К утру ветер утих. Встал ранний июньский рассвет, весь в феерии красок: желтой, алой и фиолетовой, рассвет, обезумевший красками, когда лучи выглядывающего из-за горизонта солнца преломлялись и рассеивались на пылевых частицах.
Солнце поднималось все выше, все более пригашенное, вылинявшее на сером небе. Тогда же вернулся мороз, сковал размякшую почву, застеклил лужи, превратил грязь в твердые комья, покрыл слоем седого инея ржавую броню и стены.
За Острувью шоссе спускается с небольшого возвышения, сразу же за последними застройками, от которых остались только развалины. Шоссе входит в леса, посаженные словно под шнурок, на грунтах из подляских песков с несчастными сосенками.
Шаги стучали по асфальту, разбитому гусеницами, разорванному морозами, вздыбленному снарядами с сердечниками из обедненного урана. Тонкие сосенки стояли прямо, ровными рядами, стволы, нацеленные в серое небо. Ряды стволов, с которых ветры содрали кору и немногочисленные спасшиеся ветки. А помимо них не было ничего, никакой лесной подстилки, кустов или мха. Все превратилось в золу в краткой вспышке огненной бури, когда сдетонированное облако аэрозоли расползлось сплющенным взрывом.
И даже зола пропала, всосанная ураганом, который высвободил взрыв. Остатки зоы развеяли ветры, горячие и морозные попеременно, что прокатились здесь за последние годы и месяцы. Остались только стволы, заякорившиеся корнями в сером песке, ободранные от коры и веток, выглаженные несомым ветром песком и ледовыми кристалликами.
Огонь безумствовал слишком коротко, после чего его сдул вздымающийся поток воздуха. Лгглнь испепелил все, что можно было испепелить, превратил в пыль, поднятую до самой стратосферы. Он бушевал слишком недолго, чтобы расплавить асфальт, чтобы шоссе потекло смолистой рекой. Дорожное покрытие осталось, и только обычная эрозия все сильнее крошила куски асфальта.
Дорога слегка сворачивала возле одиноко стоящего имения или домика лесника, сразу жке при выходе незавершенной объездной трассы. По крайней мере, Фродо помнил, что домик где-то здесь был, теперь же от него остались нечеткие очертания фундамента, куча кирпича от печной трубы и печных же кафельных плиток. Он остановился на минутку, исходя паром дыхания.
Непонятно зачем, он перескочил канаву, подошел к развалинам. Концом сапога ударил заржавевшее ведро, но ногу тут же убрал. В этой кошмарной тишине жестяной звук прозвучал с силой выстрела. Он инстинктивно обвел округу стволом "абакана". Тишина прямо звенит в ушах, а еще лишь собственное дыхание и ускоренный стук сердца.
Пришло решение ненадолго остановиться, взять себя в руки. С тех пор, как прошел мимо последних застроек, шел напряженно, ожидая подвоха, разглядываясь и прислушиваясь. При этом понимал, что ничего хорошего это не обещает. Здесь пока что более или менее безопасно, во всяком случае, так утверждал Кудряш. В меру безопасно. Если сейчас не удержит нервы на поводке, легко закончит жизнь в качестве закуски.
Фродо присел на бетонном фундаменте, сбросил рюкзак, перекрещивающую грудь ленту со снарядами к гранатомету. Какое-то время копался в кармане в поисках сигарет.
Более всего его злило то, что он и сам не знал, чего ожидает. С самого рассвета, с момента принятия решения в голове был кавардак. Сам он толком не знал: то ли, по-настоящему, идет, чтобы дойти, или только лишь затем, чтобы умереть. А еще больше злило то, что было ему все равно. Замерцал огонек газовой зажигалки. Фродо затянулся дымом, поднял голову, глядя в размытый, заслоненный пылью диск солнца на сером небе. Солнце светило прямо в лицо, но не грело, было холодным, словно свет люминесцентной лампы.
Фродо вздрогнул. Подбитая искусственным мехом куртка и штаны из горетекса были теплыми, в ходе быстрого марша он сам даже упрел. Тем не менее, по телу прошла холодная дрожь.
Он курил быстро, нервно, глубоко затягиваясь, так что окурок начал жечь пальцы. Фродо щелкнул ими, так что бычок улетел по далекой дуге. Он хотел уже встать, но замялся, покопался в пачке, вытащил следующую сигарету. Впервые в жизни ему по-настоящему захотелось хлебнуть паршивого самогона. Он знал, что это было бы самоубийством, для увеличения собственных шансов ему нужна была максимальная эффективность органов чувств. И он знал, что вызванная спиртным фальшивая уверенность в себе, самое большее, сделала бы смерть более легкой… А может так было бы и лучше, подумал он. Тихо захихикал, но тут же его передернуло, так прозвучал этот смех в тиши мертвого леса.
- Хочу умереть во сне, как мой дед… - пробормотал коротышка себе под нос. – А не вопить от страха, как его пассажиры…
Кривясь от отвращения, он сплюнул. Глупеешь, Фродо, пришла мысль. Совсем глупеешь. Возьми себя в руки или сразу же пальни себе в лоб… Нет. Не могу. Пускай это сделают другие.
Тяжело дыша, он поднялся. Какую это херню я несу… Шарики за ролики заходят… Возьми себя в руки, парень… Здесь еще, более-менее, безопасно.
- Там еще, более-менее, безопасно. – Кудряш заряжал блестящие патроны в искривленную дугой обойму. Пружина металлически щелкала, когда очередной патрон исчезал в прозрачно-матовой коробочке. Кончики пуль были покрашены красной краской: запрещенные всяческими конвенциями разрывные пули.
