- Эй, погоди! – Усталость куда-то ушла, вновь он был чутким и недоверчивым. – Какие еще парни?
- Наши! – В мутных глазах мелькнуло удивление. – Наши парни, армейские, наши… А я разве не говорил?
- Не говорили, добрый человек…
Резервист скрежетнул зубами, не скрывая злости.
Мужик же замер, раскрыв рот. Вообще-то, он и не был похож на особо сметливого, да и состояние постоянной напитки самогонкой, в котором он находился не менее нескольких десятков лет, не способствовало ориентации. Но даже он уловил гневную нотку в голосе капитана.
В беспокойно бегающих глазах блеснуло подозрение. Он смахнул с себя руку солдата.
- А что это, пан капитан? – медленно спросил он. – Что это вы так?
Резервист буркнул что-то под нос и обернулся. У него не было желания объяснять всего, что он сам видел и знал. В одиночку у него было больше шансов. Были уже такие, которые пробовали образовывать группы, рассчитывая на то, что будет легче добыть продовольствие и защититься.
Так это выглядело в теории.
На практике же было совершенно иначе. Если захватчики не обращали внимания на одиноких солдат, пускай даже в форме побежденной армии, то вот на небольшие группы – даже самые малые – рьяно охотились. В самом лучшем случае все заканчивалось за проволокой временных лагерей для военнопленных… Но бывало и хуже.
- Оно, может вы дезертир или еще чего… - мужик сочно харкнул.
Офицер запаса, несмотря на всю злость, только рассмеялся, совершенно сбив крестьянина с толку.
Дезертир, подумал запасной, глядя на мужика, который сдвинул на затылок берет с хвостиком и теперь сконфуженно чесал всклокоченные волосы. Вот интересно, откуда это здесь можно дезертировать, и, по возможности, куда.
- Потому как, пан капитан, знаете…
Уже лучше, снова я и "пан" и "капитан", - подумал военный.
- Оно, пан должен знать, разные здесь крутятся…
- Какие разные? – резко спросил запасной.
Мужик решительным жестом натянул берет на лоб.
- Ну да, разные… Дезертиры… И такие, вот оно…
Он понятия не имеет, с кем имеет дело, понял военный. Увидал форму и знаки отличия. И вот теперь не знает, а не вляпался ли он во что-то такое, из чего уже не выберется.
Краем глаза он отметил вспышку недоверчивого взгляда. Чтоб его…
- Послушайте-ка, хозяин, - начал солдат. – Я хочу всего лишь переночевать, завтра утром уйду. Сам я возвращаюсь домой, война закончилась…
Полной правдой это не было. Конечно, война закончилась. Вот только дома у него не было еще до того, как он отправился на эту войну. Сейчас же он лишь беспомощно покачал головой, так как ничего больше выдавить из себя не мог.
О чудо, это как раз и убедило недоверчивого селянина. Где-то в глубине замороченного самогоном разума блеснуло понимание. И даже что-то вроде сочувствия.
Заросший щетиной мужик уже знал, что перед ним стоит не дезертир или посланец скрывающейся в лесу банды мародеров. Снова он почесал голову, на сей раз сдвинув берет на ухо.
- Ну, оно ничего… - озабоченно буркнул он.
На лице, укрытом в густеющей темноте, поблескивали лишь белки с кровавыми жилками.
- Ничего… - добавил он через минуту, нерешительно переступая с ноги на ногу. – Пошли, что ли, ждут нас…
Резервист попытался взять себя в руки. Неважно, подумал он. Явно какие-то недобитки; подумали, что в куче безопаснее, по крайней мере – свободнее. Переночует, а утром отправится дальше. Если станет изображать из себя старого пердуна, те не станут настаивать, чтобы он к ним присоединился. Эта мысль его чуточку развеселила. Говоря по правде, ему не надо даже и притворяться.
Мужик же его усмешку воспринял совершенно наоборот.
- Оно видите, пан капитан! Хуже нет, как на свояков попасть.
Солдат, соглашаясь, покачал головой, направляясь в сторону темневших неподалеку домов. Ему не хотелось ссориться.
Только то была не маленькая группка разгромленных фронтовиков, равно как и не банда мародеров, которые, пользуясь валявшимся в каждой канаве оружием, решили позаботиться о собственных интересах.
Когда они перебрались через следующее ограждение из ржавой колючей проволоки, двор выглядел вымершим. Их не приветствовал собачий лай; из пустой дыры будки свисала лишь цепь. Деревенские дворняги тоже пали жертвами войны. Патрули охотно стреляли в шастающих по дворам собак. Враги опасались эпидемии, слишком много тел лежало под тонким слоем земли на полях и в лесах. Или вообще не захороненных. Свою лепту вносили и крестьяне, чтобы собачий лай не выдавал жилых дворов.
Окна низкой халупы из бревен "в сруб" были темны. Только лишь когда капитан напряг зрение, то заметил в одном из них слабый багровый отблеск жара, бьющего из-под кухонной плиты.
Когда они находились уже на средине двора, скрипнула дверь.
- Стой, кто идет? – прозвучало из темных сеней, подкрепленное четко слышимым в вечерней тишине передергиванием затвора.
Запасной замер, остановившись на полушаге, чуть не споткнувшись о лежащее в траве ближе не идентифицируемое сельскохозяйственное орудие. Вроде как борону. Мужик же настроя не потерял.
