Антонина; и они зачитали какую-то записку, которую будто бы получили в связи с этим заговором. Это произошло неожиданно во время празднества, устроенного во дворце в честь обожествлённых предков, когда зрелища уже завершились и должен был начаться пир. Это обстоятельство отнюдь не поспособствовало обману, ибо Плавциан никогда не решился бы отдать подобный приказ сразу десяти центурионам ни в Риме, ни во дворце, ни в тот день, ни в тот час и уж тем более в письменном виде. Тем не менее, Север посчитал это свидетельство заслуживающим доверия, потому что накануне ночью ему приснилось, что Альбин жив и готовит против него заговор».21 Своим снам Север доверял, как сулящим доброе, так и тем, что содержали дурные предзнаменования. Всё вкупе на императора подействовало, он решил немедленно вызвать к себе Плавциана. Должно быть, тому сообщили о срочности исполнения повеления Севера, поскольку префект так спешил на Палатин, что, если до конца доверять источнику, мулы, запряжённые в его повозку, въехав во двор дворца, пали замертво. Наверное, Плавциан связал такой внезапный вызов с намерением принцепса восстановить его былое могущество… Но уже у входа префекта смутила непривычная жёсткость привратников, допустивших в императорские покои только его самого без сопровождающих. Это был дурной знак, но отступать было поздно, да и невозможно. Север заговорил с фаворитом как всегда дружелюбно, но вопрос, им заданный, звучал убийственно: «Что подвигло тебя так поступить? Почему ты решил нас убить?» Правда, немедленно Плавциану была предоставлена возможность высказаться в своё оправдание. Поклонник с отроческих лет славных традиций римского правосудия Луций твёрдо следовал одному из краеугольных его принципов: «Audeatur et altera pars!» – «Да будет выслушана и другая сторона!». Понятно, что временщик выразил крайнее изумление по поводу предъявленного ему обвинения и стал решительно всё отрицать. Нельзя усомниться в том, что поражён словами Севера Плавциан был совершенно искренне и в отрицании своей виновности в приписываемом ему преступном замысле вовсе не лгал. Ведь Бассиан всё измыслил, а Эвод и Сатурнин послушно это подтвердили, подсунув ещё и липовое письменное «свидетельство». И вот, поскольку префект претория говорил чистую правду и потому наверняка был совершенно убедителен, молодой Антонин, опасаясь, как бы отец не понял сути происходящего, немедленно перешёл к действиям. Вскочив с места и, выхватив у Плавциана меч (получается, того допустили к императору при оружии), он ударил префекта кулаком, а, когда отец остановил его, тут же приказал одному из своих рабов убить временщика на месте. Тот очевидно был хорошо выдрессирован своим господином, поскольку немедленно повеление исполнил, не смущаясь присутствием императора, вроде как виновным Плавциана ещё не признавшим… Север, похоже, обвинению всё-таки поверил, ибо, остановив кулачную расправу, не помешал применению оружия. Кто-то из присутствовавших при убийстве и явно этим довольный вырвал из бороды мёртвого префекта клок волос и тут же отнёс его в покои, где находились Юлия Домна и Плавцилла, ничего, понятное дело, о случившемся ещё не знавшие. Увидев волоски и услышав: «Вот ваш Плавциан!», женщины восприняли это по-разному. Плавцилла, поняв, что отец погиб, была ввергнута в скорбь. А вот августа не могла скрыть радости22. Зная об отношениях Юлии Домны и Плавциана, усомниться в таком её поведении невозможно. Была ли она сама причастна к заговору сына против ненавистного им обоим зарвавшегося фаворита? Элий Спартиан прямо пишет о её виновности23. Такой взгляд присутствует и в современной историографии24
Тело убитого временщика было вышвырнуто из дворца. Скорее всего, его должна была постигнуть участь останков Сеяна, изувеченных беснующейся чернью и брошенных в Тибр. Север, однако, не позволил глумиться над телом того, кто долгие годы был его ближайшим соратником, и распорядился о погребении. Если все члены семьи Сеяна после его гибели были казнены, то дочь и сына Плавциана сослали на один из Эолийских островов на юге Тирренского моря, где они «влачили жизнь, полную страха, бесчисленных бедствий и лишений25». Когда же после смерти Севера в 211 году власть перешла к Антонину Каракалле, то брат и сестра были убиты. Любопытно, что та же участь постигла и сообщников Бассиана по заговору – Сатурнина и Эвода. Удостоенные почестей сразу после гибели Плавциана они, как только их благодетель сменил отца на Палатине, были казнены. Очевидно именно потому, что лучше всех знали об истинных обстоятельствах расправы над временщиком.
