Еще не сейчас. В зал вошли два типа в совершенно новых ватниках. У того, что постарше, имелись седые усы на свежем, налитом лице; второй был молодым, на первый взгляд, умственно немного отсталый.
Вагнер выругался про себя. Курва, не было у них другого времени. Похоже, будут неприятности.
Говор утих, словно ножом отрезало. У стойки повернулись в сторону зала завсегдатаи, представляя миру лица, очень сильно напоминающие физиономии клиентов бара из первой части "Звездных войн".
В неожиданной тишине брякнула отложенная вилка. Второй щелчок, раздавшийся через мгновение, как-то неприятно походило на отзвук открываемого пружинного ножа.
Из кухни донеслась ругань, теперь уже не заглушаемая общим говором.
- И откуда я возьму этому сукину сыну свежее масло? – возмущался повар. И правильно возмущался, масло, в особенности свежее, было чем-то из разряда мифов.
Прибывшие без всякой задней мысли разглядывались по залу. Через мгновение старший потащил младшего к столику, за которым имелось два свободных стула. Вагнер даже зубами заскрежетал. То ли новички, то ли люди, лишенные одной существенной черты – инстинкта самосохранения.
Компания за столиком, состоящая из двух заросших типов, которые ни в чем не походили на членов Временного Городского Совета, а еще пьяного в дымину лейтенанта гвардии, начала медленно вставать со своих мест. И не только она. Литовские поселенцы, в силу неписанного, зато безукоризненно исполняемого права, входить сюда права не имели.
Литовцы замялись, остановились. До старшего начинало что-то доходить, потому что по крестьянскому обычаю он смел с головы шапку, призывая на лицо неискреннюю улыбку.
- Позволите? – умильно спросил он на общем языке новой империи.
Уважаемый городской депутат оскалил немногочисленные зубы и крайне метко сплюнул поселенцу на сапог.
- Пиздуй отсюда, ботва, - акцентировано промямлил он.
- И одна нога тут, другая… - поддержал его коллега. Лейтенант свалился на стол, так как не мог удержать вертикального положения, и устроился щекой на недоеденной котлете.
Поселенец покраснел и начал орать, не обращая внимания на то, что младший отчаянно тянет его за рукав.
- Мы являемся граждане, певуче и с возмущением завел он, неожиданно вспомнив польский язык. – Мы вправе…
Он замолчал, слыша громкий смех и ругательства.
- Да ёб вашу мать! – вновь перешел он на русский.
Затем глянул на лейтенанта, подскочил к нему и дернул того за плечо.
- Товарищ лейтенант! – крикнул он. – Помогите, ради Бога!
Лейтенант очнулся.
- Хуй тебе товарищ! – повел он по сторонам бесчувственным взглядом. Потом полез рукой за пазуху расстегнутой куртки, отрывая миру полосатую тельняшку.
Литовец, вместо того, чтобы повернуться и удирать, на что у него имелись какие-то, хотя и не слишком большие шансы, окаменел. Младший тоже перестал вести себя разумно, бешенство исказило его лицо. Он склонился и сунул руку за голенище. В руке депутата совершенно неожиданно материализовался нож с выкидным лезвием.
- Ну, ботва, давай, давай… - Городской советник совершенно не был похож на пьяного. Сейчас он выглядел именно тем, кем по сути своей и был: люмпеном и бандитом, по случаю добравшимся до власти.
Лейтенант наконец-то чего-то нашел. Щелкнул перезаряжаемый макаров; лейтенант свободной рукой уцепился за плечо депутата.
- Оставь меня, пан! – рявкнул он. – Я, я их пришью, блядь!
Грохнул выстрел, с потолка посыпался какой-то мусор. Поселенец упал на колени, прикрывая голову руками. Макаров – штука не слишком-то меткая, но у лейтенанта было еще пять патронов.
Вагнер схватил все еще лежавшую рядом с ним на столешнице бутылку. Та блеснула в свете люминесцентных ламп и разлетелась мелкими осколками, встретившись с потным лбом храброго русского офицера. Следующий выстрел, не причиняя никому вреда, попал в пол, а лейтенант опять уложил голову на недоеденной котлете, пятная кровью пригоревшую панировку.
- Да что за кур… - советник с выкидным ножом резко обернулся, готовый немедленно атаковать. Но когда заметил, кто поднимается в углу, расслабился и тут же закрыл нож.
- Курва, - с печалью в голосе буркнул он, глядя на свернувшегося поселенца, который в бессмысленном рефлексе все еще заслонял голову. Второй литовец отступил на шаг.
- Раганис[2]… - прошептал он побледневшими губами. Выпущенный из его пальцев гадко выглядящий нож стукнулся об пол. Да, парень выглядел умственно отсталым, но абсолютным глупцом не был. По крайней мере – что-то знал.
- Так ведь ничего же и не было, - очень громко оповестил депутат горсовета, никому не глядя в глаза. – Ну, чего, курва? Я же говорю – ничего не было.
