ка на нашу сторону Рейна»25.
Как видим, дезертиры из римской армии принесли Империи немало бед, и с ними порой приходилось вести настоящие многолетние войны. Восстание Матерна даже в этом ряду выделяется своим размахом, поскольку распространилось не только в Галлии, но прихватило и часть Испании. Кроме того, если движение Тита Куртизия было пресечено в самом зародыше, а Такфаринат и Ганаск нашли опору во внешних силах, то Матерн опирался исключительно на местное население. О силе его войск говорит, к примеру, то, что в ходе восстания VIII Августов легион был осаждён мятежниками в своём лагере в Аргенторате (совр. Страсбург) на западном берегу Рейна. Римские воины, защищавшие свой стан, проявили столь незаурядную доблесть, что, когда удалось освободить легион от осады, то он получил от императора почётное прозвание «Благочестивый Верный Постоянный Коммода». Особо же отличившийся во время обороны лагеря трибун Тит Весний Виндекс был награждён почестями квестора-десигната за два года до достижения положенного возраста, когда ему было всего 23. Такие награды могли достаться легиону и тому, кто особо проявил себя в бою, только в случае противостояния с очень сильным и опасным противником. Это тем примечательнее, что достижения в войнах с внутренними врагами римляне не привыкли высоко ценить.
Из кого же состояла армия Матерна? Костяк, очевидно, из подобных предводителю дезертиров из римских легионов. Таковых могло быть немало, поскольку на Рейне стояли большие силы – десятки тысяч воинов. Бедствия, тяжёлые войны с германскими соседями, разорение в их ходе приграничных земель не могли не сказаться и на уровне жизни, и на настроениях населения провинций. Армия в ходе Маркоманских войн была вынуждена пополняться отнюдь не только желающими в ней служить. Марк Аврелий даже привлёк на Дунайскую границу 9000 гладиаторов из Рима! Логика здесь у цезаря была железная: зачем же держать в столице многие тысячи первоклассных и испытанных воинов, обязанных сражаться между собой на потеху зрителям в Колизее, когда на фронтах внешних войн совершенная нехватка солдат? Понятно, что с наступлением мира в 18о году дисциплина в армии не могла не упасть. Жалование стало поступать нерегулярно, да и многие мобилизованные в легионы службой военной (она и в мирные годы оставалась нелёгкой) весьма тяготились. Потому дезертиров, скорее всего, не безоружных, озлобленных и агрессивных было немало. А если к ним добавить массу обездоленных в результате войн и эпидемий людей? Не забудем и о готовых по определению присоединиться к мятежу рабах! Отсюда неизбежным становилось стремительное распространение бунта, в ходе которого банда разбойников неожиданно для себя и для своего предводителя превратилась в мятежную армию. Таковая оказалась способной захватывать большие города и осаждать в его собственном лагере целый легион…
Можно ли искать в восстании Матерна «идеологическую составляющую»? Думается, нет. Мятеж случился на землях, где настроения массы населения были, что называется, «социально взрывоопасны». Успешная и растущая разбойная вольница Матерна стала фитилём, поднесённым к горючему материалу. Сам предводитель восстания не имел какой-либо определённой цели мятежа. О намерениях его уже во главе восстания нам ничего не известно. Если положиться на Геродиана, то на волне успехов он якобы возмечтал об императорском престоле… Что же, Матерн был человеком определённо авантюрного склада. Потому и могли посетить его голову совершенно фантастические намерения, когда он нежданно-негаданно возглавил многотысячную армию.
В 188 году Север завершил своё наместничество в Лугдунской Галлии, а в самом начале следующего года отбыл из провинции в столицу. В Риме 1 июля 189 года он получил новое назначение, став проконсулом Сицилии. Здесь, правда, Луций Септимий совершил неосторожный поступок, грозивший ему жестокой карой. Привыкший постоянно запрашивать предсказания своего будущего у разных «мастеров» этого дела, он, прибыв в новую провинцию, не устоял, чтобы не задать опасные вопросы неким халдеям. Халдеи – семитский народ, населявший с давних времён Вавилонию. Именно его представители почитались в Римской империи как наиболее умелые предсказатели. И вот некие выходцы из Месопотамии, которых ветер судьбы занёс на Сицилию, были спрошены новым наместником о том, станет ли он императором26. Каков был ответ, источник умалчивает. Но некто, прознавший о разговоре, настрочил об этом донос. Будь его подлинность доказана, Луцию грозила бы беспощадная расправа, ибо Коммод мог воспринять такое обращение к гадателям как прямую готовность покуситься на его власть. Разбирательство проходило на самом высоком уровне. Его вели префекты претория. Достоинства и заслуги Севера были этим высшим должностным лицам Империи ведомы. Доноситель же, очевидно, ни симпатии, ни доверия не вызвал. Потому Луций был блистательно оправдан, а клеветник понёс жестокое наказание за лживый донос. Он был распят на кресте.
