Сентябрь — страница 33 из 59

- Я с ней занимался любовью, - медленно произнес он. - Я… - он отвернул голову. Как тут опи­сать трах с киборгом.

- Я… Я ее…

- Фродо…

Коротышка отбросил протянутую руку.

- Отъебись, Вагнер, со всеми своими добрыми советами.

Он поднялся и прошел в дом, переступая через выбитую, валявшуюся в коридоре дверь. Ни­чего из этого не выйдет, со злостью подумал Вагнер. Абсолютно ничего. Сам не зная, что его так до­стает, он изо всей силы пнул валявшийся на дворе кусок кирпича. Ёбаный мир, прошипел он от боли.

Маришка лежала на тахте, как ее и оставили. Девушка была в сознании, продолжая прижи­мать к ране под ключицей почерневший от свернувшейся крови бинт.

Когда он взял ее за руку, девушка вздрогнула.

- Маришка, - шепнул Фродо. - Маришка…

Она же отрицательно покачала головой. Наверное, желала что-то сказать. Фродо нежно при­ложил ей пальцы к губам.

- Маришка, уже скоро, - тихо произнес он. - Сейчас тебя заберут в госпиталь, мы уже сообщи­ли. Тебя вылечат, а потом…

- Никакого потом не будет…

Низушок погладил ее холодную щеку. Гипотермия, подумал он. Замедление функций организ­ма. Все логично.

- Будет, - сказал он. - Вот увидишь. Мы еще увидимся. Да что я говорю… мы останемся вме­сте. Кроме этого здесь, курва, мира, имеется и другой… Будем вместе, уже навсегда…

Она примкнула веки. Фродо почувствовал, как стиснуло сердце, неожиданный страх: что, вот, уже… Коснулся артерии на шее, пульса не нащупал. Крепко закрыл глаза, беспомощно охватил голо­ву руками.

- Не, Павел, - услышал он. - Все это напрасно… Пульса не обнаружишь. Я же машина, не за­бывай. Седой был прав. Это же Вагнер, правда?

Облегчение стекло теплой волной.

- Я машина, - повторила она.

Фродо улегся рядом с ней, неуклюже, постанывая от боли при резких движениях. Он подло­жил руку ей под голову, радуясь касаниям ее светлых волос.

Он не видел Вагнера, который тихо встал в двери и глядел на них с серьезным, даже мрач­ным выражением. Не слышал он просыпающихся птиц и лая деревенских псов.

Фродо лежал, вслушиваясь в мерное дыхание. Пока наконец, после бесконечного ожидания, с грохотом лопастей на разрушенном шоссе не сел огромный Ми-24.

Коротышка вздрогнул, когда Вагнер тронул его за плечо. Стук ротора затих, заглушенный ле­сом вокруг. Ми-24 летел низко, чуть ли не прочесывая шасси кроны сосен; он исчез чуть ли не сразу после старта.

- Эй, малой…

В голосе Вагнера не было нетерпения. И как раз это разъярило коротышку, который продол­жал всматриваться в направлении, с которого доносилось едва-едва слышимое эхо двигателей.

- Слушай, да отъебись ты от меня, - взорвался он, даже не оборачиваясь, только все так же глядя на кроны раскачиваемых легким ветром сосен. Теперь уже ничего не было слышно, вертолет улетел слишком далеко. Вагнер повернулся и ушел, не сказав ни слова.

Фродо глядел на сосны. Образ темно-зеленых веток размывался, дрожал. Вагнер остановил­ся, слыша шмыгание носом. Он не знал: то ли вернуться, то ли притвориться, будто бы ничего не слышит. В конце концов — не сделал ничего.

Веджьмин, опустив голову, стоял на обочине и глядел на пучки зелени, расширявшей щели, на стебли, ползущие по плитам тротуара. Еще пару лет, подумалось, еще немного нанесенной вет­ром земли, и бетон исчезнет под разгулявшимися сорняками.

