Тишина продолжалась, ее заполняло доносящееся издали кряканье разгулявшихся в луже уток. Мазёл терял уверенность.
Вагнер подумал, что и хорошо, что все так складывается. Подхорунжий подставился сам. И не нужно будет искать повода. Хорошо и то, что при этом нет молодых. Потом он отдаст им приказ, последний приказ в этой их войне. Подкрашенный большими словами про обязанность, про терпеливое ожидание. Должны будут подействовать, если только… Ну да, если только Мазёл не станет раком. Это ведь он держал под собой весь отряд. Без него это будет куча перепуганных и дезориентированных сопляков.
Только лишь это я и могу сделать, пришел к заключению Вагнер, наблюдая за тем, как лицо подхорунжего принимает совсем уже свекольный оттенок. Только это.
Неправда. Я мог уйти с самого утра или еще вчера, оставляя пацанов их собственной судьбе, вне всяких сомнений – невеселой.
Еще вчера Мазёл вызывал впечатление кандидата в камикадзе – в живую торпеду. Сегодня Вагнер уже не был в этом столь уверен. Подхорунжий, скорее, был похож на трусливого и ленивого главаря, прячущегося за спинами парней, отважных юношеской храбростью, основанной на незнании и уверенности в собственном бессмертии.
Так что не мог он уйти, прокравшись словно вор, оставляя желторотиков под командованием Мазёла. Уж слишком многое видел он по дороге, в ходе короткой войны и сразу же после поражения.
Ему вспомнились сопляки в харцерской форме, с допотопными мосинками на пять патронов, извлеченными из арсенала школьного стрелкового кружка, и сопровождавшего их пожилого мужчину, ксёндза с горящими фанатизмом глазами.
Кончилось все даже не самым худшим образом. Священник не успел повести подростков в атаку на немецкие линии. Он не покрыл себя бессмертной славой, как его предшественник, который много лет назад погубил таких же говнюков в бессмысленном наступлении на большевистские максимы.
Командир батальона, личный состав которого составлял чуть больше взвода, даже не выслушал настырных просьб направить добровольческий отряд в бой, во имя Бога, Чести и Отчизны. Он постучал себя пальцем в висок, приняв предложение за неуместную шутку. Не обратил он внимания и на выкрикиваемые оскорбления в адрес изменников, евреев-пьяниц и трусов, когда солдаты отбирали ружья у несовершеннолетней армии. Вагнер спокойно глядел на мечущегося фанатика, одновременно потягивая из фляжки, что давало основания для некоторых оскорблений. Только лишь когда харцеров отправили с эскортом в тыл, а несостоявшийся национальный герой сидел в хлеву, служащем в качестве временного КПЗ, он позволил себе описать вслух сложившуюся ситуацию: связно, коротко и нецензурно.
Вагнер приглядывался ко всему этому со стороны, довольный тем, что ему не следует принимать решений. Сам он просто пристрелил бы подобного сукина сына на месте. Если кто покончить с собой, вопреки заветам собственной религии, то пусть сам идет на танки с кропильницей, Но при этом пускай никого не тащит за собой.
Несостоявшийся герой дергался, грозя, попеременно, то Божьим судом, то полевым, заверяя в готовности к любым пожертвованиям, со смертью в защиту истинной веры во главе. Добрый Господь Бог выслушал его просьбы довольно-таки быстро; последующий залп из тяжелых гаубиц накрыл польские позиции, а один из снарядов разбил маленький хлев. Творец, как и обычно, валил несколько вслепую: остальные снаряды попали в перевязочный пункт, решая при случае проблему раненых, для которых невозможно было найти транспорт. Неисповедимы пути господни.
Воспоминания пролетали сквозь мысли Вагнера, разум которого холодно наблюдал за нарастающей неуверенностью подхорунжего Мазёла.
Через пару секунд он не выдержит – пришла оценка.
Скрипнула дверь халупы, к отдаленному кряканью присоединился плач младенца. На двор вышла девушка с лишенными выражения глазами. Она встала на солнце, качая сверток. Губами-то она шевелила, вот только колыбельной – или молитвы – слышно не было.
- Пан капитан… - Мазёл уже был готов. Он облизал запекшиеся губы.
Вагнер, несмотря на облегчение, не позволил себе улыбнуться. Он сомневался в том, а будет ли офицер запаса, в покрытой пятнами форме и кривых пехотных гамашах, с седыми, лезущими из-под фуражки волосами, достаточным авторитетом для подхорунжего. Не знал он, сколько еще значат капитанские звездочки, виднеющиеся на рукавах крадущегося лесами беглеца. Мазёл еще вчера позволил себе несколько, вроде как бы и случайных, язвительных замечаний. Он явно хотел проверить, сколько и чего может себе позволить, когда его неоспоримое, казалось, командование над группой подростков внезапно сделалось шатким. По-видимому, его злило восхищение, которое "его ребята" проявляли фронтовому офицеру, пускай и из запаса. Соплякам импонировало то, что Вагнер не бросил оружие, как другие, которых они уже успели встретить ранее по дороге. Они сразу признали его одним из них, не сдавшимся, давшим клятву Богу и Отчизне продолжать сражаться. Богу и Отчизне, именно в этой последовательности. Он был из тех, которые, как уже бывало столетиями назад, созывали себе дружину и отправлялись в лес.
