В новой своей должности заскучавший должно быть от праздной жизни Север проявил себя наилучшим образом. Как пишет Элий Спартиан: «За свою строгость, внимательность и бескорыстие он стал любим галлами больше, чем кто бы то ни было другой».15 Любопытно, что Луций являл собой образец толкового, успешного и, главное, чуждого коррупции наместника в то время, когда, если доверять Диону Кассию (а не доверять особых оснований нет!), при новом префекте претория Клеандре всеобщая продажность в столице просто зашкаливала! Получается, безобразия, творившиеся на Палатине, вовсе не обязательно сказывались на жизни провинций. Конечно, среди проконсулов, пропреторов, легатов попадались очень разные люди, но, думается, дельных руководителей среди них было немало. Почему бы и не большинство?
Находясь в Лугдуне, овдовевший Север сочетался вторым браком. Его женой стала Юлия Домна. Та самая дочь жреца Ваала в Апамее, с которой он мог познакомиться во время своей поездки в Сирию. В поисках новой спутницы жизни Луций тщательно изучал гороскопы самых разных возможных невест. Не стоит иронизировать над этим, поскольку астрология не утратила популярности и среди людей XXI века… Каким-то образом Северу стал известен и гороскоп Юлии Домны, гласивший, что ей предстоит соединить свою судьбу с царём… Неудивительно, что Луций, помнивший предсказание, сделанное ему в Апамее, пригласил Юлию в Лугдун, где они сочетались браком в 184 году. У супругов родился первенец 4 апреля 188 года, получивший при рождении имя Луций Септимий Бассиан, а ещё через год родился второй сын – Публий Септимий Гета.
Пребывание в Галлии ознаменовалось для Севера не только деятельным и достойным исполнением своих служебных обязанностей, не только обустройством своей семейной жизни, но и участием в подавлении восстания некоего Матерна, причинившего немало беспокойства и проблем римским властям. Кто же он такой, и что привело к мятежным событиям в Галлии?
Согласно сообщению Геродиана: «Был некий Матерн, прежде воин, осмелившийся на многие ужасные поступки, покинувший ряды войска и уговоривший других бежать вместе с ним от тех же обязанностей; собрав в короткое время большую шайку злодеев, он сначала разбойничал, делая набеги на деревни и поля, завладев же множеством денег, он с помощью щедрых обещаний даров и участия в дележе добычи собрал большее число злодеев, так что их оценивали уже не как разбойников, а как военных преступников. Они нападали уже на крупнейшие города и, насильно взламывая имевшиеся в них тюрьмы, освобождая от оков и выпуская заключённых по любым обвинениям, обещая им безнаказанность, своими благодеяниями привлекали их к своему союзу. Опустошая всю страну кельтов и иберов, вторгаясь в крупнейшие города, частично сжигая их, прочее же подвергая разграблению, они уходили. Когда об этом было сообщено Коммоду, он рассылает наместникам провинций послания, преисполненные гнева и угроз, обвиняя их в беспечности, и приказывает им собрать против тех войско. Те, узнав, что против них стягиваются силы, удалились из тех местностей, которые они опустошали, и тайком самыми скорыми и недоступными путями небольшими группами начали проникать в Италию; Матерн стал уже задумываться об императорской власти и более великих делах. Вследствие того, что в прежних его начинаниях удача превзошла все ожидания, он счёл необходимым, совершив нечто великое, добиться успеха или, раз уже он подвергся опасности, погибнуть не незаметно и не без славы. Полагая, что сила у него не столь большая, чтобы в столкновении при равных условиях и при открытом нападении устоять против Коммода (он принимал в расчёт, что масса римского народа ещё продолжает быть преданной Коммоду, а также преданность окружавших его телохранителей), он надеялся одолеть его с помощью хитрости и ума. И он придумывает следующее. В начале весны каждого года, в определённый день римляне совершают шествие в честь матери богов, и все имеющиеся у кого бы то ни было драгоценные вещи и императорские сокровища, всё, что замечательно благодаря материалу или искусству, проносится в шествии впереди богини. Всем предоставляется неограниченная возможность всяких шуток, и каждый принимает вид, какой хочет; нет столь большого и высокого звания, облекшись в одежды которого, всякий желающий не мог бы шутить и скрывать истину, так что нелегко различить подлинного и представляемого.
