ем, чтобы не сойти с ума, испытать в этом ёбанном мире хоть чуточку тепла. Так что ничего это не значит.
Снаружи застонала сова, дыхание Догги тоже стихло. Наверняка, он слышал даже шелест крыльев птицы.
Все же, что она сама чувствует, значит так мало.
- И все же, выходит, что-то ты чувствуешь?
Фродо внимательно поглядел на женщину. Маргаритка прикусила губу, отвела глаза.
- Я неправильно выразилась, - ответила она через мгновение, стараясь, чтобы эти слова прозвучали холодно, даже безразлично. Но это ей не удалось. Фродо уловил в ее голосе фальшивую ноту. Ему самому уже осточертела эта странная пара, упрямо отрицающая очевидное. Он что-то буркнул себе под нос.
- Что ты сказал? - подняла глаза Маргаритка.
Низушок не выдержал:
- Курва мать! - заорал он так, что от леса отразилось эхо. - Курва мать, вот что я сказал!
Маргаритка заметила Корина, выглянувшего из ворот сарая. Вот же черт, подумала она.
- Не ори так, - холодно заметила она. - Не надо шоу, все всё слышат…
Никто ничего не слышал. Ведь разговаривали они тихо, если не считать последнего вопля Фродо; но Маргаритка и сама была в бешенстве.
- Знаешь что? - прошипел низушок со злостью, но теперь и вправду тише. - Осточертели вы мне, и ты, и он тоже. Вот как взрослые люди могут…
- Именно, - перебила она его. - Взрослые люди… Пойми, мы оба уже…
- Вот как будто слышу его самого, - продолжил за нее Фродо. - Эх, что тут говорить, два сапого пара. Ты когда-нибудь говорила ему? - неожиданно спросил он.
- Это что же? - буркнула Маргаритка, лицо ее потемнело.
- А то, о чем почти что проговорилась только что…
Нет, никогда и ничего не сказала. В этом союзе не было места словам, в соответствии с молчаливым договором, который они соблюдали. Были только лишь мгновения тепла и экстаза, без слов и деклараций. Короткие мгновения, когда кроме них двоих внешний мир не существовал. Мгновения забытья, которые никто из них не осмеливался называть счастьем. Они не отважились бы признать это, даже друг перед другом.
Так что ты знаешь, Фродо — подумала женщина. - Да что ты там знаешь…
- Знаю, что вы все портите, - Фродо говорил тихо, не глядя на женщину. - Эти ваши позы ро отношению ко всему миру и в отношении друг друга. Ведь все же закончилось, все то, что было важным и настоящим. А теперь осталась одна повинность, один лишь долг…
Низушок вытащил смятую пачку.
- Хочешь? - подсунул он ее Маргаритке.
Та отрицательно покачала головой.
Фродо выудил едва живую сигарету, но сейчас только крутил ее в пальцах.
- Блин, вот совершенно не не знаю, что еще сказать…
- Тогда, лучше, ничего и не говори, - быстро перебила она его. - Не твое…
Треснула лопнувшая папиросная бумага, посыпался крупно нарезанный русский табак.
- Не твое собачье дело? - договорил за нее Фродо, тихо, как бы печально. - Да, ты права… Не мое.
Только тогда, когда Маргаритка это услышала, она почувствовала себя по-настоящему паршиво. И, что самое гадкое, она не знала, что ответить.
А хорошего ответа и не было. Ведь все это не от меня зависит, - пришла ей в голову мысль. Все это не так, как думает Фродо. Только не могла она забыть напряженного лица низушка, его взгляда, когда он глянул ей в лицо. Он ошибался. Не могло быть так. Я в этом уверена.
- Знаешь, мне казалось, что у меня тоже есть шанс. Что таким образом… - Слова падали тяжело и медленно. - Что он заберет меня с собой. И тебя, и меня… Он ведь может…
Фродо поглядел на нее.
- Мне и самому иногда все осточертевает. Да что я говорю, мне все осточертело уже постоянно, вовсе не иногда. Слушай, а ты должна… Должна его убедить; ведь такое не повторится, ты не можешь пустить это понапрасну… Вы не можете…
И действительно, подумала Маргаритка. Никто не подарит им второго шанса, во второй раз не появится офицер шведской разведки с неожиданным предложением. И что с того, что это предложение было направлено не ей.
- Так что с того? - произнесла она вслух. А я ведь ничего не значу… Даже для него, подумала она при этом. - И что он просил тебя передать? - резко спросила Маргаритка. - Ну, говори.
Какое-то время Фродо молчал.
- Неважно, - наконец-то начал он. - Это неважно, что он просил передать. Важно то, что скажу тебе я…
Маргаритка отрицательно покачала головой еще до того, как коротышка закончил. Фродо не обратил на это ни малейшего внимания.
- Скажи ему, наконец, то, что чуть нее сказала только что. Скажи, перестань уже прятаться под этой своей маской. Перестань притворяться. Может быть, тогда… Ты же знаешь, что он первый.
- Ничего из этого, Фродо, не получится, - перебила его Маргаритка. Голос ее сломался.
Ничего из этого не будет. Смолистая темнота, до рассвета далеко. Что-то тихонько потрескивает в стене, под штукатуркой.
Поздно уже что-либо менять. То, что когда-то было важным, осталось на узком шоссе, в переполненном автобусе, волочащемся в колонне, переполненной беженцами. Все закончилось, когда пилот самолета ʺtomcatʺ нажал кнопку на рычаге, и снаряды 20-мм пушки стали пробивать тонкий металл корпуса.