Последний взгляд из-за мерцающего отражениями поцарапанного стекла. Последняя улыбка, едва заметное искривление побледневших губ. Фродо до сих пор видел ту улыбку, прежде чем ее заслонило облако поднятой пыли, когда пилот потянул на себя рычаг изменения шага винта, когда дрогнул корпус и удлинились амортизаторы шасси…

Шасси…

- Вагнер! - Фродо резко повернулся, не мороча себе голову вытиранием стекающих по щекам слез.

Тот стукнул лопатой по плиткам тротуара, когда коротышка подскочил к нему и схватил за руки.

- Вагнер… - просопел он. - Ты засек?

И он рассмеялся, заметив изумление в глазах веджьмина. Контраст между щеками, на кото­рых слезы проложили светлые канавки, и этим смехом был настолько велик, что Вагнер потерял дар речи.

У парня шарики за ролики зашли, подумал он, совершенно. Нужно что-то делать.

- Фродо, - как можно более спокойно попытался сказать он. - Пошли, тебе необходимо…

- Заткнись, - нетерпеливо перебил его коротышка. - Ты просек? Заметил? Эх ты. - Он покачал головой видя удивление на лице Вагнера. Фродо присел на бордюре. - Шасси, - сказал он через ка­кое-то время. - Шасси постоянное.

Вагнер все так же молчал, стуча лопатой. Его приятель медленно поднял голову.

Это снова давний Фродо, отметил Вагнер. Жесткий, циничный коротышка. С совершенно не­вероятным чутьем на мелочи и талантом объединения их в логическую цепочку.

- Ну, и чего ты так торчишь? - ехидно спросил циничный карлик. - И на кой ляд тебе эта лопа­та? – Он шмыгнул носом, вытер не засохшие еще слезы, размазывая полосы по покрытому пылью лицу. – Монолитное шасси. Это “беркут”, последняя модификация Ми-24, никакой никакая не долбан­ная вертушка времен Афганистана… Темные комья осыпались с шерсти. Еще несколько лопат, и ис­чезнет пока еще видимое лохматое ухо.

- Что-то происходит, Вагнер, - просопел Фродо, набирая очередную порцию земли, и скривил­ся, почувствовав боль растянутых мышц.

- Да успокойся ты… - Вагнер оперся на своей лопате, как уважающий себя строитель. – Не спеши так, я перекурю и засыплю…

Он затянулся сигаретой. Фродо покачал головой, бросил очередную порцию земли в мелкую ямку. Уха уже почти что не было видно.

Трупы Кирпичева и фальшивых коммандос должны были забрать русские. Малоразговорчи­вый лейтенант, прилетевший на вертолете, буркнул что-то про следствие, но Вагнер и так ему не по­верил.

Он подозревал, что следствие ограничится расстрелом всего персонала разведывательной резидентуры в Оструви без вникания в то, замешан кто в инциденте или нет.

Кудряш был прав. Кто-то желал сменить установленный порядок, желая добраться до прибы­лей.

Вагнер отбросил окурок, вытащил вонзенную в землю лопату. Время подумать надо всем этим еще будет. Пока же что надо делать свое. За остальной падалью приедут русские, но вот пса следует похоронить самому.

- Ты меня не слушаешь… - Фродо с размаху бросил очередную порцию земли в яму. Вытер вспотевший лоб, размазывая грязь еще сильнее. – Что-то творится… И это не случайность, здесь дело не в нас или делишках Кудряша. И не важно, какая мафия лучше: чеченская или московская. Да скажи же хоть что-нибудь, блин…

Вагнер с размаху вонзил лопату в землю. Мелкая могилка была засыпана. Достаточно будет утоптать, и их садик будет как новый. Он невольно усмехнулся: путаницу сорняков сложно было на­звать садиком.