- Свой… - В этом он особой оригинальностью не отличался.
Вот интересно, в который раз его привычный отзыв сделается недостаточным, мимоходом подумал офицер.
- А вы, пан капитан, так не стойте, - повернулся к запасному мужик. – В халупу прошу…
Из темноты сеней блеснул свет от прикрытого ладонью фонаря. Он на миг осветил офицера и скользнул по лицу крестьянина, так что тот, ослепленный, прикрыл лицо ладонью.
- Говорю же: свой! – разозлился мужик. – А ну погаси! Еще увидят и…
Скрытый за снопом света часовой загоготал.
- А ну выключи свою батарейку, мать твою за ногу! Из-за тебя всех нас…
- Да не бзди, хозяин. – Часовой рассмеялся еще громче. – Они же словно мышь под веником сидят, после заката на улицу ни гу-гу. Сюда не припрутся, не бойтесь, это мы к ним…
- Хлебало закрой! – раздался голос кого-то постарше. – Нечего ляпать, а это погаси!
Часовой буркнул что-то себе под нос. Но фонарик выключил.
- Заходите! – коротко и резко бросил он, желая тоном покрыть смущение.
- Пан капитан первым.
Хозяин неожиданно проявил знание хороших манер, выполняя плохо видимый в темноте приглашающий жест.
Офицер запаса замялся. Несколько секунд он мигал, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Вообще-то, луч света до его лица не добрался; но сам он инстинктивно поглядел на фонарик… Первым ему входить не хотелось, не хотелось споткнуться обо что-нибудь в темных сенях или разбить голову о низкий потолок. А кроме того, что-то здесь было не так. Здесь была не кадровая армия.
Дверной проем сеней осветился мерцающим блеском. Кто-то заслонял ладонью мечущийся язычок пламени. Блеснул оксидированный ствол автомата часового. Офицер запаса прищурил глаза, теперь он уже замечал мелочи. И выругался себе под нос…
Ожидать было нечего, он пошел дальше. Вошел в сени; часовой отступил на шаг, прикладывая ладонь к непокрытой голове, что привело к появлению гримасы на лице того, что стоял со свечкой. Офицер заставил его еще сильнее смутиться, небрежно салютуя в ответ. Затем остановился и огляделся по сторонам.
Нехорошо.
На часовом, на первый взгляд лет семнадцати, был надет новехонький, словно из-под иголочки, мундир стрелка. Тот, что стоял со свечкой, был старше, но ненамного. Заслоняемый ладонью язычок пламени освещал юное лицо и галуны подхорунжего на парадном кителе.
Это никак не крадущиеся домой потерпевшие поражение на поле боя солдаты, и не мародеры, а только те, что опоздали на баррикады.
Какое-то время на лице подхорунжего рисовалось смущение. Из неприятной ситуации его спас мужик-хозяин, который, что-то бормоча себе под нос, взял свечку и громко выругался, когда горячий стеарин капнул ему на ладонь. Подхорунжий вытянулся по стойке смирно.
- Пан капитан! Докладывает дежурный подхорунжий Мазёл: отряд готов действовать.
- Капитан Вагнер.
Какое-то время он оценивал взглядом вытянувшегося по струнке унтер-офицера. Тот безошибочно распознал офицера из запаса, на миг в его глазах даже мелькнуло превосходство, которое кадровые военные так любили демонстрировать. Только видное под расстегнутой шинелью, свисающая стволом вниз короткоствольная винтовка пробуждал невольное уважение. Польский офицер, да еще с оружием – в последнее время картинка редкая.
- Вольно, - бросил через несколько секунд Вагнер. Взгляд подхорунжего выдавал облегчение. Вагнер догадался, в чем дело. Наконец-то нашелся кто-то, кто возьмет командование на себя. По крайней мере, так подхорунжему казалось.
Так что дело еще не самое паршивое, подумал резервист. Возможно, эти не станут спорить, возможно, даже подчинятся. Он выругался про себя. Все равно – проблема.
- Слушаю, пан капитан?
Вагнер покачал головой совершенно по-граждански. Подхорунжий не обратил на это внимания.
- Какая часть? – небрежно спросил офицер резерва. Особо это его не интересовало, ответ не мог быть существенным.
- Отдельный отряд Войска Польского!
Хорошее название, подумал Вагнер; нормальное, как и любое другое. Что дальше? Решение за него принял хозяин.
- А чего это в сенях стоим? – задал он риторический вопрос. – В дом просим, в дом. Выпить чего-нибудь, а то холодина такая…
- Ведите, пан подхорунжий.
Вагнер кивнул. Остальная часть отдельного отряда квартировала за скрипучей дверью, в большом помещении. Там находился очередной семнадцатилетний пацан в мундире стрелка, плюс пара еще более младших подростков в харцерском хаки. И было им, самое большее, лет по пятнадцать. Все они тут же, неумело, схватились на ноги, еще не зная, как приветствовать входящего в помещение офицера. Вагнер им только лишь кивнул, не желая провоцировать на более отчаянные действия.
В качестве общества в освещенном керосиновой лампой комнате отдельный отряд имел молодую девушку, на коленях которой спал младенец, и пара приличных размеров хряков в сбитой их досок загородке. Вагнер поглядел на окно, затемненное военным одеялом, старательно прибитым к оконной раме.