зал дать сигнал к отступлению. Громкие звуки медных букцин дошли до слуха штурмующих. Римская дисциплина взяла верх над жаждой достичь уже близкой, казалось, победы… Падения Хатры не состоялось. Чем же был вызван сей престранный приказ? Наиболее распространённая версия вытекает из рассказа об этом событии Диона Кассия. Север опасался упустить ожидаемую огромную добычу. Ворвавшиеся в город легионеры, разъярённые тяжёлой осадой и кровопролитным штурмом, разграбили бы всё подчистую. Сомневаться в этом не приходилось. Север же желал, чтобы всё поступило в императорскую казну помимо тех выплат, непременно щедрых, которыми он бы вознаградил доблесть победителей. Император почему-то вообразил, что царь Барсемий, осознав безнадёжность сопротивления после обрушения части стены, решится на сдачу города. Население же, скорее всего, его поддержит, опасаясь, что в ином случае всем грозит либо погибель, либо обращение в рабство. Но властелин Рима крепко просчитался. День, который, как он полагал, станет последним в осаде Хатры, все его надежды перечеркнул. Завоёванное с большими потерями преимущество было утрачено. Арабы сумели за ночь восстановить разрушенную часть стены. Когда при свете дня легионеры увидели заделанный пролом и полных решимости и далее защищать свой город атренов, дух римской армии оказался смущён.
Недовольство воинов было серьёзным. Не желая нести новые жестокие потери, солдаты прибывших с Запада легионов отказались повиноваться императору33. Дион Кассий приводит такой случай: «Из-за этого Север оказался в настолько затруднительном положении, что в ответ на обещание одного из своих приближённых захватить город, если император даст ему всего пятьсот пятьдесят воинов – уроженцев Европы, при этом не подвергая опасности остальную часть войска, Север произнёс во всеуслышание: «А откуда мне взять столько воинов?» Он имел в виду, что воины ему не повинуются».34 На настроение легионов влияли и сама природа, и климат местности, которые тяжелее всего переносили именно уроженцы Запада. Геродиан утверждает, что от душного воздуха, палящего солнца и всякого рода хворей в римской армии погибло больше людей, чем в боях с арабами35. Идя по пути Траяна, войско Севера испытало под Хатрой такую же жестокую неудачу. Любопытно, что Траян тогда чудом избежал гибели, когда при обстреле со стен крепости был убит находившийся рядом с ним телохранитель. Мы помним, что и Север лишился охранников из-за вражеских снарядов. Возможно, именно из-за неудачи под Хатрой и отказался Луций от назначенного ему сенатом триумфа, сославшись на болезнь ног, не позволявшую ему стоять на колеснице36. Впрочем, он и на самом деле страдал подагрой.
В Нисибис Север вернулся летом 198 года. После взятия Ктесифона его старший сын цезарь Бассиан Антонин был возвышен до статуса августа, став на тринадцатом году жизни соправителем отца. Его младший брат Гета на одиннадцатом году стал цезарем. Вторая неудача под Хатрой после двадцатидневной осады, конечно, испортила настроение и императору, и всей армии, но не перечеркнула общей победы над Парфией. Дабы закрепить этот достигнутый успех надо было усилить инфраструктуру Северной Месопотамии, во многом недостаточную для обороны римских владений37. Потому вторую половину 198-го и весь 199-ый год Север занимался обустройством пограничных вновь обретённых в текущей войне земель38. На них были размещены прибывшие из Европы новые легионы: в Зингаре (между непокорной Хатрой и Нисибисом) – I Парфянский, а к западу от него (между Нисибисом и Эдессой) – III Парфянский39. Тем временем Вологез IV, понимая, что не располагает достаточными силами для отвоевания у римлян Северной Месопотамии, согласился наличное свидание с императором. В результате стороны договорились о мире, согласно которому Осроена и Адиабена с Эдессой и Нисибисом перешли под власть Империи. Префектом новой провинции Месопотамия был назначен представитель всаднического сословия. Парфию Север утешил признанием её прав на часть Восточной Армении40. В честь победного мира и приобретения новой провинции, ставшей, кстати, последним завоеванием Римской империи, высокого титула удостоилась и супруга императора Юлия Домна. Отныне она стала «mater castrorum» – «матерью лагерей». Это означало, что в каждом военном лагере рядом с изображением императора должно было находиться и изображение императрицы41. Ничего принципиально нового в этом не было, поскольку ещё в 174 году такой титул был присвоен супруге Марка Аврелия Фаустине после победы в Паннонии римлян над сарматами, где императрица сопровождала супруга.
