Жертвой мести Севера стал и сам Лугдун. Альбин разместил там свою ставку, заручившись поддержкой населения. И вот пришло время расплаты. Император ещё перед боем, дабы вдохновить легионеров, пообещал им отдать Лугдун на полное разграбление. Как будто это был вражеский, а не римский город, пусть и с «заблудшими» жителями! В итоге крупнейший и процветавший центр Галлии после такого погрома так и не восстановился. Единственным напоминанием о былой значимости Лугдуна остался продолживший там свою работу монетный двор. На первое же место в Галлии теперь выдвинулась Аугуста Треверов, доблестно не покорившаяся Альбину97.
Далее Север занялся расправой со сторонниками поверженного претендента, не слишком-то вникая, насколько те добровольно или же по вынужденным обстоятельствам, а то и по принуждению его поддерживали. Всё имущество их конфисковывалось. Наиболее подробные сведения о произведённых репрессиях и их последствиях поведал Элий Спартиан. «Было убито бесчисленное количество сторонников Альбина, среди них много первых лиц в Риме, много знатных женщин; имущество всех их было конфисковано и увеличило средства государственного казначейства. Одновременно было убито много видных испанцев и галлов. Наконец, он выдал воинам столько жалования, сколько не выдавал ни один из государей. Своим сыновьям он в результате этих конфискаций оставил такое состояние, какого не оставлял ни один из императоров, так как большую часть золота, имевшегося в Галлиях, Испаниях и Италии, он сделал императорской собственностью. Тогда было впервые учреждено управление частным имуществом императора».98
Многие сообщения Эллия Спартиана и других авторов жизнеописаний августов вызывают у историков справедливое недоверие. Но не все. Приведённые сведения представляются верными, поскольку уж больно они соответствуют духу правления Луция Септимия Севера.
Пребывая в Галлии, император провёл в провинции ряд назначений, вознаграждая тех, кто проявил верность ему в сложное время гражданской войны. Так Вирий Луп стал наместником Британии. Там ему пришлось сразу же столкнуться с последствиями увода Альбином всех военных сил на континент. Воинственное северо-британское племя меатов, прорвав построенный при Антонине Пие пограничный вал, стало разорять римские владения к югу от него. Действуя энергично, новый наместник сумел окружить варваров, но к тем на помощь пришли более многочисленные каледонцы, хотя с ними у Рима был мирный договор. Лупу пришлось выпустить из окружения меатов и дать им свободно вернуться на север, за пределы вала99. Но, главное, граница была восстановлена. Отличившийся в войнах и на Востоке, и на Западе Тиберий Клавдий Кандидий стал наместником Тарраконской Испании, поскольку прежний недальновидно объявил себя сторонником Альбина. В Лузитании, где также британский претендент был популярен, наместником был назначен Гай Юний Фаустин Плацид Постумиан100. В Нижнюю Германию на место Лупа пришёл Гай Валерий Пуденс. Легатом Лугдунской Галлии стал Тит Флавий Секунд Филиппиан. Тиберий Клавдий Клавдиан сменил Дакию сначала на Нижнюю Паннонию, а через пару лет возглавил Паннонию Верхнюю. Новый наместник появился и в Норике. Эта должность досталась Марку Ювентию Сурусу Прокулису101. Далее всех отправился Юлий Лет, оказавшийся в Нисибисе, на севере Месопотамии.
Закончив основные дела в провинциях, Север направился в Италию. Совершив положенные жертвоприношения богам 4–7 мая 197 года, император двинулся в путь. Шёл он к столице во главе всего войска, дабы, как язвительно замечает Геродиан, «показаться более страшным»102. В Рим Север прибыл 9 июня 197 года. Вечный Город встретил своего владыку «со всякими почестями и славословиями, неся лавровые ветви»103. Неверным было бы полагать, что эти чувства римского простонародья к правителю были неискренними. Во-первых, все действительно были рады окончанию гражданской войны. Ведь до этого её не было в Империи с далёкого-далёкого 70-го года! Новая кровавая междоусобица не могла не потрясти сознание римлян и не заставить их горячо желать возвращения привычного внутреннего мира в державе. Помимо этого все понимали, что победоносный император непременно организует пышные празднества, подарив народу самые разнообразные великолепные зрелища и, что особенно важно, устроит щедрую всенародную денежную раздачу.
