров пришла защищать финская армия. Располагается она там до настоящего времени; вскоре в ее состав войдут все финны. Эх, да на кой ляд я тебе все это говорю…
Вагнер покачал головой. Выходит, он все-таки слушал.
- Тут ебнуло, и я стал тем, кем и являюсь. Пережил, что меня самого удивляет. А потом открыл в себе талант. Истинное призвание. Немного, как ты. Вот только я не притворяюсь. Люблю быть тем, кто я есть, а не улыбающимся перцем в галстучке, который плющится перед каждым. Я уже не впариваю людям дерьмо, я и не должен. Заплатил я за это много, хотя бы собственными яйцами, превратившимися в сморщенные изюмины. Русские никогда чистых боеголовок не делали. Только, курва, не жалею. И знаешь что? Хотя это и смешно звучит: я, курва, честен.
Он искоса поглядел на собеседника. Вагнер не рассмеялся. Он слушал.
- А в остальном… нет никакой перспективы. Мы сами стерли себя с карты будущего мира. Знаю, что сам к этому рук не приложил… Или, все же, приложил? Они направлялись на Вильно, на Львов, одураченные сопляки, как уже много раз в истории, а я… Я продавал никому не нужную хрень, и мне с этим было хорошо. И я никогда не узнаю… Ты точно такой же, делаешь то, что считаешь правильным. Не позволяешь, чтобы сукины сыны до конца выиграли. Только ты проиграешь, сволочей больше. Ты прячешься за своим ханжеством, за принципами, которые сам же и придумал. А ведь тебе важно то же самое, чтобы сволочи не оказались сверху. И любишь себя такого, какой есть.
Кудряш откашлялся. У него пересохло в горле.
- Эй, это что такое! – хрипло заорал он, красноречиво показывая на пустой стакан.
Прежде чем появился перепуганный хозяин с подносом, оба молчали, не глядя друг другу в глаза. Наконец Кудряш сделал глоток.
- Вот же урод, - буркнул он, немилосердно скривившись.
Вагнер не знал, что тот имеет в виду, пока не попробовал сам: самогон, окрашенный луковой шелухой.
- Думал, мы уже и не почувствуем, - контрабандист печально покачал головой. – Ну да ладно, человек тоже хочет жить.
Он обреченно махнул рукой.
- Ладно, пускай радуется, что влил в нас эту гнусь…
Вагнер не отвечал. После третьего стакана ему было безразлично. Злило его лишь то, что в последнее время он все труднее пьянел. А уже давно он не желал того так сильно, как именно сегодня.
Кудряш кивнул рукой телохранителю.
- Устрой-ка огурец… - коротко приказал он. – А еще лучше, пару…
Огурцы принес сам хозяин на подкашивающихся ногах. Целых три.
- Видал? – спросил Кудряш, когда владелец исчез. – Он уже знает, что мы знаем. И боится.
Он захихикал.
- О чем это я? А, уже вспомнил. Вот ты, великий защитник угнетенных за отдельную и очень дополнительную плату, что ты делаешь с такой кучей бабла? Тратишь на оснащение? Так ведь не столько же… Пьешь мало, по бабам не ходишь, хотя и можешь. Вот я не могу… Так на кой ляд тебе все эти бабки? В качестве оправдания того, что делаешь? Того, что любишь делать?... Нет, прошу прощения, по-настоящему извиняюсь… Ты не любишь, ты делаешь так, как правильно… Затем, чтобы сволочи не были сверху, по крайней мере, не задаром. Ты же ведь не считаешь, наверное, будто бы что-то меняет то, что делаешь ты и все тебе подобные, которых в последнее время наплодилось даже много; все вы, в камуфляже, с длинными волосами, мрачным взглядом и винтовками на спине. Это твои ученики, приятель, по крайней мере – последователи. И тут ты уже не отопрешься. Равно как от Белок, последних романтиков на свете…
Глазки контрабандиста злорадно заблестели.
- Потому что в этом затраханном мире только это и важно. Убивать сук, где только удастся. Все давным-давно решено без тебя. Ледник не остановишь, не подопрешь дрынами, но, возможно, кого-нибудь защитишь, не позволишь состояться совершенному уж блядству. Ведь как раз это тебе важно, а не будущее; будущего нет. Так что не прикрывайся принципами. Вот не будь, курва, таким Геральтом[5].
Кудряш глумливо рассмеялся.
