лю деревянных халуп. Они спаслись во время того, как через город перевалил фронт, как правило, никаких точек сопротивления в них не было. Сохранили их при жизни и очередные проходы армий и перевалившие через Острувь массы беженцев, равно как и расположившихся здесь солдат, которые действовали из предположения, что здесь просто нечего грабить.
Между крышами домов мелькнула одинокая тень. Одна-единственная, то есть, не грозная.
Все, что было опасно, действовало в группах. Начиная от орд одичавших собак, наиболее эффективно регулирующих численность румынских нищих. В группы лепились и дети, слишком слабые, чтобы выжить поодиночке. В отряды объединялись партизаны и контрабандисты. Только так можно было выжить, выиграть в сражении с другими.
Какая-то часть разума Вагнера следила за мелькнувшей тенью, оценивая угрозу. Горб рюкзака, едва слышимый стук металла. Самый обычный мародер, обыскивающий развалины в поисках остатков электрических кабелей, пивных банок и другого ценного мусора. Такие чаще всего действовали по ночам, поскольку днем амбалы с налитыми, багровыми рожами и с повязками на рукавах, вооруженные бейсбольными битами и трубами, в которые был залит свинец, били чрезвычайно больно и жестоко. Иногда — до смерти. Называлось это поддержанием порядка в городе городскими стражниками и пользовалось поддержкой большинства общества.
Одинокие тени угрозы не представляли. Вагнер усмехнулся собственным мыслям. Одинокими и грозными были лишь такие, как он. Тут же усмешка сошла с лица. Теперь уже не только.
Автономные киборги. Словно Терминатор, реализующие миссию по уничтожению. Грозные, поскольку их трудно было локализовать.
Противник учился. Вагнер мотнул головой. Противник. Вновь были две стороны. Как и тогда, когда он выступил против них на свою войну, которой сам он не желал, и которую презирал.
Никогда у него не было иллюзий, будто бы сам он что-то меняет. Потери, наносимые им, мало что означали для страны, ежедневно высылающей новы и новые силы в ближневосточный котел, где продолжалась игра, ставка в которой была ой какой высокой. Здесь был только тыл, усмиренный небольшими затратами, поддерживаемый, чтобы выиграть какое-то время.
Что означали одинарные танки и вертолеты? Америка — страна большая, сволочей в ней выше крыши, всегда придут новые. А после них — следующие.
Сожженные посты, разбитые отряды Пограничной Стражи; стычки, которые для Белок были серьезными сражениями, по сути своей ничему не служили. Из этой искры не возгорится пламя, не возвратит независимость. Все покроет ледник. Очень скоро он перемелет руины, дома и леса. Бежать некуда, будущего нет.
Можно ограничивать потери и уменьшать степень страданий. До сих пор это имело смысл. По крайней мере — для него самого.
Теперь же все это должно было измениться. Уколы, которыми были все их действия, кого-то разозлили. Настолько, что этот ʺкто-тоʺ решил положить им конец. Чтобы ввести новые порядки. Отобрать то, что еще осталось.
В других обстоятельствах Вагнер, наверняка, имел бы причину для гордости, ибо никто не сомневался, для каких задач предназначены автономные киборги. Для уничтожения таких, как он.
Вагнер криво усмехнулся. Веджьмин против Терминатора. Звучало это словно название паршивого комикса.
Он и не заметил, как прошел мимо последних застроек. Только подсознание, такое же бдительное, заставило сойти с шоссе, с асфальта на обочину.
Веджьмин против Терминатора. Интересно, что из этого выйдет. Иллюзий у него не было.
Шоссе несколько спадало вниз. Никто уже не населял периферии, можно было и расслабиться; сейчас его окружал лес, а в лесу он был у себя. Пока что у себя, подумал он, вскоре это может и измениться.
Восемь километров пешком до Брока. Полтора часа, возможно, два. Спешить не надо. На очередном повороте, неподалеку от разрушенной усадьбы, практически напротив гравийной дороги на Нагошево и Турки, он решил ненадолго присесть и перекурить. Когда вытаскивал из мятой пачки последнюю сигарету ʺкэмэлʺ, отметил, что когда-то уже на этом месте сидел. Но тогда он был кем-то совершенно другим, жертвой крушения, без дома и надежды, офицером побежденной армии.
Надежды все так же и не было. Точно, как и дома.
Щелкнула газовая зажигалка, язычок пламени он заслонил полой куртки. Глаза прикрыл, чтобы бледно-голубое пламя их не ослепило. Глубоко затягиваясь, Вагнер поглядел в темноту, прямо перед собой. Останки истребителя давным-давно исчезли, электронно-магниевый блок двигателя был слишком ценной вещью, чтобы оставаться здесь. Пожарище за эти годы поросло травой, только обгорелые стволы ольх над мелиоративным рвом могли напоминать те времена.
Жар сигареты блеснул в темноте. Это же сколько раз сидел он именно таким образом, холодной зимней ночью, пряча огонек в ладонях? Сколько это было ночей в темном, молчаливом лесу, в развалинах, в прибрежных лозняках?