- Ну, и чего лыбишься, как придурок? – недовольно бросил коротышка. – Вай, такой умный, а веришь всему, что тебе скажут. И кто? Дай-ка угадаю. Ростиславский?

Он насмешливо глядел на Вагнера, который неожиданно посерьезнел.

- Ну что, я попал? – в голосе звучала ирония. – В яблочко и с первого раза?


Закашлял стартер; генерал Ростиславский, салютуя, приложил пальцы к парадной фуражке, называемой аэродромом. УАЗ рванул вперед, выбрасывая из-под колес комья грязи. Через миг он уже исчез за поворотом лесной дороги. Вагнер поглядел вслед, выполнил запоздалый, неопределен­ный жест, весьма неопределенно похожий на салют.

Чего-чего, а вот храбрости генералу хватало. Ростиславский ездил сам, без водителя. И не только тогда, когда неофициально встречался с подозреваемыми. Он всегда сам водил свой УАЗик с нарисованной на дверце эмблемой гвардейской дивизии еще со времен Афганистана. И всегда он на­девал парадный мундир, длинную шинель с блестящими пуговицами, звенящие ордена и фуражку, приводящую на ум взлетно-посадочную площадку легких вертолетов.

Андрей Григорьевич Ростиславский, размышлял Вагнер. О нем он знал много. Фродо собрал когда-то обширную документацию об этом человеке, оперируя официальными источниками, а так же используя свои способности вламываться в различные базы данных.

Шесть лет в Афганистане, от лейтенанта до полковника. Хотя и замешанный в нескольких аферах, в суде никогда обвиняемым не числился. Всегда для него все складывалось как-то так удач­но, что свидетели и обвинители попадали на мины еще на этапе расследования. Из самых различных проверок Ростиславский вечно выходил чистеньким, как слеза. Под конец все уже знали, что прове­рять его, это занятие бесплодное и опасное. Каждый из неудачливых проверяющих клялся по­том, что как только он лично появлялся в подчиненном полковнику подразделении, душманы – словно по зака­зу – начинали ночной обстрел. Лица, в большей степени вовлеченные в дела Ростиславского, к тому времени уже полковника, незаметно усмехались, слыша формулировку "как по заказу".

Полковнику следовало отдать справедливость – он был чистосердечным патриотом, делаю­щим все возможное ради славы родины. Скупаемые у моджахедов гашиш и опиум переправлялись на Запад, прекрасно служа ускорению упадка декадентского общества; боеприпасы, которыми он рас­плачивался, всегда были просроченными, а калаши – старыми. Всегда он был глубоко уверен, что уроды в тюрбанах – это дикари, которых нет смысла освобождать, потому что, раньше или позднее, они сами начнут резать один другого. И необходимо делать все возможное, чтобы облегчить им эту задачу, чтобы они могли как можно быстрее и эффективнее выбить один другого. Недалекое будущее показало, как он был прав.

Вывод войск из Афганистана означал крах прекрасно начинавшегося бизнеса. Пришли тяже­лые времена, средства на счету таяли, армия становилась все более слабой. Единственным прият­ным моментом был генеральский чин, данный ему в знак боевого прошлого.

От скатывания в окончательный алкоголизм Ростислапвского спас знаменитый путч. В ходе него он встал на нужной стороне, не выполняя приказа вывести свою бригаду на улицы Москвы. Офи­циальная версия гласила, что посланника путчистов он лично разоружил и арестовал. Правда же была более прозаичной: в тот момент он был настолько пьян, чтобы набить морду всякому, кто по­смел бы помешать ему в продолжении любимого занятия. С того времени Ростиславский быстро по­шел наверх. Сначала Чечня, где он командовал дивизией. Там он прославился необыкновенной эф­фективностью в операциях против партизан. Глубоко разочарованный фактом, что с чеченцами дого­вориться нельзя, он резко взялся за них, проявляя несомненный тактический и стратегический та­лант. Чеченцы сами были виноваты, это же о