Из сведений, поспешно переданных, солдаты с поста знали, что вскоре к ним кто-то заявится и предложит оплату, которая будет включаться в стоимость перевозимых продуктов и самогона.
А потом они могут требовать уже больше. Начнут все больше требовать, и незаконный бизнес лишь возрастет в объеме.
Работа легкая, оплата ничтожная. Хватило одной пули, одного попадания. У каждого бронированного чудища имеется слабое место. Дракона можно ранить в мягкое подбрюшье, Ахилла — в пятку. У этого слабое место тоже имелось. Пуля попала над самым кольцом подшипника башни, где броня была не толще автомобильного капота. Высвободившаяся энергия зажгла циркониевый стержень, обломки которого разлетелись внутри камеры для боеприпасов в нише башни. У М60 не было легких потолочных защитных плит, которые бы направили выхлоп вверх. Пламя заполнило внутреннюю часть танка, к взрывающихся боеприпасов присоединились те, которые были складированы внутри. Сорванная башня взлетела в воздух, но шасси проехало еще пару десятков метров, сотрясаемое судорогами идущих друг за другом взрывов. Наконец развалина остановилась, бухая огнем из люков и щелей.
Непыльная работа; должно быть, у них не работал датчик лазерной подсветки. Танк никак не отреагировал, когда перед самым выстрелом, по панцирю прошелся луч, внесший последние поправки в баллистический компьютер. М60 не повернул башни в направлении угрозы, резко не ускорил ход. Словно никуда дальше ехать ему и было не нужно, а сидящий на краю люка бедный придурок ничего и не ожидал.
Глядя через окуляр прицела, Вагнер покачал головой, не спеша с отходом. Бедного придурка нигде не было видно. И сомнительно, чтобы кто-нибудь когда-нибудь его еще увидит после того, как под самой задницей у него взорвались два десятка 105 мм снарядов. Шасси горело ровным огнем, из почерневшего, перевернутого черепа башни ветер выдувал остатки дыма.
Вагнер, не спеша, начал сворачивать свое местоположение. Он стрелял с пяти сотен метров, датчиков не расставлял. Еще год-полтора назад можно было ожидать прочесывающих округу вертолетов, возможно — скорых разведывательных машин. Теперь — уже нет.
Бедный придурок, подумал он. Нет, никакого придурка и не было. Я уничтожаю только чудищ. Теперь они будут сидеть, как мышь под веником, и прятаться при виде подъезжающей телеги. Командир подразделения составит рапорт о необходимости вычеркнуть танк с учета по причине плохого технического состояния и невыгодности его транспортировки в ремонтные мастерские. К рапорту подколет протокол о разоружении.
Вагнер усмехнулся. И правда, техническое состояние послужившей машины ну очень резко ухудшилось. А последним документом станет донесение о дезертирстве четырех солдат. Ну что же, случается…
Четырех? Вагнер наморщил лоб. На корпусе двигателя тоже кто-то сидел. Но эту мысль он отогнал. Только чудища.
Работенка непыльная, оплата паршивая. Один патрон Nammo, дорогой как холера, и сейчас его все сложнее было достать, с тех пор, как норвежцы начали потихоньку ликвидировать производство и готовиться к переезду. Десять рублей, сорок баксов. Вагнер перестал подсчитывать. Даже не зная точного курса ʺмусораʺ на черном рынке, он был уверен, что пришлось прибавить своих.
Подсчитывали замасленные, затрепанные боны, поглядывая друг на друга с выражением все большего оскорбления на лицах. При этом они искоса поглядывали на опиравшегося на стену Вагнера. Он не опасался того, что его обманут; в конце концов, в Оструви он больше тратил на свиную котлету. Но его веселило их взволнованность.
В косых, бросаемых ежеминутно взглядах Вагнер отмечал все меньше и меньше страха, зато все больше злости и презрения. Вот этого он ожидал, всегда так было.
Тот, что был потолще, с потной, поблескивающей рожей, чего-то буркнул. Ошибся при подсчете. Клиенты начали считать по-новой, раскладывая банкноты по кучкам, поглядывая все более враждебно, со все большей злостью.
Толстяк не выдержал.
- А вы, пан веджьмин, так не пяльтесь, - прошипел он. - Потом пересчитаете, вас мы не обманем!
- Мы платим честно, до цента. - У второго было лицо чахоточника, которому осталось несколько дней на земле, который не может себе позволить себе пообедать в благотворительной столовке. Правда это отрицал перстень на безымянном пальце. Раздраженно он бросил смятые боны на одну из кучек. - Мы честно платим! Было бы только за что!
Вагнер смерил его взглядом.
- Проверь-ка! - коротко бросил он.
Спекулянт что-то пробубнил, но взялся за тщательный подсчет.
Это тоже входило в ритуал, во всяком случае — среди такого рода клиентов. Спекулянты и торгаши подозревали всех окружающих в мошенничестве, меряя всех остальных собственной меркой. Вот контрабандисты и бедняки никогда не сомневались.
Ведь не проверят и будут обходить это место, как минимум, месяц. Смысла в этом не было — репрессии уже не случались.
