ов развёртывается от боковой левой части арки далее направо. Такое расположение естественным образом вызывало желание не пройти сквозь триумфальное сооружение, но обойти его, дабы насладиться созерцанием всех скульптурных сцен5.
Имя архитектора – создателя арки Севера до нас не дошло, но высочайший уровень его мастерства сомнению не подлежит. Она была воздвигнута в короткий срок, замечательно прочной и высокохудожественной. Присутствует, правда, и критический взгляд на это произведение римского архитектурного искусства. Указывается, что в рельефах арки развивались художественные тенденции, появившиеся ранее в декоре колонны Марка Аврелия. Фигуры на рельефах кажутся изваянными наспех, с небрежением. Они сходны друг с другом, хотя и сохранили некоторое индивидуальное своеобразие6.
Ко времени правления Септимия Севера относится и сооружение монументальной арки, состоявшей из большого свода в центре и небольших сводов с обеих сторон в Пальмире. В отличие от той, что на Форуме, где многочисленные барельефы передают батальные сцены, на этой видна витиеватая резьба, изображающая различные растения и геометрические орнаменты. К несчастью, в текущем XXI веке, в 2015 году, эта арка была разрушена исламистскими фанатиками. Ныне ведётся её реставрация.
Римлянам недолго пришлось дожидаться новых великолепных торжеств, дарованных им Септимием Севером. В ночь с 31 мая на 1 июня 204 года в столице Империи открылись очередные Секулярные игры. Они проводились с республиканских времён примерно раз в столетие, дабы никто не мог увидеть их и насладиться удивительным зрелищем дважды. Луций отнёсся к проведению этого столь редкого, согласно его исторической сути, праздника в Риме самым серьёзным образом. Его великолепие, пышность должны были лишний раз показать квиритам истинно римский дух правления новой династии, воцарившейся на Палатине. Был, естественно, очередной раз подчёркнут семейный характер высшей власти. Императору традиционно сопутствовали его супруга августа Юлия Домна и оба сына. Второго июня на Капитолии, у храма Юпитера, состоялось торжественное жертвоприношение главному римскому божеству. Затем был жертвенный пир, в котором вместе с императорской семьёй участвовали префект претория Гай Фульвий Плавциан и коллегия из пятнадцати жрецов. Далее все перешли во внутреннее святилище храма супруги Юпитера богини Юноны. Здесь присутствовали также две весталки и сто девять матрон сенатского и всаднического сословий, имевших детей. Император зачитал обращение к Юноне о сохранении и возрастании власти римского народа, о его вечном единстве, победах и силе, о защите римского народа и его легионов, о целостности и дальнейшем расширении Римского государства. После этого все приняли участие в селлитернии Юноне – жертвенном пире, где среди пирующих пребывала и сама богиня, в данном случае её изображение. На следующий день селлитерний проходил с изображениями Юноны и Дианы. 4 июня селитернии продолжились. Для их проведения зарезали молодых свиней и употребили жареное мясо на жертвенном пиру. Он завершился традиционными плясками в честь богинь.
Население Рима в эти дни наслаждалось щедрыми угощениями, раздачами и, само собой, зрелищами самих игр. Простому народу столицы было за что любить своего императора. Жестокость Септимий Север проявлял исключительно к представителям верхов общества, поскольку только оттуда могла исходить угроза его власти.
Следующий 205 год принёс сокрушительный поворот в жизни и судьбе, казалось бы, прочнее прочного утвердившегося во властных верхах Гая Фульвия Плавциана. Префект претория, с 200 года после устранения своего коллеги Квинта Эмилия Сатурнина единственное высшее должностное лицо в Империи, подчинённое только принцепсу, с 202 года тесть Бассиана Антонина – старшего сына Севера… Кто мог предположить бесславный финал такой карьеры?
В римской истории фаворитизм нельзя назвать традиционным явлением. Но временами на Палатине близ царственных персон появлялись и сильные временщики. В первую очередь, здесь памятен Сеян, префект претория при Тиберии. Но его могущество, выглядевшее непоколебимым, в октябре 31 года внезапно оборвалось. Фаворит был казнён, тело его стало предметом глумления римской толпы. Ювенал в своей X сатире увековечил эту омерзительную сцену. При Калигуле (37–41 гг.) временщиком попытался стать преемник Сеяна Макрон. Но опасавшийся его Гай Цезарь достаточно быстро от наглеца избавился. А вот при Клавдии (41–54 гг.) государственная власть оказалась в руках «великих либертинов», среди которых наиболее известны имена Каллиста, Нарцисса, Палланта, Полибия, Посида. Надо отдать им должное: при них государственная машина Империи работала без сбоев. Что особо удивительно, несмотря на замечательную склонность вольноотпущенников-управителей к казнокрадству, имперские финансы восстановились после нелепых трат и безумств Калигулы. При Нероне (54–68 гг.) к временщикам можно отнести Тигеллина, на совести которого немало кровавых дел, включая первую в истории расправу над христианами. При Флавиях фаворитизм, казалось, ушёл в прошлое. В эпоху Антонинов это явление также не наблюдалось. При Коммоде, правда, иные префекты претория пытались сыграть роли новых Сеянов, но и финал их жизни был соответствующим, о чём уже говорилось.