Фродо кивнул. Он отвел затвор "абакана", который выбрал из целой кучи всяческого оружия, сброшенного в углу. Нажал на спусковой крючок, щелкнул боек, патронов в патроннике не было.
Он прикрыл веки, большим пальцем передвигая рычажок. Тот перескакивал, слегка сопротивляясь. На предохранителе. Одиночная стрельба. Очереди из двух патронов. Непрерывный огонь. Низушок открыл глаза. Сходится. Ему хотелось привыкнуть к оружию, раньше таким он не пользовался. К счастью, оно весьма походило на старого, доброго калаша, даже оптический прицел был таким же, как в последних моделях АК-74.
- Там оно, более-менее, безопасно, это где-то два или три километра, - мычал Кудряш, не переставая заряжать обоймы. – А вот дальше, когда начинаются заторы на дороге, ну, ты понимаешь, разбитые машины… Там сохранилось больше зарослей, видимость похуже.
Он отложил очередную заряженную обойму. Потянулся за следующей.
А вот кстати, - задумался Кудряш. Там, где налет захватил колонну врасплох, где дорогу баррикадировали спутавшиеся разбитые машины, спаслось больше всего деревьев, пока что зеленые пятна в сожженном лесу. Странно, подумалось, ведь пожар должен был воспламенить топливо из горящих танков и бронетранспортеров, разбитых снарядами и ракетами. Он что-то буркнул себе под нос.
Фродо поднял голову.
- Что ты говоришь? – спросил он, разглядывая подвешенный под стволом гранатомет.
- Да ничего, не беспокойся, - махнул рукой Кудряш. Желание что-либо объяснять у него уже прошло. Да он и туда-то наверняка не дойдет, размышлял бывший контрабандист со злостью. Отговорить нет никаких шансов. Впрочем… Впрочем, я ведь не имею никакого права…
- Легче американского, - произнес он, видя как Фродо, в свою очередь, открывает затвор гранатомета. - Боеприпасы тоже полегче, тридцать миллиметров. В самый раз для таких как ты гномов…
- Я же хоббит, - запротестовал Фродо, щелкая затвором.
- А что, есть какая-то разница? - спросил контрабандист без особого интереса.
- Огромная! - нервно фыркнул низушок. - Видишь ли, гномы — они бородатые, у них паршивые манеры, они ругаются…
Кудряш не слушал его, глядя исподлобья. Слишком много болтает, констатировал он. Со слишком сильным оживлением. Ничего хорошего это не обещает.
Фродо неожиданно — на половине слова — замолк, глянул на Кудряша.
- Думаешь, я поехал? - спросил он. - Что дурею от страха?
- Ну да, - спокойно подтвердил контрабандист. Он мог позволить себе самообладание, все аргументы выорал раньше, когда полностью одетый Фродо разбудил его и сообщил, что все равно пойдет. И что будит Кудряша только лишь затем, чтобы не уйти не попрощавшись. Тогда контрабандист попеременно, то метал маты, то объяснял, называл придурком и упрашивал. В конце концов, плюнул, где-то в глубине чувствуя, что все прозвучит и так фальшиво, что сам он последний, кто еще может призывать опомниться. Сам он, что ни говори, давным-давно покончил с собой, и что с того, что самоубийство случилось в рассрочку. И, тем более, он не имеет права отговаривать от него кого-то такого, который, по крайней мере, желает сделать это быстро. И неважно: во имя чего. Какая разница: мечтания о любви или что-то иное…
- Поехал ты уже давно, - устало буркнул Кудряш. – А сейчас это уже почти что нормально.
Ну да, нормально, неожиданно ясно подумал низушок. Это всего лишь тело, остатки инстинкта самосохранения. И то, что инстинкт этот не может согласиться с тем, что управляют им навязчивые идеи. Иррациональные бредни.
Иррациональные навязчивые идеи. Еще один окурок очертил дугу.
Фродо заметил, что вокруг потемнело. Он выругался себе под нос, видя, что небо затягивается тучами, как, впрочем, и каждый день, когда начинал падать снег. Он опять выругался, теперь уже вслух.
Снег. Когда тот начнет падать, когда сделается гуще, сам он мало чего увидит сквозь занавесь кружащих хлопьев. Слишком долго оттягивал, слишком долго сидел в этих развалинах, шмаля одну сигаретину за другой, размышляя неизвестно о чем. Он спешно стал подтягивать ремни рюкзака.
Погоди: после короткой вспышки паники пришло отрезвление. Ты не будешь видеть. Но ведь и тебя тоже не увидят. Он до боли сжал кулак. Фродо, сказал он сам себе, коротышка ёбаный. Помни, что говорил Вагнер. Страх убивает. А тебе нужно еще немножечко пожить.
По крайней мере – до самого Брока. Низушок скривился.
Редкие хлопья закружили в воздухе, когда Фродо вступал на покрытый трещинами асфальт шоссе.
Первые сожженные машины он увидел, когда справа проходил мимо гравиевой дороги на Нагошев и Турку. Вначале куча скрученного листового металла в канаве; только лишь присмотревшись поближе узнал "хаммер". Второй "хаммер" стоял посреди дороги, выжженный, опирающийся на обода колес. Шины сгорели, только лишь связки проволоки и кевларовой основы еще опоясывали края бывших колес. Проволока рассыпалась в рыжую пыль. Дозор сломанного наступления. Скорее всего, "трейсеры", разведывательные машины, подумал Фродо. Сейчас утверждать это было невозможно, характерная головка датчиков просто не сохранилась.