Он и сам над этим не раз задумывался. Вот если бы применяли террор, спалили бы пару деревень, расстреляли бы немного народу… Оккупанты ведь знали, что его нанимает. Но нет. Все расходилось тихо; американцы делали вид, будто бы ничего и не случилось. До следующего раза. И одновременно, за нарушение законов военного времени карали со всей жестокостью. За хождение в лес — пять лет. За третий раз — пожизненное заключение. За торговлю военным имуществом — пуля в лоб, независимо от возраста. Точно так же и за наркотики, что никак не мешало тому, что большинство военных ходило под кайфом круглосуточно. Шумные извещения о казни то одного, то другого командира, который оказывался очередным шефом наркобизнеса, поступали с регулярностью времен года. Это тех пор года, что были когда-то: нынешние приходили, когда им вздумается.
Но действия веджьминов не вызывали никаких последствий. Нет, границы патрулировались, за всеми ними старались следить. Выделялись силы и группы прикрытия. На патрулирование опасных территорий высылали даже киборгов. Но вот официально ничего не происходило.
Нас нет, усмехнулся Вагнер себе под нос. Мы попросту не существуем, точно так же, как Белки. Иногда лишь случаются необъяснимые инциденты, являющиеся делом безымянных вражеских сил.
Торгаши закончили считать. Страх исчез, его сменили отвращение и чувство обиды. Не говоря ни слова, Вагнер спрятал толстую пачку в карман.
- Пересчитывать не станете?
В голосе спекулянта прозвучало изумление. И надежда на то, что прямо сейчас услышат что-нибудь о взаимном доверии и джентльменских соглашениях. А вот вам фиг.
- Не пересчитаю. - Вагнер одарил их холодной усмешкой. - Еще пятьсот.
Клиенты испуганно переглянулись.
- Ч-чего? - наконец-то выдавил из себя тот, что был потолще.
- Вы слышали. Не хватает пяти сотен.
Под натянутой кожей худого заходило адамово яблоко. Он беспомощно оглянулся, его дружок отвел взгляд.
- Трис… Двести пятьдесят? - попытался он через какое-то время.
Вагнер отрицательно покачал головой.
- Пять сотен. Такая была договоренность: две тысячи. Вам бы стать более оригинальными и перестать все время наебывать на двадцать пять процентов…
Толстяк вытащил недостающие боны. Перед тем, как отдать, он их даже и не пересчитал. В глазах уже не было страха: только лишь гнев и отвращение.
Вагнер знал, о чем тот думает: У, жадный сквалыга. Деньги берет, вместо того, чтобы защищать земляков. Тьфу!
Еще он знал, что если случайно их встретит, они перейдут на другую сторону, делая вид, что его не знают. Быть может, даже сплюнут под ноги. А за спиной услышит произносимые вполголоса ругательства. Вплоть до следующего раза, когда он вновь будет им нужен.
Вагнер поискал сигарету, но не нашел; смял картонную коробочку, бросил в ров. От земли тянуло холодом. Пора выходить, путь неблизкий. Настырные мысли возвращались и не давали себя отогнать. Он глядел на страх и отвращение, на чувство обиды: и когда брал оплату, и когда заслонялся принципами затем, чтобы не слушать вопросов: а сколько стоит башка коменданта участка, сколько нужно забашлять, чтобы навсегда исчез недавно назначенный староста.
Гораздо легче убивать чудовищ, чем осуждать людей. Никогда ведь не известно, то ли сборщик налогов действительно снимает с земляков последнюю шкуру или всего лишь выполняет собственные обязанности, не пытаясь кому-либо нанести вред. Или же, а полицейский с бело-красной повязкой: это жаждущий власти садист или всего лишь парень, предпочитающий именно эту службу нахождению в иракской пустыне.
В противном случае, вскоре вы все заплатите, чтобы я убил кредитора, соседа или любовника жены. Именно для этого принципы и служат. Ради моей выгоды. Делайте это сами, добрые люди. Осуждайте, как хотите.
Женщина широко раскрытыми глазами глядела в темень. В более светлый прямоугольник окна. Ей было слышно ровное, спокойное дыхание Догги, словно бы рядом с ней маленький ребенок, а не машина для убийства. Понятное дело, она знала, что на самом деле Догги никогда не спит, только лежит с закрытыми глазами, расслабленный, но чуткий ко всему, следит за окружающим посредством функций подкорки или какими-то электронными, будучи готовым к немедленному действию.
До нее доносились приглушенные голоса: Аннакин с Корином ссорились уже долгое время. Фродо ушел, но успел обменяться с нею чуть больше, чем парой слов, когда они вышли из сарая.
Женщина пошевелилась, доски нар заскрипели. Дыхание индейца на мгновение сменило ритм, прежде чем вернуться к норме. Спи, Догги, в мыслях успокоила она его, это всего лишь я.
Отзвуки ссоры затихли. Женщина понятия не имела, сколько времени, свои часы отложила слишком далеко, впрочем, батарейка подсела, подсветка уже не работала. Не важно, и так она будет лежать до утра, пока прямоугольник окна не начнет светлеть, темнота посереет, извлекая из мрака интерьер помещения.
Неправда это, наверное, в тысячный раз подумала она с начала бессонной ночи. Это неправда, Фродо, ты ошибаешься. И что ты там знаешь; одна я знаю, как оно на самом деле. Только я и он. Это только лишь секс. В самом наилучшем случае: дружба, не больше. Встречи время от времени, редкие, ворованные минутки. Только лишь зат