И вот при Луцие Септимии Севере, вне всякого сомнения, сильном незаурядном и уверенном в себе правителе, в Империи появился не просто временщик, но человек, о котором Дион Кассий прямо пишет, «что Плавциан обладал таким могуществом, какого не было ни у одного из людей, и имел власть, достигающую императорской»7. Историк-сенатор винит в сложившейся ситуации принцепса: «Самым главным виновником этого был Север, который до такой степени уступил Плавциану все полномочия, что тот играл роль императора, а сам Север – роль префекта».8 Обращаясь ко времени правления Тиберия, Дион Кассий приходит к выводу, что Плавциан был могущественнее Сеяна. Здесь можно вспомнить, что преемник Августа отверг попытку префекта претория породниться с семьёй принцепса, когда Сеян возжелал стать мужем Ливии Ливиллы, племянницы Тиберия. Север же, как мы знаем, благосклонно отнесся к браку дочери Плавциана со своим старшим сыном. Кем же был Гай Фульвий Плавциан, сделавший такую умопомрачительную карьеру, не имевшую подобия в более чем двухсотлетней истории Принципата?
Родом префект был из Лептиса. Уже это могло способствовать расположению Луция к земляку. Более того, родовое имя позволяет предполагать родственную связь Плавциана с Севером по женской линии, поскольку мать императора звалась Фульвия Пия. Точная дата рождения будущего временщика неизвестна, но, скорее всего, он был примерно одного возраста с Луцием. Согласно Геродиану, Плавциан своим возвышением был обязан исключительно Северу. При этом он не указывает сколь-либо серьёзных причин такого расположения властителя к подданному. «Про него, человека в ранней молодости незначительного, некоторые говорили, что он подвергся изгнанию, уличённый в заговорах и многих преступлениях. Он был соотечественником Севера (ведь он тоже – ливиец): одни утверждали, что он – родственник Севера, а другие злословили, утверждая, что он в цветущем возрасте был его любовником. Как бы то ни было, Север, выведя его из низкого и незначительного состояния, обеспечил ему высокое положение, наградил его необыкновенным богатством, даря ему имения казнённых, и чуть ли не делил с ним власть. Злоупотребляя властью, Плавтиан в своих действиях не останавливался ни перед жестокостью, ни перед насилием и стал, наконец, страшнее всех когда-либо властвовавших. Соединив его дочь со своим сыном, Север соединялся с ним домами».9
Насколько сообщение Геродиана соответствует действительности, сказать сложно. Писал-то историк, уже ведая судьбу фаворита, и потому едва ли мог стремиться к объективности. При этом, однако, он подчёркивал разницу между утверждениями одних и злословием других. Первое относится к объяснению покровительства Плавциану как к земляку и родственнику Севера, а злословие представляет императора и временщика любовниками. Напомним, что традиционный римский взгляд на однополые связи радикально отличался от эллинского. Светоний однозначно относил таковые к «несмываемому позору»10. Траян, кстати, предпочитавший для любовных утех мальчиков, публично всегда демонстрировал крепкую истинно римскую семью, в чём ему добросовестно помогала императрица Плотина. Безусловно следующее: доверие Севера к Плавциану было исключительным. Хотя подлинные причины такового остаются скрытыми.
Поразительно, что не только сам префект возгордился выше всех разумных пределов, но и окружение его держало себя в соответствии с амбициями патрона. Дион Кассий приводит два исторических анекдота, подтверждающих это. «Так, однажды, когда Север навестил его, лежавшего больным в Тианах, воины, охранявшие Плавциана, не позволили свите Севера войти в дом вслед за ним. И человек, устанавливавший порядок рассмотрения судебных дел императором, как-то в ответ на приказание Севера, в тот момент ничем не занятого, представить на его рассмотрение какое-нибудь дело, отказался выполнить распоряжение, заявив: «Я не могу этого сделать, пока мне не прикажет Плавциан».11
Стоит ли удивляться, что нашёлся человек, осмелившийся даже обратиться к Плавциану как к «четвёртому цезарю», ставя его напрямую в один ряд с Севером и его сыновьями. Думается, Дион Кассий прав, виня в таком повороте дел в Империи самого Севера. Ведь славный сенатор был не просто современником, но и свидетелем всего, творившегося на Палатине. Потому и стоит отнестись с доверием к его сообщениям. «Действительно, помимо прочего, Плавциан в точности знал всё, что Север говорил и делал, а в тайны самого Плавциана не был посвящён никто. Север обручил его дочь со своим сыном, обойдя вниманием множество девушек из почтенных семейств, назначил его консулом и чуть ли не молил богов о том, чтобы Плавциан стал его преемником на посту императора, а однажды даже написал следующее: «Я люблю этого человека так, что молюсь о том, чтобы умереть раньше него».