- Послушай, а что было…
Фродо не дал ему закончить.
- Что было причиной аварии? – с иронией в голосе спросил он. – Ты кого желаешь успокоить: себя или меня? Ты надеешься на то, что они станут портиться? Так вот, на это не рассчитывай.
- Не нужно мне утешений, только информация.
- Да все это просто, настолько просто, что сам удивлялся, что сразу не дотумкал. И не хочу тебя беспокоить, такое легко удалить. Они не проводили полного набора испытаний, сэкономили на полигонных исследованиях; не проверили пограничных условий… Закажи-ка еще один.
Вагнер внимательно присмотрелся к коротышке.
- Не перегибаешь?
- Нет, курва, не перегибаю. Не сегодня.
Прозвучало это ужасно серьезно. Вагнер сунул руку за пазуху, вытащил плоскую металлическую фляжку. Фродо чуть ли не вырвал ее у него из рук.
- А хорошо, - буркнул он через пару секунд.
- Ясное дело, что хорошо, - кивнул Вагнер. – Баллантайн. Только ты сильно не привыкай…
- А Кудряшу не дал?
- У него больше, чем у меня, - презрительно пожал он плечами.
- Все нормально. – Фродо сделал глубокий вдох. – Когда его нашли, он был обездвижен и деактивирован. Только это вовсе не означает, будто бы он не двигался. Двигался, да еще и как. Каждой своей конечностью, он пытался идти, только все в разные стороны. Метался он все сильнее. Место, в котором его нашли, было полностью перепахано, до живого. На всех окрестных деревьях кора была содрана. Он метался, а потом застывал, и так по кругу. В психиатрии такое называется, если правильно помню, физическая буря. Попеременно: возбуждение, некоординированные движения, а потом кататония. Я долго не мог понять, что же это было… А потом меня осенило… Резонансные колебания.
- Что? – не понял Вагнер.
- Резонансные колебания. Старое понятие еще с тех времен, когда в авиацию вводили системы fly-by-wire и аэродинамически нестабильные объекты. Такой самолет сам не полетит, им нельзя управлять без помощи компьютера. А компьютер знает свое, и иногда, даже слишком много. Помнишь катастрофу первого гриппена?
- Помню, - холодным тоном перебил его Вагнер. – Хотя я и стар, но Альцгеймер меня еще не достал. Только все равно не понимаю.
- Компьютер корректирует движения пилота, - без какого-либо смущения продолжил Фродо. – Он не позволяет перейти граничные условия, например, перетянуть самолет. Ты следишь за мной?
- До сих пор – да. Что такое самолет, мне известно…
- Итак, компьютер корректирует ошибки, отклоняя управляющие плоскости. Но иногда он сам вводит машину в недозволенное состояние, к примеру, если дуновение ветра сильнее наклонит ее на крыло. С этого все и начинается. Чем большее отклонение, тем большим будет противодействие. Тем временем, дуновение ветра не повторяется, и вот тут компьютер глупеет. Он противодействует сильнее. И еще сильнее. Вплоть до результата. И здесь было то же самое. Нечто, чего программисты не предусмотрели, выбило систему из равновесия. Комп законтрил, прибавив амфы. Но дело было не в том, систему выбило из состояния равновесия, так что он подал теперь эндорфин или чего там следовало… Но уже больше. Возбуждение закончилось, так что опять аму… Впрочем, я и не знаю, так ли все именно было, вполне возможно, там была электростимуляция. Все это неважно. Ситуацию легко исправить, достаточно по-другому определить краевые значения.
Фродо потянул следующий глоток из фляжки. Вагнер не возражал.
- Ну так… - наконец-то произнес он задумчиво. – Ну да… И действительно, возможно, все у нас в дерьме. Эту ситуацию следует переспать, все обдумать.
А лучше всего – валить, подумал Фродо. Как можно дальше. И как можно быстрее.
- Ладно, - буркнул Вагнер. – А…
Он замолк, видя, как Фродо отрицательно качает головой в ответ на еще не заданный вопрос. Этого он как раз ожидал. Лицо еле заметно вздрогнуло.
- Погоди? – с усталостью в гнолосе сказал Фродо. – Все это не так, как ты думаешь. Сейчас скажу…
Глаза Вагнера остались серьезными и погашенными.
- Не сегодня. Переждем до утра. Спешка никого не спасет. Вали, Фродо, иди поспи, а не то велик у тебя спиздят…
Низушок нерешительно поглядел на него.
- А ты?
- Еще немного посижу, подумаю. Ладно, вали.
Фродо послушно, хотя и без какой-либо охоты, поднялся. Сам он предпочел бы иметь все это за собой. А еще он знал, что от подобного сидения ничего хорошего не получится. Не говоря уже о размышлениях.
Вагнера он оставил всматривавшегося в две небольшие дыры в грязном стекле.
С неба падали все более редкие хлопья мокрого снега. Вагнер приостановился, сделал глубокий вдох. Голова раскалывалась, а точнее, он чувствовал, как ужасно давит в висках.
Это все от той вони, подумал он, от смрада и дыма. Ведь в пивной он проторчал несколько добрых часов.
Хотя выпил он немало, но сейчас не чувствовал хотя бы легкого хмеля. Так всегда было, когда пить приходилось по делам. Да от последних новостей каждый бы пришел в себя.
