Низушок прошел мимо "хаммера", который стоял вот так с того самого момента, когда водитель в последнем проблеске сознания нажал на тормоз, когда окружавший его туман превратился в огонь. Дальше дорога была пустой, только лишь на самом горизонте на ней маячили угловатые, черные формы. Фродо ускорил шаг. Снег густел. Коротышка начинал уже радоваться этому, у него проклюнулась надежда на то, что снег сделается еще гуще, и тогда удастся проскочить незаметно. Какое-то время он раздумывал над тем, не сойти ли с шоссе и не пойти через лес. Только Кудряш предупреждал: в песке, уже не связанном корнями, не покрытом мхом сапоги будут грязнуть, ямы от вывернутых деревьев необходимо обходить. Уж лучше идти по шоссе, дорога, возможно, и открытая, зато короче. Фродо соглашался с этим, хотя в данный момент, когда снег падал редко, чувствовал себя словно на сковороде. Все время ему казалось, будто бы что-то следит за ним из-за мертвых древесных стволов, что какие-то глаза прослеживают каждый его шаг. И только выругался, когда до него дошло все несоответствие сравнения.
Он подсознательно прибавил скорости, все время разглядываясь, так что болела шея. Ничего. Тишина, мертвые пальцы древесных стволов, указывающих в небо. Густеющие неслышно спадающие с неба хлопья. Далеко достать взглядом уже не удавалось: дорога затиралась, исчезала в кружащей белизне. И тут из нее проявилась наклоненная, угловатая коробка. Фродо остановился.
Ствол пушки целился в небо, открытые створки десантного люка свисали набок. Когда дуновение просыпающегося ветра на миг разогнало густеющий снег, Коротышка заметил и следующие очертания. Он медленно двинулся вперед. И в тот же миг увидал сбоку пятно зелени. Низушок застыл с пальцем на спусковом крючке.
Так это уже здесь, мелькнула мысль. Закончилось "более-менее безопасное" пространство, он вступал туда, где сохранились живые деревья, клочки темной зелени в монохромном до сих пор пейзаже. Сосны и можжевельники, даже ковер мха, покрывающий землю – все выглядело практически черным в мутном свете. Фродо припал покрытому гарью борту транспортера, оперся о него спиной, радуясь, что сзади есть хоть какое-то прикрытие. Он разглядывался, пытаясь пробить взглядом клубящиеся хлопья. Постепенно успокаивался, сердце уже не подскакивало к горлу.
Темные силуэты можжевельников, едва-едва порыжевшие от огня. Высокие сосны с целыми кронами. Вот этого никак нельзя было понять: почему именно здесь сохранились остатки живого леса, а не в каких-то прикрытых оврагах и балках. Стволы безлистых, мертвых берез не были ошмалены, деревья погибли позднее, когда мороз разорвал деревья, наполнившиеся соками весной, когда холод уничтожил нежные почки и молоденькие листики.
Краем глаза Фродо уловил движение где-то на самой периферии поля зрения, инстинктивно подкинул ствол карабина, чувствуя, как сердце поджимает к горлу. В самый последний момент он удержал палец, уже нажимавший на спусковой крючок, прежде чем до сознания дошло, что это только ветер шевелит куском ободранной коры.
Низушок делал глубокие вдохи. Он понимал, что если постоит дольше, то вскоре начнет стрелять вслепую, туда, где только заметит какое угодно движение, туда, где темные силуэты можжевельников кажутся притаившимися фигурами. С большим трудом он оторвал спину от брони и, разглядываясь пор сторонам, осторожно пошел по обочине, обходя баррикадирующие дорогу разбитые машины.
Очередной "страйкер" торчал передом в канаве, задирая зад со все еще закрытыми люками. Из этого никто не выбрался, пришел к заключению Фродо, видя пробоины в борту, где подкалиберные снаряды пробили дополнительную, композитную броню. Так они и торчат внутри, с безразличием подумал он. Мертвецов он не боялся: те давно уже сгорели и рассыпались в прах.
Опасался он живых.
Еще раз глянул он на небольшие пробоины, на разорванную взрывом боезапаса башенку. И внезапно понял.
Эти машины горели. Когда самолеты сбрасывали свой груз, все уже было кончено. Это вертолеты задержали марш, на открытом отрезке дороги застали врасплох колонну, которая мчалась, сломя голову, чтобы добраться до Оструви и обеспечить себе опору в развалинах города. Колонна, вопреки всяческим принципам, не поддерживала достаточного расстояния между машинами, лишь бы побыстрее покинуть лес, который, вопреки оптимистическим прогнозам командования, стал смертельной ловушкой. Здесь вам были не Арденны; погода не представляла собой помехи для вертолетов, снабженных тепловизорами и миллиметровыми радарами.
Машины горели, когда вертолеты улетели, а в лес начали падать бомбы объемного взрыва, чтобы уничтожить пехотинцев, успевших выскочить из бронетранспортеров. Русские желали иметь уверенность, они не жалели контейнеров, из которых высыпались сотни цилиндрических резервуаров. Дождь кувыркающихся цилиндров, высыпаемых из контейнеров под фюзеляжами ударных Су-35; из них в полете высвобождался аэрозоль, белесый тяжелый туман, окутывающий лес, стекающий вниз, чтобы образовать тонкий слой, который затем взрывается, покрывая весь лес огненной подушкой. Но там, где горели разбитые машины, конвективные течения распылили аэрозоль, прежде чем та, смешавшись с воздухом, образовала взрывчатую смесь. А уже температура привела к тому, что мелкие частицы топлива слились в тяжелые, плохо горящие капли. Вот почему лес уцелел. Взрыв засосал в себя кислород, тем самым погасив пожары.