Вагнер поставил подхорунжего на место. Дрессировка школы прапорщиков еще действовала. До Мазёла быстро дошло, что так он ничего не добьется. Теперь капитан стал раздумывать над тем, чтобы заставить его подчиниться себе.
- Пан капитан… - начал было тот.
- Заткнитесь, подхорунжий. – Вагнер сам удивлялся тому, как легко усвоил тон старослужащего гражданский, которым он был еще до недавнего времени. Это все из-за военных фильмов, мелькнуло у него в мыслях. – Заткнитесь, - повторил он. – Вы не выполнили приказ!
И этого хватило. Годы казарменной муштры перевесили. Бог войны в лоснящемся шлеме и отглаженной форме сломался.
- П-пан к-капитан! – заикнулся унтер-офицер. – Я думал… Ну… как по порядку…
- Хрен ты что там думал, - заявил Вагнер. – Хотел показать, кто здесь главный. Хотел доказать соплякам: что бы там ни было, они должны слушать тебя.
Тут он холодно усмехнулся, усиливая растерянность подхорунжего.
- Ну… это же стандартные действия, - выбрасывал из себя слова Мазёл, брызгая капельками слюны. – Разведывательный патруль, обеспечение места постоя.
- Ма-алчать! – Улыбка с лица Вагнера исчезла. – Что ты мне тут пиздишь? Какое еще обеспечение? Какого места постоя?
- Согласно уставу…
- Заткни уже свое глупое рыло!
Глядите, выходит уже все лучше и лучше. Нужно было бы еше прибавить "курва". И он тут же поправился.
- Это что вы мне тут, курва, пиздите! Какой в хрен устав! Говнюков в патруль выслал, а сам задницу под крышей греешь!
Теперь уже Мазёл был бледен, словно стена, он так сильно стискивал челюсть, что задрожали мышцы на щеках.
- Мазёл, хрен ты моржовый, - продолжал Вагнер с язвительным спокойствием. – Здесь вы с позавчера, так что не пиздите мне тут о рутине. Сам даже носа из халупы не высунул, только жрал и водяру хлестал…
В свою очередь, это впервые ему случилось набрести на подобную сволочь. На войне ничего подобного встречать не доводилось; это только сейчас, пронюхав оказию, вылезали такие в чистеньких мундирчиках. Не было у него ни иллюзий, ни сомнений. Очень скоро, Мазёл довел бы подчиненных до гибели. Сам же, вне всяких сомнений, закончил бы как грабитель и бандит.
- Ты куда их, курва, выслал?
Неопределенное движение рукой.
- Туда…
- Куда, курва, туда?
- Ну, туда…
Подхорунжий трясущейся рукой показывал в направлении Нагошева, где над постройками торчала тонкая игла мачты. Вагнер почувствовал, как кровь ударяет ему в голову. Он ткнул Мазёла пальцем в грудь, в самый последний миг удерживаясь от того, чтобы не повторить этого же стволом винтовки.
- Туда, - подавился он бессильной злостью. – А ты можешь сказать: на кой хер?
Мазёл начал отступать на полусогнутых.
- Ну… - выдавил он наконец из себя. – Там пост. Так что… того… разведать…
- Мазёл, ты идиот! Я же вчера еще говорил, что в лесу…
Вагнер прервался на полуслове, почувствовав идущий по спине холодок. Он заглушил проклятия под собственным адресом. Ты ведь и сам хрен моржовый, а не командир, пришла туманная мысль. Он тряхнул головой.
- Немедленно верни их назад, - тихо и спокойно произнес капитан. Подхорунжий, которого смена тона застала врасплох, застыл на месте.
- К… как? – беспомощно простонал он.
- У тебя, что, нет связи? – спросил резервист, уже зная ответ. У Мазёла и не могло быть связи. Не был он похож на такого, который о подобном подумает. Вагнер схватил его за воротник кителя и притянул к себе.
- Тогда пиздуй за ними! – прошипел он тому прямо в лицо. – Пиздуй, и немедленно, только сними с башки свою блестящую кастрюлю, потому что, курва, тебя сразу же и пришьют… И будет лучше, чтобы ты их привел сюда, потому что я тебя лично, курва, пристрелю на месте…
Он замолк; в тишине было слышно лишь свистящее дыхание этой пары. Ну да: кряканье уток и плач ребенка.
Вновь до Вагнера начали доходить детали окружения. Заросший щетиной мужик, бесшумно напевающая что-то девушка рядом с колодезным журавлем, убаюкивающая на руках ребенка. Доходящее через открытую дверь дома хрюканье подсвинков. Он гглянул на подхорунжего, который дрожащими пальцами отстегивал пряжку блестящего шлема.
- Отправляйся за ними, Мазёл, - скомандовал Вагнер уже более спокойно. – Наверняка успеешь, пацаны играют в войнушку, быстро не идут и в обязательном порядке прячутся. Впрочем, пойдем вместе…
Подхорунжий кивал головой в перекосившемся шлеме, пряжка никак не поддавалась.
- Приведи их, - продолжал запасной. – Все это псу под хвост, они должны вернуться по домам, война закончилась. А для них она даже не должна начаться.
Здесь он совершил ошибку. Подхорунжий перестал заниматься пряжкой, опустил руки, глаза расширились…
- Т-ты… - тихо произнес он. – Ты… трус.
Вагнер застыл на месте, понимая, что сам все испортил. Снова он ошибся в оценке; Мазёл не был ловкачом и мошенником – он был тупоголовым кретином.