Падение и гибель Гая Фульвия Плавциана не менее подробно, чем у Диона Кассия, описаны и у Геродиана. Но его версия этих событий совершенно иная. Заговорщиком, задумавшим убийство Севера и Антонина, у него является сам префект претория. Согласно Геродиану, временщик, встревоженный уменьшением своих полномочий, решил добиться для себя императорской власти, избавившись от обоих августов. Для осуществления задуманного префект попробовал воспользоваться услугами исключительно преданного ему трибуна Сатурнина (у Диона Кассия Сатурнин – центурион). Вроде как тот уже не раз выполнял некие тайные поручения префекта и умел хранить молчание. Более того, именно Сатурнин отвечал за смену ночной стражи во дворце и потому имел прямой доступ в императорские покои. Потому Плавциан подробно изложил своему сообщнику, что тот должен совершить на Палатине, подчеркнув, что такой сильный человек, как он, легко справится со стариком и мальчишкой (Северу шёл пятьдесят девятый год, к тому же он жестоко страдал от подагры. Каракалле было уже восемнадцать лет – возраст, совсем не мальчишеский.) Сатурнину были обещаны высшие почести в случае успеха. Но оказалось, что временщик плохо знал своего приспешника. Тот – человек, достаточно рассудительный, не захотел рисковать, добывая императорскую власть для Плавциана, но задумал изобличить его, выслужившись перед законной властью. Дабы у префекта не возникло сомнений в его преданности и готовности совершить двойное убийство, трибун склонился ниц пред временщиком, как перед императором. Но, тем не менее, Сатурнин попросил выдать ему письменное распоряжение, дабы выглядеть не просто убийцей, а воином, исполнившим приказ начальника. Плавциан якобы настолько был ослеплён жаждой высшей власти, что немедленно согласился. Более того, он дал указание трибуну сразу известить его о свершившемся, дабы он мог, своевременно явившись во дворец, захватить императорскую власть.
Имея такое убедительное доказательство злодейского умысла Плавциана, Сатурнин отправился на Палатин с единственной целью: известить императора о намерениях временщика. Геродиан упоминает, что трибун был родом сириец, а, значит, человек хитроумный, как и все восточные люди26. Возможно, это и намёк на то, что, будучи уроженцем Сирии, трибун испытывал особое расположение к супруге Севера и потому не желал его убийства. Представ перед императором, Сатурнин всё честно ему изложил. Но вот Север якобы долго не хотел ему верить, сохраняя сердечную привязанность к Плавциану. Более того, принцепс даже стал винить в коварстве и изобретении клеветы своего старшего сына. Но твердость Бассиана, отрицавшего все обвинения, и письменный приказ, выданный самим префектом, заставили императора заколебаться. Последним аргументом стало предложение трибуна немедленно пригласить Плавциана во дворец, сообщив ему, что всё удалось и оба августа мертвы. Далее Геродиан подробно описывает сцену появления префекта в императорских покоях, где тот, изумлённый тем, что увидел Севера и его старшего сына живыми, тем не менее, не растерялся. Более того, в ответ на укоры Луция временщик так красноречиво и убедительно напоминал о своей былой преданности, что едва не убедил императора в своей невиновности. Но в этот самый момент его подвела распахнувшаяся верхняя одежда, под которой оказался защитный панцирь. Заметивший это Бассиан немедленно объявил доспех неопровержимой уликой, доказывающей злодейские намерения префекта. После этого молодой август, не советуясь с отцом и не запрашивая у того дозволения, приказал трибуну и другим вооружённым людям немедленно покончить с изобличённым врагом. «Те немедленно выполняют приказание юного государя, убивают Плавтиана и тело его выбрасывают на людную улицу, чтобы все его видели и чтобы враги надругались над ним. Так умер Плавтиан, потерявший рассудок в ненасытной жажде владеть всем и попытавшийся в конце жизни опереться на неверного подчинённого».27
Рассказ, что и говорить, красочный, но какой-то малоубедительный. Не упомянут Эвод, центурион Сатурнин назван трибуном, само убийство происходит не днём, а ночью. При этом близ дворца людная улица… Главное же, Каракалла – не предводитель заговора, а изобличитель злодея… Похоже, Геродиан добросовестно изложил официальную версию властей, согласно которой был казнён злоумышленник, собиравшийся избавиться одновременно от обоих августов28. Странным представляется и вот что: почему-то забыт цезарь Гета, в случае смерти отца и брата совершенно законный их преемник во главе Империи.
Конечно, не исключено, что Дион Кассий, крепко не жаловавший Каракаллу, мог преувеличить его роль в организации рокового для Плавциана заговора. В таком случае можно предположить решающую роль в сокрушении фаворита августы Юлии Домны29. Впрочем, с учётом особенностей её взаимоотношений с временщиком участие императрицы в этом деле очевидно. Дело только в степени.
Ещё одну версию чудесного спасения Септимия Севера и роли в этом его старшего сына изложил Аммиан Марцеллин. По его словам, когда император лежал однажды в спальне, то он «подвергся неожиданному нападению со стороны центуриона Сатурнина по наущению префекта Плавциана и был бы заколот, если б не оказал ему помощи его уже взрослый сын30». Сообщение позднеримского историка сильно расходится с описаниями современников принцепса. Хотя и те, как мы видим, крайне противоречивы. Зная очевидную пристрастность Диона Кассия, ненавидевшего Каракаллу, и осторожность Геродиана, совсем сбрасывать со счетов любопытный рассказ Марцеллина, возможно, и не стоит.