Фродо шел по обочине, стараясь разглядываться, а не пялиться на разбитые боевые машины, сплетенные друг с другом словно после столкновения на автостраде. У большинства люки были закрыты, десант не успел выпрыгнуть. Колонне, казалось, не будет конца.
А снег, как на зло, переставал падать. Все сильнее становилось светлее. Падающие на землю снежные хлопья таяли на глазах.
Последний ʺстрайкерʺ в колонне стоял — практически целенький — на толстых, не тронутых огнем шинах, его отличали только легкие потеки ржавчины на покрытых камуфляжной окраской бортах. Сохранились даже мешки, истлевшие теперь и выцветшие, в ажурной корзине за башней — личные вещи экипажа, спальники, одеяла, все то, что мешало в тесном интерьере бронетранспортера. Вид был настолько неожиданным, что Фродо на мгновение даже остановился. Среди рыжих от ржавчины развалин эта машина выглядела словно перенесенная во времени, совершенно неуместной в этом мертвом лесу, забитом сталью и композитами. Могло показаться, что через мгновение из выхлопных труб вырвутся голубые выхлопы дизеля, что машина развернется, когда водитель заметит, что дорогу перекрывают обломки. И что БТР отъедет в ничто, из которого и и прибыл.
Стекло, видимое из-под наполовину приподнятой кулисы перископа водителя, словно из-под наполовину опавшей веки, поблескивало голубоватым ахроматическим покрытием. Длинные бичи антенн на башне колыхались на легком ветру. Фродо вздрогнул. Призрак командной машины, перенесенный во времени, присматривался к нему из-под приоткрытой броневой крышки. Фродо подумал о пустых глазницах, следящих за каждым его движением.
Вот как оно, скорее всего, было. Люки замкнуты наглухо. Экипаж этого ʺстрайкераʺ не сгорел. Скорее всего, водитель успел притормозить, попытался завернуть, когда вокруг бушевал огонь. Поворот колес явно свидетельствовал об этом. Но взрыв аэрозоли, огненный шар, вздымающийся над лесом, всосал воздух, временно создав вакуум. Поначалу заглох двигатель, а потом пришли те несколько секунд, в течение которых у закрытых в коробке БТРа от декомпрессии лопались глазные яблоки, забрызгивая изнутри стекла перископов и мониторы командных пультов, когда вскипали легкие. Беззвучный крик в не проводящей звуков пустоте.
Когда Фродо проходил мимо выкрашенного оливковой краской борта со сделанной по шаблону надписью, он чувствовал ледяную дрожь, спускающуюся вдоль позвоночника. Что-то было в этой стоящей посреди дороги машине, нечто такое, что он выразительно чувствовал, будто нацеленный в спину взгляд. Плененный в металлической коробке безголосый вопль. Низушок прибавил шагу, невольно прислушиваясь, боясь повернуться, чтобы не увидеть… Чего? Трудно сказать.
Он знал, что все это глупости. Они мертвы уже пару лет. Торчат там, внутри, высохшие и мумифицированные, в своих новеньких комбинезонах из вечного номекса, которого не способны тронуть ни время, ни бактерии. И они будут торчать там, пока туша ледника не раздавит всего, пока не спрессует и не перемелет. Никто не вскроет люк, не глянет пустыми глазницами, не помашет, предупреждая, высохшим костлявым пальцем.
Тем не менее, он машинально прибавил скорости, все еще чувствуя, как встают дыбом волосы на загривке, как безголосый, замкнутый под броней крик… Угрожает?
Призывает?
Его, чужака в мертвом, наполненном пеплом лесу.
Стучат сапоги по асфальту, снежные хлопья кружат перед самым лицом. Превращается в капли пар дыхания, столь громкого в пронзительной тишине.
Делаются тише голоса под крышкой черепа. Они уже не звучат будто угроза, скорее, словно предостережение. Будто плачущий радиосигнал из первой серии ʺЧужогоʺ. Фродо остановился, тяжело дыша, опустился на колени. С сухой травы собрал горсть не растаявшего пока снега, втер его в лицо, оставляя на нем грязные потеки. Мотнул головой.
С ума сходишь, придурок, подумал со злостью. От страха глупеешь. Собрав всю волю в кулак, он приказал себе поглядеть на стоящий БТР. Мертвый и тихий, с поднятым стволом пушечки, все еще грозящей врагам, которые давно уже улетели.
На ноги он поднимался медленно, ругаясь себе под нос. Оттирал мокрые ладони о штаны, обещая себе взять себя в руки, двинуться дальше, беречься настоящих, а не выдуманных опасностей. Еще раз глянул на бронетранспортер.
- Долбаные янки, - буркнул он, переводя буквально выписанную на борту надпись. - Долбаные янки! - повторил громко, опасаясь того, что сейчас взорвется истеричным смехом. Голоса, курва, голоса. Голоса и откровения… Возможно, еще…
Осторожно! Вспыхнул в голове окрик. Еще до того, как увидел отскочившую рикошетом об асфальт пулю, еще до того, как до него добрался грохот выстрела, Фродо уже вскидывал карабин, уже поворачивался, одновременно падая по направлению канавы. Слишком медленно. Следующая пуля попала чуть повыше щиколотки, нога подломилась. Низушок скатился по краю придорожного рва, не выпуская оружия из рук. Следующая очередь пошла верхом; Фродо слышал стук пуль, громкие шлепки, когда пули в