Пожалование «матери лагерей» Юлии Домне, прибывшей к мужу в армию, имело важное и политическое, и идеологическое значение. Сам Север объявил себя усыновлённым Марком Аврелием. Потому, приравняв супругу к жене своего «усыновителя», он формально поставил её даже выше себя… Впрочем, собственное родство с угасшей условной династией Антонинов Луций продлил далеко вглубь времён, доведя таковое до Нервы (96–98 гг.)42. Новый титул особо подчёркивал связь императрицы с армией – главной опорой воцарившейся в Риме династии Северов. Изображения Юлии Домны появились на монетах. На одной из них – золотой чеканки 201 года – Луций был изображён как Солнце, а она как Луна. Оба светила символизировали вечность Империи43. Столь настойчивое внедрение семьи Севера в родство с Антонинами обуславливалось и вполне конкретным материальным интересом. В своё время Антонин Пий вывел личное имущество принцепса из наследственного родового имущества – патримония. Оно заметно возросло при Коммоде за счёт многочисленных, прежде всего, земельных конфискаций у репрессированных. Вводя себя и жену с детьми в число Антонинов, Север присваивал своей семье право распоряжаться личным имуществом былых властелинов Империи. А таковое было столь велико, что ещё при Коммоде появился специальный чиновник – прокуратор личного имущества императора44.
Итак, Север в сопровождении Юлии Домны и старшего сына, помимо звания августа получившего трибунские полномочия как соправитель императора, а также второго своего сына – цезаря Геты, также обретшего имя Антонин, объезжал и вновь завоёванные, и старые владения Империи. Надо отдать Луцию должное как умелому и заботливому правителю. Интересы государства в его делах здесь решительно возобладали. Совсем недавно он жестоко покарал Антиохию за стойкую поддержку Гая Песцения Нигера. Теперь же победитель Парфии великодушно вернул исторически главному городу Сирии и автономию, и все прежние права, дарованные Антиохии его предшественниками45. В отношении экономически важной Пальмиры Север продолжил дело императора Адриана. Тот возвысил её в ранг «свободной общины» – «civitas libera». Теперь Пальмира получила статус римской колонии, вследствие чего в ней появились народное собрание и городской совет – структуры развитого самоуправления46. Такое внимание неудивительно: Пальмира была центром торговли Империи с зарубежным Востоком, включая Индию. Кроме того, будучи сильной крепостью, этот город являлся важной опорой римских рубежей, защищая провинцию Сирия от набегов воинственных арабских племён из глубин Аравии.
Укрепив Северную Месопотамию и облагодетельствовав Сирию, Север с семьёй прибыл в Палестину. Так со времён Третьей Иудейской войны (132–135 гг.) по повелению Адриана именовались земли, бывшие ранее Израилем и Иудеей. Посетив Элию Капитолину (как римляне переименовали Иерусалим), Север в храме Юпитера принёс жертву в память Помпея Великого, первого римского полководца, овладевшего этим городом в 63 г. до н. э. Тогда знаменитый военачальник потряс иудеев тем, что в сопровождении своей свиты вошёл в «святая святых» Иерусалимского Храма, куда только раз в год имели право доступа лишь иудейские первосвященники. Впрочем, доблестный Помпей менее всего думал о чувствах верующих. Он просто удовлетворил своё любопытство. Теперь на месте храма Соломона стоял языческий храм Юпитера, в котором побывал наш герой.
Пребывание в Палестине Север не ограничил лишь почитанием Помпея Великого. Поскольку совсем недавно самаритяне и примкнувшие к ним иудеи подняли бунт, то император счёл необходимым укрепить римскую власть в этом вечно неспокойном регионе. Самария стала Себастой – колонией, населённой римскими гражданами, прежде всего, ветеранами легионов. Подобное поселение здесь было и ранее, со времён Первой Иудейской войны (66–73 гг.). Тогда оно возникло по распоряжению Тита Флавия. Возможно, колония пострадала во время бунта, а Север её восстановил47. Далее путь семьи императора лежал в Египет. И там он отдал дань памяти Гнея Помпея, посетив его могилу в Пелусии. Гробница полководца была восстановлена по повелению императора Адриана48.
Напомним, выступая в 193 году в сенате, Север порицал как Юлия Цезаря, так и Помпея Великого за их чрезмерное великодушие, погубившее и того, и другого. Но теперь он отдавал должное военным заслугам великого полководца, чьи завоевания и создали Римский Восток.
Далее Луций посетил Нижний Египет49. Там он побывал в Мемфисе – древней столице фараонов, осмотрел пирамиды, сфинкса, а также статую царя эфиопов Мемнона, бывшего, согласно мифу, сыном Тритона – брата царя Трои Приама и богини утренней зари Эос. Созерцание этой знаменитой скульптуры огорчило Севера. Строго говоря, с Мемноном греки отождествили гигантское изображение фараона Аменхотепа III (1381–1351 гг. до н. э.). В 27 году до н. э. статуя пострадала от сильнейшего землетрясения. После этого колосс вдруг «заговорил». Во время утренней зари он стал издавать звуки, похожие на звон лопнувшей струны. Так «царь эфиопов» разговаривал вплоть до 130 года, когда Египет посетил Адриан. Любознательный император, с удовольствием послушав голос Мемнона, огорчился, увидев на статуе многочисленные трещины. Из самых лучших побуждений он повелел отреставрировать каменного колосса. Волю правителя исполнили. Но эффект оказался неожиданным: Мемнон навсегда замолчал. Оказывается, «разговаривала» статуя именно благодаря трещинам, когда при появлении солнечных лучей происходила резкая перемена температуры воздуха. Увы, Север Мемнона так и не услышал…