Матерн решил, что это – подходящее время для незаметного осуществления его злого умысла; ведь он надеялся, приняв вид телохранителя и таким же образом вооружив своих людей, смешав их с толпой копейщиков так, чтобы их считали участниками шествия, внезапно напасть на никем не охраняемого Коммода и убить его. Однако вследствие того, что произошло предательство и некоторые из его людей раньше проникли в город и выдали его замысел (их к тому побудила зависть, так как им предстояло иметь его уже не главарём разбойников, а господином и государем), Матерн до наступления праздника был схвачен и обезглавлен, а его сообщники подверглись заслуженному наказанию. Коммод же, совершив жертвоприношение богине и пообещав благодарственные дары, с ликованием справлял торжество и сопровождал богиню. Народ одновременно с торжеством праздновал спасение государя».16
Восстание Матерна, происшедшее, скорее всего, в 186 году, представляло, как мы видим, серьёзную угрозу. Оно охватило не только все галльские провинции, но перекинулось и в Испанию. Его зачинателями стали дезертиры из римских легионов, к каковым принадлежал и сам Матерн. Они же и составили костяк вооруженных формирований бунтовщиков. Силы мятежников выросли очень быстро за счёт присоединения к ним не только освобождённых преступников, но и беглых рабов и представителей наиболее обездоленных низов населения провинций. Захват ими ряда крупных городов говорит сам за себя. Распространение мятежа, успехи повстанцев, умелое руководство Матерна, в чём нельзя усомниться, заставили имперскую власть принять самые серьёзные меры. В Галлию были посланы легионы во главе с видным военачальником Гаем Песцением Нигером. С ними должны были взаимодействовать местные силы под командованием наместника Лугдунской Галлии Луция Септимия Севера. Он и был назначен главнокомандующим. Из того, что мы знаем о жизни нашего героя, явствует, что это был его первый самостоятельный боевой опыт. И, надо сказать, успешный. После ряда сражений с мятежниками, носившими порой упорный характер, Север сумел оттеснить Матерна и его войска к Альпам. В предгорьях повстанцы были разгромлены, остатки бежали через перевалы в Италию, где их окончательно уничтожили. Насколько реален красочный рассказ Геродиана о попытке Матерна с помощью уцелевших сподвижников убить самого императора во время празднества, посвящённого матери богов, сказать сложно. Но заслуги Луция Септимия Севера в деле подавления опасного мятежа неоспоримы.
Чем было восстание Матерна? Едва ли справедливо относить его предводителя к прообразу средневековых «благородных разбойников», обиравших богатых и одаривавших бедных, как полагает польский историк Александр Кравчук17. Не стоит в этом восстании видеть и предтечу грандиозного движения ба-гаудов, охватившего Галлию в эпоху «Великого кризиса» Римской империи (235–284 гг.), как полагали в своё время советские историки.18 Багауды вели и социальную, и антиримскую освободительную войну, чего в мятеже Матерна, несмотря на его размах, всё же не просматривается.
Надо сказать, что борьба с разбойным миром не была редкостью в римской истории. В тридцатые годы I в. до н. э. в результате гражданской войны, не пощадившей и Италию, преступность там выросла до подлинно устрашающих размеров. По словам Аппиана, «сам Рим и Италия открыто разграблялись»19. После победы над Секстом Помпеем в 36 г. до н. э. триумвир Октавиан поручил военачальнику Сабину заняться беспощадным искоренением криминала. Тот замечательно добросовестно взялся за дело. Захваченные разбойники и воры безжалостно истреблялись, в городах появились отряды ночной стражи, была усилена милиция (городское ополчение). В течение года таких непрестанных усилий порядок в столице и во всей Италии восстановился. Безопасность была обеспечена20.
Разбойные мятежи происходили и в правление Тиберия (14–37 гг.)? причём, что перекликается с событиями уже 186 года, их также возглавляли дезертиры из вооружённых сил Империи. В 24 году беглый воин-преторианец Тит Куртизий «начал с тайных сборищ в Брундизии и расположенных поблизости городах, а затем в окрыто выставленных воззваниях стал побуждать к борьбе за освобождение диких и буйных сельских рабов, обитавших в отдалённых горах посреди лесных дебрей»21. Императору пришлось направить на юг Италии трибуна Спая, который подавил волнение и доставил самого вожака в Рим, где тот и его ближайшие сподвижники понесли заслуженную кару. Тиберий из происшедшего сделал серьёзные выводы. «Более всего он беспокоился о безопасности от разбоев, грабежей и беззаконных волнений. Военные посты он расположил по Италии чаще прежнего».22
Но много опаснее оказались восстания, поднятые дезертирами на окраинах Империи. Ещё в 17 году дезертир-нумидиец Такфаринат, служивший ранее в римском лагере во вспомогательном войске, сначала собрал под своим предводительством обычный разбойничий отряд23. Но, когда число его сторонников стало стремительно расти, то ему удалось создать настоящую армию, получившую поддержку от враждебных Риму североафриканских соседей провинции Африка. Военные действия римлянам тогда пришлось вести целых семь лет!
Ещё один мятеж, возглавленный также дезертиром, случился в правление Клавдия (41–54 гг.). Это был некий «Ганаск родом из племени канниненфатов, ранее служивший у нас во вспомогательном войске, затем перебежавший к германцам, грабил и разорял главным образом галльский берег, хорошо зная, что обитатели его богаты и невоинственны»24. Разбои Ганаска переросли для римлян в войну с поддержавшим его германским племенем хавков. С немалыми усилиями знаменитый полководец Корбулон сумел одержать победу, причём самого Ганаска удалось ликвидировать, лишь склонив людей из его окружения к измене своему предводителю. Стоит отметить, что по итогам этой войны император Клавдий «воспретил затевать в Германии новые военные предприятия, более того, повелел отвести войс