Он припомнил, кем был тем сентябрьским днем, и что дало ему силу, чтобы пережить все те последующие годы.
Окурок очертил дугу, на миг блеснул в стоящей на дне рва воде. Сигарета, погасая, коротко зашипела.
Вагнер еще не поднимался. Еще глядел в темноту перед собой. Он думал о тех, которые из когда-то придуманной фикции сделали действительность.
В этом мире тоже имелись чудовища. Не одни только предатели, коллаборационисты и самые банальные бандиты, не только оккупанты. Такими занимались те, которые могли встать и их уничтожить. Но существовало еще нечто такое, против чего они помериться силами не могли. Сторожевые автоматы, кибернетический разум. Бронированные вертолеты, кружащие над лесами и контрабандистскими тропами; снабженные датчиками, обремененные вооружением. Танки, броне которых легкое оружие никак повредить не могло. Антенны узлов связи и действующие в инфракрасных лучах датчики, поднимающие тревогу. Беспилотные летающие аппараты. Оснащение, которое в условиях обычной войны, осталось всего лишь оснащением, на захваченных территориях переродилось в персонифицированных, убийственных монстров, которые применялись не только для усмирения населения, но и для частных расчетов. Для укрепления власти участковых комендантов, которые, лишенные контроля, перерождались в удельных царьков.
Кто-то обязан был ликвидировать чудищ. И, в соответствии с глубоко укорененной традиции, обязан был делать это за деньги. Только лишь тогда он мог быть по-настоящему бесстрастным, лишенным эмоций и действующим без колебаний, потому что и чудовища были безликими, не было у них человеческих лиц. Почти что никогда их у них не было.
Они не должны здесь существовать. Это не их место, не их мир.
Страх существовал всегда. Даже тогда, когда все уже заканчивалось, когда следовало передать договоренную оплату. Иногда для этого служили толстые конверты, тяжелые от бумажных рублей. Так бывало, когда заказ подавал контрабандист, для которого разблокирование дороги или обезвреживание надоедливого поста имело обмениваемую на валюту ценность. Контрабандисты платили лучше всего, что вовсе не означает, будто бы платили охотно. Торговались до последнего, хладнокровно оценивая, быть может будет выгоднее сменить трассу или вообще переждать.
Иногда оплата проводилась в оккупационных бонах. Эти предлагали лавочники, оптовики и самогонщики, которые не могли действовать в соответствии с законом; но их упадок, в свою очередь, означал бы голод для не столь предприимчивых остальных. Командующий любым участком приходил к выводу, что впервые в жизни может легко обогатиться. И начинал устанавливать собственные законы вместо тех, которые обязан был защищать. Торговцы всегда поначалу решали справиться самостоятельно, иногда — с помощью окружающих обитателей. Это им удавалось редко. Те ведь не были одни, привозили чудищ, они могли позволить себе оборудование, которого смета скромного пункта перехода в каком-нибудь захолустье никак не предусматривала. Это мог быть танк, взятый на время из подразделения, командир которого тоже желал иметь свою долю в бизнесе. Или самоходный ʺвулканʺ, уже не слишком годящийся для борьбы с самолетами, безнадежно устаревший, но прекрасно годящийся, чтобы, к примеру, размолотить не желающую платить деревню.
Торговцы платили хуже, чем контрабандисты, зато меньше торговались. Как правило, после собственных неудачных попыток. В их глазах можно было увидеть страх, но это при условии, что в эти глаза удавалось взглянуть. Страх перед кем-то, кто померился силами с чудовищем, с которым сами они не справились или против которого даже не отважились выступить.
Бывали еще и вытащенные из укромных местечек и тайников обручальные кольца, драгоценности, спрятанные на черный час, на тот миг, когда голод заглянет в глаза. Когда ними придется платить за жизнь.
Все эти люди, терроризируемые распоясавшимися коллаборационистами, элитой новой власти могли лишь цепляться за самый малый шанс, торговаться эти уже и не пытались. Помимо страха в их глазах была печаль, даже по отношению к веджьмину, и так же было и на сей раз. Две тысячи оккупационных бон, на вырост названных долларами. Но повсюду определяемые термином ʺмусорʺ.
Оплата паршивая, зато и работенка непыльная. Здешний участок только-только набирал силу, его команда лишь недавно осознала свои возможности. Пост, правда, стоял при не слишком бойкой дороге, но какие-то доходы он всегда обеспечивал. Состав поста был свежим, но существовала опасность, что вскоре ребята обнаглеют, что получат нечто большее, чем старенький М60, даже без реактивной брони. Потому Вагнер и принял этот заказ, желая сэкономить на риске и на работе в будущем.
Противники не грешили сообразительностью, действовали стереотипно. Проверки проводили наверняка, под прикрытием нацеленного в жертву танкового ствола, хотя исправных грузовиков становилось все меньше, так что на посту не могли опасаться старого номера с прорыв через шлагбаум. Топлива не хватало, большую часть перевозок взял на себя гужевой транспорт. А чтобы ни у кого не было сомнений, что пост на дороге объехать не удастся, время от времени оккупанты объезжали округу на старом транспортере МI13, помнящем еще Вьетнам.