В себя она пришла на обочине, куда ее выбросило, когда автобус врезался в дерево. Со всех сторон слышались крики плененных, горящих живьем людей, тех, которым не повезло, которых не достали осколки. И тут крики утонули в рычании двигателей возвращавшихся истребителей, пилоты которых явно были уверены, что поцарапанные автобусы используются для переброски войск.
Но, прежде чем близкий разрыв заново лишил ее сознания, среди воплей она все время слышала один-единственный голос и понимала, что уже через миг останется сама. А сейчас я тоже сама, подумалось.
- Ничего из этого не получится, - с безнадежностью в голосе повторила она. Я понимаю, что с его стороны это очень благородно: отдать кому-то пропуск в лучший мир… - Голос ее сделался более твердым. – Только этот пропуск не для меня! Это ведь не меня шведы желают забрать отсюда, чтобы я строила в Австралии новую родину для них. Я ведь никто.
Фродо покачал курчавой головой.
- Вот сейчас как будто бы его слышу, - устало произнес он. – Знаешь, он говорил то же самое. Только о себе. – Наконец-то он вытащил следующую сигарету, закурил. – Да перестаньте же наконец обманывать себя, притворяться… Подумай об этом… Кася…
- Маргаритка, - жестко поправила его женщина. – Каськи нет и уже давно…
Нет Каськи, она осталась там, на шоссе, рядом с сожженными остатками автобуса. Рядом с золой, в которую превратилась ее дочка. А имеется только лишь Маргаритка
Прямоугольник окна, перечеркнутый крестом рамы, начал светлеть. Мрак переходил в серость, уже можно было различить формы сваленных под стеной ящиков, повешенной на спинку хромоногого стула камуфляжной куртки. Уже удавалось увидеть затуманенные, покрытые каплями влаги стекла.
Только здесь и сейчас. Только тут еще имеется цель, ради которой стоит жить. Только тут еще имеются те самые короткие мгновения. Мгновения… счастья? Она даже боялась так подумать. Нет, не могла. Где-то глубоко что-то торчало, словно угрызение совести, словно жесткий взгляд теней, что ушли в небытие. Ты сама уже не имеешь права на счастье. Счастье… оно было когда-то и давным-давно ушло.
Это же всего лишь секс. Только мгновения забытья. Ничего не значащие и ничем не связывающие. И для него – тоже, ведь по-другому иначе быть и не может.
Маргаритка заснула под утро, прижимая к себе свернутый спальный мешок. Индеец подождал, пока ее дыхание не успокоилось, стало ровным и ритмичным. Он поднялся тихонько, словно кот, прикрыл ее одеялом. Какое-то время глядел на то, как глазные яблоки движутся под веками. Мимоходом подумал: а вот что может ей сниться…
В жизни бы не угадал.
Ей снилась степь с громадным массивом красной горной породы на горизонте.
Небо на востоке серело. Над головой Вагнера пролетели первые проснувшиеся птицы. Пора идти.
Ничего из всего этого не получится, подумал он, медленно идя по обочине. Она не послушает. Ведь для нее это только лишь мгновения забытья. Без каких-либо слов и деклараций.
То, что было важным, давно уже ушло. Осталось под развалинами, растрескавшимися обломками крупнопанельного дома; в той самой фазе войны, когда авиация союзников с хирургической точностью уничтожала стратегические цели, к которым явно причисляли и жилой дом на Урсынове[10]. Косвенные потери, неизбежные в ходе гуманитарных бомбардировок. В конце концов: имеет же разумная бомба право на ошибку.
Существенным остается лишь настоящее. В котором нет места… счастью? Что-0то торчало где-то глубоко-глубоко, нечто вроде угрызения совести. А ты, Вагнер, права на счастье уже не имеешь. Даже если тебе кажется, что это не так. Для нее ты ничего не значишь. Это всего лишь мгновения забытья.
Он ускорил шаг.
Утро поднялось серое и туманное. Над Бугом вздымались испарения; мутная, несущая вымытый лесс вода поблескивала маслянистой поверхностью, которой не морщили порывы ветра. Только лишь за поваленными перекрытиями моста в Броке и заржавевшими столбами времененой переправы образовывались водовороты; поверхность воды морщили круги: следы охоты судаков. Уклейки выскакивали в воздух широким веером, сбегая от зубастых пастей речных хищников, блестя капельками ртути над волнами.
Из леса донесся далекий, приглушенный отзвук взрыва: уменьшилась популяция сорок, а, возможно, Фонду придется принять под свою опеку еще одного ребенка без руки или, возможно, без глаз. Литовские поселенцы запрягали лохматых лошадок, готовясь выйти в поле, довольные уже тем, что удалось пережить ночь. Весьма немногочисленные, еще оставшиеся по деревням туземцы прятали обрезы, разделывали убитых браконьерским образом кабанов и серн.
В Оструви под заржавевшим БТР-ом лежал часовой в потертой шинели. Кровь уже впиталась в вытоптанный газон, застыв черными пятнами. Немногочисленные прохожие проходили мимо с безразличием; у покойника уже не было ни оружия, ни сапог, ни даже носок. Бледные, будто бы восковые ступни были измазаны грязью и свидетельствовали о том, что у часового вначале отобрали обувь, а только лишь потом ему перерезали горло. Не повезло пареньку, он являлся третьим документированным случаем смерти на посту.