Вагнер одобрительно кивнул. Клиенты возвращались к своим котлетам, к бигосу, а прежде всего – к самогону и жидкости цвета конской мочи, бесправно называемой здесь пивом. Потом глянул на поселенцев, на поднимающегося с пола парня и неловко движущегося пожилого. Ему были видны трясущиеся руки, гримаса на лице молодого. Наверняка сын, подумал. Почувствовал укол, знакомый, хотя и слабеющий с течением лет. Его передернуло, словно неожиданно сделалось холодно.
Старик стоял, поддерживаемый парнем. Вытирая кровь с прокушенной губы, он глядел исподлобья.
- Валите отсюда, ботва, - ласково произнес Вагнер. – Нечего вам тут делать, сами же видите, - прибавил он через пару секунд.
Седой литовец начал чего-то бормотать. Отступали они спиной, недоверчиво поглядывая на зал, но остальные посетители, похоже, были поглощены выпивкой. В углу несколько хриплых голосов подхватило припев русской песни. Когда они уже исчезали в двери, младший глянул Вагнеру прямо в глаза и бесшумно пошевелил губами. Вагнер безошибочно прочел сказанное по-польски: "dziękuję".
Он вернулся к столу, на дне стакана оставалось еще немного коньяка. Теперь же присматривался к тому, как официантка дирижирует двумя плечистыми амбалами, которых здесь называли гардеробщиками. Сейчас они наводили порядок, что заключалось в том, что вытаскивали за ноги находящегося в состоянии беспамятства лейтенанта. Вагнер заметил, как один из них незаметно расстегивает у офицера ремешок часов. Он усмехнулся про себя. Лейтенант сам был виноват. Он нарушил закон.
А законов пограничье знало немного. Имелся "закон военного положения" в виде плакатов на расползшихся от дождя и солнца досках объявлений, только плакатов этих никто не читал. Закон зоны военных действий содержал всего лишь несколько параграфов, только они выполнялись в еще меньшей степени. И трудно удивляться, раз первой их начала нарушать русская администрация. Ну а предписания, которых еще не успели нарушить, тщательно обходились. Еще существовали неписанные права, молчаливые договоренности между захватчиками и захваченными, большая часть из которых признавала принцип, что как-то надо жить. И среди них как раз та, которую только что нарушил несчастный лейтенант. Заведения с подачей спиртного представляли собой места перемирия, по образцу церквей в средневековье.
С тех времен этика несколько пала, так что даже в пивной неприкасаемых не было. Но вносить в нее можно было только лишь холодное оружие, остальное следовало оставлять в раздевалке. Здесь не случалось, чтобы хоть что-то у кого-то пропало, хотя на вешалке нередко соседствовали калаши всеми ненавидимой добровольной милиции и М-16 национального партизанского движения, выбивавшего кацапов, калакутасов, евреев, масонов и всякого рода коммуняк.
Все это обладало глубоким смыслом, что подтверждала старая байка, вроде как даже правдивая. Как-то раз в Ломже одному местному из Вооруженных Сил Самообороны не понравилось качество подаваемого пива. Он заявил, что это последнее пиво, которое он выпил в данном заведении, что и подкрепил, выпалив в бармена из ручного противотанкового гранатомета.
Для всех клиентов, персонала и виноватого это и вправду было последнее пиво. Ну а заведение никогда уже не вернулось к давнему величию…
С тех пор разрешалось только холодное оружие. Ножи, биты, велосипедные цепи. Все это позволяло персоналифицировать межчеловеческие отношения без вреда для посторонних.
В дешевых цифровых "касио" перескочили серые циферки. Вагнер ругнулся. У Кудряша время еще было, впрочем, как правило, он бывал пунктуальным. Раздражала, скорее, серость цифр. Батарейка садится, псякрев, подумалось. А новые можно достать только на той стороне. И ближе всего, в Воломине.
Он обвел взглядом соседей. Особо ничего и не изменилось, перемешанные за столиками оккупанты, контрабандисты, национальные, экологические и левые партизаны пили согласно и рьяно, словно бы конец света должен был наступить уже завтра, и в первую очередь положить конец продаже спиртного. Подобного рода спешки больше ничего не оправдывало. Конец цивилизации, давно уже решенный, не должен был наступить ни завтра, ни послезавтра. И даже не на этой неделе, в этом месяце или в этом году. Хотя вот следующий год мог быть и последним.
Оккупанты, контрабандисты и партизаны выпивали согласно, не проявляя чрезмерной агрессии, если только не считать вербальную. Невнятные проклятия переплетались с тостами, иногда их заглушали нескладно петые куплеты из наиболее похабных песен. Никакой угрозы нет, машинально оценил Вагнер.
В Оструви он был практически неприкасаемым, как и повсюду на этой стороне границы. Вагнер скорчил ироничную гримасу. Линии разграничения, а не границы. Вопреки кажущемуся, разница была существенная, и она не сводилась исключительно к названию.
Еще, всего один взгляд. Это вам не американская зона, не надбужанские лозы или выжженные развалины Вышкува или Тлуща. Но даже здесь следует обращать внимание на банальных бандюг, привлеченных ценным оснащением; на пьяниц, замороченные мысли которых не позволяют сориентироваться, к кому цепляются их хозяева.