Прибыв в Рим, Север взошёл на Капитолий, где в храме Юпитера совершил традиционное жертвоприношение. Затем его путь лежал на Палатин, в императорский дворец. Первые же распоряжения правителя оказались радостными для народа: в честь своих побед он устроил вожделенные раздачи денег. Но вот в сенате прибытия принцепса ожидали с немалой и совершенно обоснованной тревогой. И здесь наихудшие предположения сбылись. Его речь не доставила «отцам, внесённым в списки» ни малейшего удовольствия. Чтобы никто не сомневался в сути нового курса, Север прежде всего обозначил свои исторические приоритеты. Он восхвалил суровость и жестокость Суллы, Мария и Августа, назвав их самым надёжным способом правления. А вот божественного Юлия и Помпея Великого он осудил за милосердие, ставшее губительным для них самих104. Перейдя к конкретике, Север обрушился с упрёками на находящихся в сенате друзей Альбина. Чтобы они не сомневались в обоснованности обвинений, император продемонстрировал их тайные письма, обнаруженные им при тщательном исследовании секретных бумаг покойного цезаря105. Далее последовала речь в защиту памяти Коммода. И это было неудивительно. Ведь, когда он в 195 году провозгласил себя усыновлённым скончавшимся за полтора десятилетия до этого Марком Аврелием, а сыну своему Бассиану присвоил имя покойного августа, то Коммод стал его «братом» наравне с Вибией Аврелией, благополучно здравствовавшей дочерью императора-философа, отныне «сестрой» Севера. Теперь, в 197 году, Коммод был объявлен «божественным». И Луций с самым серьёзным видом воздал ему соответствующие почести. Зная, что сенаторы потрясены столь грандиозной переменой в его родословной, Север решил свои действия обосновать. «Если Коммод, – говорил он, – и давал повод для негодования тем, что собственноручно убивал диких зверей, то ведь и один из вас, старый консуляр, вчера и позавчера в Остии забавлялся с блудницей, изображавшей самку леопарда. Однако, о боги, он же участвовал в гладиаторских боях! А из вас разве никто не участвует? Зачем же тогда и для чего некоторые купили его щиты и те самые золотые шлемы?»106
Закончив эту издевательскую и не лишённую юмора речь, сенаторов явно удручившую, Север решил поднять им настроение, неожиданно явив не очень-то свойственное ему милосердие. Он повелел немедленно освободить 35 человек, обвинённых в поддержке Клодия Альбина. А это были люди, далеко не последние в сенате римского народа! Более того, в дальнейшем Луций никогда не попрекал их прошлым, как будто и не было никаких обвинений. Но тут же, правда, император напомнил высокому собранию, что никакой перемены с ним не произошло, что не нужно обольщаться этим нежданным великодушием. Последовало официальное обращение августа, дабы сенат тут же провёл открытое законное голосование и обрёк на смерть 29 других обвиняемых в сочувствии делу Альбина. Среди этих обречённых оказался и незадачливый претендент на Палатин Сульпициан, тесть погибшего и чтимого Севером Пертинакса107. Уж он-то чем был опасен? Высшей знатью принцепс не ограничился. Нарцисс – тот самый убийца, придушивший выжившего после отравления Коммода, был брошен на съедение львам108. Своевременная, конечно, кара – спустя четыре с половиной года после совершённого злодеяния! Но, главное же, Север вновь не нарушил данную в сенате клятву. Все 29 «преступников» были казнены согласно приговору самого сената.
Эллий Спартиан в своей биографии Луция приводит иные сведения о его расправах над представителями сенатского сословия. По его словам, без суда и следствия были убиты 42 человека. Более того, он приводит полный список жертв императорского произвола109. Таковой однако не вызывает у историков особого доверия, поскольку, как установлено, имена казнённых в значительной степени являются вымышленными110. Есть, правда, и исследователи, не сомневающиеся в подлинности сведений Элия Спартиана111. Но стоит обратить внимание на такую немаловажную деталь: Дион Кассий, участник этого исторического заседания, сообщает, что судьбу обвиняемых решило голосование. Биограф же Севера, писавший почти два столетия спустя, говорит об убийстве без суда и следствия.
Казнь 29 сенаторов и помилование 35, тем не менее, не означала прекращения преследования симпатизировавших Альбину. Здесь Север решил прибегнуть к услугам доносчика. А, чтобы его сообщениям доверяли, Луций попробовал вовлечь в это грязное дело очень известного и уважаемого в римских верхах человека – Гая Юлия Эруция Клара Вибиана. Тот был консулом в недавнем 193 году. И вот здесь у всевластного правителя нашла коса на камень. Эруций Клар категорически отказался осквернить свою репутацию презренным доносительством. Север уговаривал его, обещая полную безопасность, но гордый консуляр был непреклонен. Покончив с собой, он доказал, что предпочитает смерть бесчестию. Были ещё в Вечном Городе люди, не утратившие древней римской гордости!
Север всё-таки нашёл среди сенаторов человека, согласившегося стать доносителем. Им оказался некий Юлиан. Любопытно, что император, тем не менее, контролировал его деятельность, тщательно сверяя полученные доносы с показаниями самих обвиняемых. При этом он не обращал внимания на то, что добывались-то они под пытками!112
Но не только истреблением крамолы, как действительной, так и предполагаемой, занимался Луций во время своего пребывания в Риме после сокрушения Альбина. Он прекрасно понимал, что победой в гражданской войне обязан исключительно доблести и верности своей армии. Наполеон любил говорить: «Большие батальоны всегда правы!» Что ж, за шестнадцать столетий до него Луций Септимий Север мог столь же уверенно заявить о непререкаемой правоте больших легионов! После победы при Лугдуне он щедро одарил воинов, но это было разовое благодеяние. Потому в Риме Север занялся глубокими преобразованиями повседневной жизни римской армии. Вот что сообщает об этом Геродиан: «… воинам подарил большие деньги и разрешил многое из того, что раньше им не было позволено. А именно, он увеличил им содержание, позволил носить золотые кольца и брать себе жён. Все это прежде считалось чуждым воинскому воздержанию, так как мешало готовности к войне. Север первый поколебал твёрдый, суровый образ жизни воинов, их покорность и уважение к начальникам, готовность к трудам, дисциплину и научил их любви к деньгам, жадности, открыв путь к роскоши».