- Видишь, я тоже кое-чего читал. Вот скажи, как тебе в голову пришла идея сделаться веджьмином? Сам допер, или кто-то тебя так назвал? Да скажи, не стыдись…
Вагнер поглядел прямо в глаза… приятелю? Одному из немногих, которые еще ходили по этому заебанному миру.
- Не сам.
Солгать он не мог.
Последний взгляд через прицел. Безголовое тело, высунувшийся из окна кабины, рыгающий, куда только можно, водитель шведского большегруза. Беспорядочная беготня, очереди из башенки брэдли в белый свет, как в копеечку. Во всяком случае, в совершенно не том направлении.
Закончилось. Завершилось нечто такое, ради чего он жил последние полгода. Осталась пустота.
Вагнер бездумно складывал снаряжение. Тяжелый ствол со щелчком отделился от ложа, лег в выложенном специальным материалом футляре. Затем он старательно отключил операционную систему лэптопа, отсоединил провода. Никакой спешки не было, беспорядочная суета и стрельба на посту, находящемся на расстоянии в полтора километра не говорили о каким-то образом организованной облаве. Вагнер начал сворачивать обшитую коричневыми и гнило-зелеными тряпицами маскировочную сетку. Вообще-то, ему не казалось, что она еще когда-нибудь пригодится… Будущего нет, оно закончилось мгновение назад. Но сетка ведь приличная, в инфракрасных лучах у тряпок точно такой же образ, как и у живых зарослей…
Машинальные, многократно отработанные действия позволяли заполнить пустоту, не думать о будущем. Нет никакого будущего, и уже не будет…
Еще раз он глянул на далекий пост, заслоняя глаза ладонью от все выше поднимавшегося солнца. Вздымающаяся туча пыли свидетельствовала о том, что ʺбрэдлиʺ наконец-то тронулся.
Вагнер закинул на спину тяжелый футляр. Бросить оружие он никак не мог себя заставить. Не спеша, он пошел, куда глаза глядят. Выпрямившись, не прячась. Вообще-то, он мог бы даже датчики забрать. Нет смысла.
Он уже знал, что сделает. Пойдет к Белкам. Никто ведь его не выслеживает. Оружие оставит им, а потом… Он отогнал мысль. На это еще будет время. Сейчас же одна лишь пустота.
Он шел, ни о чем не думая. Добрался до лесной дороги, совершенно не думая о перспективе наткнуться на патруль. Впрочем, с американской стороны патрули встречались редко, американцы уже научились избегать лесов. Они перемещались по шоссе, силой не менее, чем бронированный взвод.
Вагнер просчитал, что лес вскоре кончится, спустя полчаса он выйдет на надбужанские луга, аккурат тогда, когда начнет темнеть; Буг он сможет перейти по броду, где-то на полдороги между Броком и Малкиней. А к утру должен добраться до лесного лагеря.
Все эти расчеты он совершал бездумно, в силу привычки и навыков, приобретенных за последние несколько месяцев.
И вот… засмотрелся. Вышел прямиком на двух полицейских в американских мундирах, зато с бело-красными повязками. О них Вагнер слышал, но ни одного еще не видал.
Оба функционера, сотрудничающие с полицейскими миротворческими силами, его даже и не заметили. Уж слишком сильно они были заняты тем, что пинали ногами парня, который лежал, заслоняя голову руками, и даже уже не стонал. Старомодные М-14 стояли, опираясь о деревья, рядом со служебными велосипедами, единственным транспортным средством польской полиции.
- Что, говнюк, не знаешь, что в лес нельзя? – монотонно повторял полицейский, акцентируя слоги пинками. Похоже, эту фразу он произнес уже не раз. Второй пинал молча, наверное, он был не таким красноречивым.
Занятые забавой, полицейские не услышали шагов. Вагнера они увидели лишь тогда, когда тот остановился перед ними. Оба отскочили, косясь в сторону своих пукалок.
- Даже и не пробуйте, - холодным тоном предупредил их капитан запаса. Он только стоял, опустив руки. И буквально видел, как те усиленно размышляют, как рассчитывают.
Оружие на нас не нацелил. Может, он не один? Может успеем?
Вагнер почти что слышал их мысли, чувствовал, как его заливает холодная ярость. Впервые за долгое время — хоть какое-то чувство. Он осознал, что охота на Йосслера была всего лишь наваждением, что она ничего не решила. Но вот теперь он испытывал ненависть, ненависть к этим вот сукиным сынам, своим землякам.