А ведь это может быть и конец, подумал он какой-то уже раз подряд за последние несколько часов. В конце концов, те нашли дешевый и эффективный способ. Перед тем киборги были дорогими в эксплуатации, работали они только в крупных группах, со всей необходимой базой. А вот киборг -одиночка… Вероятнее всего, стоил он меньше ракеты ʺТомагавкʺ.
Парадокс современной войны. Снаряд иногда был многократно дороже цели, которую он должен был уничтожить. И выигрывал тот, кто мог себе это позволить.
А противник все еще мог это себе позволить, словно бы его мощь даже не была подорвана.
Вагнер расхохотался, так что часовой в нескольких десятках метрах у застывшего транспортера беспокойно передернулся.
Это смешно. Снова он думал о Соединенных Штатах в категории противника…
Часовой в длинной шинели беспокойно осматривался по сторонам. Было заметно, что он боится; нахождение на бессмысленном посту в чужом, разрушенном городе не было занятием, которое можно было бы назвать приятным. Наверняка парень наслушался от таких же солдат о том, что здесь творится по ночам. Сколько его предшественников разводящий обнаружил с перерезанным горлом. О бандитах, контрабандистах, партизанах, обо всех, которые только и ждут, чтобы дать ему по голове и уворовать заржавевший БТР. Вагнер поглядел внимательней. Молодой парень, с севера или из Сибири. Сюда обычно привозили свежее пополнение после набора; отборные отделения были нужны на Уссури.
Солдатик судорожно сжимал свой калашников, водя стволом во все стороны. Заинтересованные и так знали, что обойма у него пустая. Так было с тех пор, когда застрелили очередного пьяного офицера. Следствие так никогда и не выяснило, то ли он парт жертвой взаимных расчетов или всего лишь трагической ошибки, которую так легко допустить, когда пьяный в дымину офицер неожиданно вспоминает о своих служебных обязанностях и начинает проверять посты. Страх часового был совершенно необоснованным. Даже орды румынских детей на военных не нападали — у военных нечего было грабить. Вагнер мог вспомнить всего два случая, когда гибли солдаты на посту. Гораздо легче было встретить смерть в казармах, в драке или в результате смертельного отравления метиловым спиртом. Все так, только ведь пацан об этом не знает, подумал Вагнер. Он один-одинешенек во враждебном городе, в чужой стране.
И он, не спеша, направился в сторону выездной дороги на Вышкув. Хотелось спокойно подумать.
В силу привычки веджьмин чутко разглядывался по сторонам, готовый в любой момент отскочить. Машинально он прослеживал даже самое мелкое движение в закоулках и в выжженных развалинах, которых никто не разбирал. При этом взглядом он старался избегать немногочисленных, освещенных слабыми, мерцающими огоньками окна, отводя взгляд, чтобы не утратить адаптации глаз к темноте.
В городе было еще относительно безопасно. Впрочем, здесь он находился у себя. Все здесь его знали, уважали или же попросту сходили с его дороги. И вообще, по нынешним стандартам, Острувь был спокойным городом. В предвоенной школе подхорунжих сейчас размещалась резидентура русской разведки, которую охранял пехотный батальон. На окраинах располагались два бронетанковых подразделения; топлива им, правда, не хватало, по крайней мере, они патрулировали ближайшие улицы.
Так было по всей русской зоне. Маленькие островки, окруженные ничейной землей. Русские никогда и не собирались контролировать всю территорию, прочесывать леса, усмирять деревни. Вполне возможно, что они сделали вывод из десятилетиями тянущихся на Кавказе войн.
В выжженном скелете крупноблочного дома что-то пошевелилось. Вагнер не снизил скорости, глянул только лишь в темные, чернее ночи, лишенные рам оконные проемы. Он чувствовал, что из мрака за ним следят чьи-то внимательные глаза. Наверняка, то были румынские дети, которые высмотрели эти сожженные дома для собственного проживания, это были самые высокие дома Оструви, поставленные еще при Гереке, когда даже небольшие городки старались сделаться похожими на метрополию. Дети предпочитали жить в разрушенных стенах, без дверей и окон, спать, закутавшись в тряпье и старую бумагу. Здесь они чувствовали себя в большей безопасности, так как существовали пути для побега и закоулки, в которых можно было прятаться. Летом они перебирались под голое небо, в ивняки над Бугом.
Когда-то они заселяли валящиеся, опущенные деревянные дома. ʺУбралисьʺ они оттуда, когда граждане, которым все осточертело, и которые воспылали жаждой очищения города от нежелательных элементов сожгли несколько деревянных хат вместе с содержимым, посчитав, что еще одно пожарище особой разницы ни для кого представлять не будет. И как раз именно тогда дети перестали просить милостыню и начали убивать.
Что-то зашелестело, что-то застонало. Звук был похож на мяуканье, только котом это нечто быть не могло. Коты с кошками сделались громадной редкостью по причине своих вкусовых достоинств.
Силуэт дома остался позади. Что бы или кто бы его не населял, это ʺчто-тоʺ успокоенно утихло. Небольшие каменные домишки по обеим сторонам улицы были безопасными. Чаще всего, от них остались одни стены, пожары переварили деревянные стропила и конструкции крыш. Как это ни парадоксально, во всем городе больше всего сохранилось старых, вросших в зем