Авторитет Севера не был поколеблен. В конце 189 года он стал консулом. Причём Коммод наметил его на эту почётную магистратуру, имея выбор из большого числа соискателей27. Его коллегой стал Апулей Руфин. По окончании консульства Луций, правда, целый год оставался не у дел, но вскоре был за это многотерпение достойно вознаграждён. Очередной раз сыграло свою роль «африканское братство». Летом 191 года по предложению уроженца города Темы из провинции Проконсульская Африка Квинта Эмилия Лета, префекта претория, Коммод назначил Севера наместником Верхней Паннонии, где стояли три легиона28. Любопытно, что в то же время его старший брат Публий Септимий Гета возглавил нижнедунайскую провинцию Нижняя Мёзия, где он имел в подчинении два легиона. Задунайская Дакия также управлялась выходцем из Африки. Наконец, наместник далёкой Британии Деций Клодий Альбин был выходцем из африканского Гадрумета.
Столь замечательное представительство уроженцев Проконсульской Африки как в военной, так и в политической элите Римской империи к концу второго века отражало всё более возраставшую роль этой провинции в жизни державы. Прежде всего, в жизни экономической, ибо являла она собою житницу Империи29.
Север, отправляясь в Паннонию, приобрёл в собственность обширные сады близ Рима. Очевидно, и материальные дела у него шли на лад. Ведь ранее Луций владел только одним далеко не роскошным домом в Риме и скромной усадебкой на севере Италии в Венетской области30. Прибыв в новую провинцию «Север так повёл себя на этом посту, что ещё более увеличил свою уже и раньше большую славу»31.
Завоёванная Севером в Верхней Паннонии популярность окажет решающее влияние на его будущее. И, в первую очередь, не столько симпатии населения, довольного толковым умелым наместником, сколько расположение дислоцированных в провинции легионов… Успехи политической и военной карьеры Луция, явный подъём его статуса в имперской элите совпадали с закатом правления Коммода, о каковом, понятное дело, подданные не только в низах, но и в верхах не догадывались…
Царствование сына славного Марка Аврелия никак не походило на принципаты всех пяти предшествовавших ему «хороших императоров» Антонинов. С одной стороны, это было время для Империи относительно спокойное. Не было жестоких войн, сопровождавшихся глубокими вторжениями варваров в римские пределы и сотрясавших державу, как при его отце. Не было восстаний, подавление которых требовало немалых затрат и оборачивалось большими потерями, подобно Третьей Иудейской войне при Адриане. Единственный широко распространившийся по Галлии и части Испании мятеж Матерна удалось достаточно быстро подавить усилиями Септимия Севера и Песцения Нигера. Незначительны были и военные столкновения на рубежах Империи. Командующие легионами успешно справлялись со своими задачами, «…в его правление римскими легатами были побеждены мавры, побеждены даки, усмирены Паннония и Британия, причём в Германии и Дакии провинциалы отказывались подчиняться его власти; всё это было приведено в порядок его полководцами»32.
Тем не менее, назвать эти годы благополучными для Римской державы нельзя. Случались при Коммоде и новые эпидемии, уносившие великое множество жизней, частыми были неурожаи, из-за которых резко росли цены на хлеб, а угроза голода порой нависала над самим Римом.
Особо стоит отметить поворот в отношениях римской власти и христианства. Если после незначительных гонений при Траяне последователи Христа не знали преследований при толерантных императорах Адриане и Антонине Пие, то при Марке Аврелии христиане испытали самые серьёзные гонения. Уход из жизни цезаря-философа радикально изменил их положение в Империи. Гонения практически прекратились. Евсевий так писал о годах правления Коммода: «В это время дела Церкви приняли спокойное течение; Церковь, по благодати Божьей, наслаждалась миром во всей вселенной»33. И действительно в эти годы многие представители римской знати совершенно безбоязненно и, главное, совершенно безнаказанно обратились в христианскую веру34. Исследователь эпохи гонений А.П. Лебедев писал: «Как улучшилось внешнее положение христиан, это видно из того факта, что тотчас после царствования Марка Аврелия, при сыне его Коммоде, христиане состоят на службе при самом императорском дворе, пользуются щедротами государя и живут благополучно. Христиане находят себе покровительницу в лице Марции, стоявшей в самых близких отношениях к императору Коммоду».35 Марция действительно была возлюбленной императора. Коммод относился к ней с полнейшим доверием. Как сообщает Геродиан, «она жила во дворце как законная супруга и пользовалась всеми подобающими супруге императора почестями, за исключением того, что перед ней не носили огонь»36. (Огонь перед императором и императрицей носили во время торжественных церемоний.) Положение Марции при дворе особенно усилилось после смерти в 191 году законной жены Коммода Брутии Криспины. Но именно Марции предстоит сыграть роковую роль в жизни своего царственного возлюбленного…