47. Личное влияние Севера на правоведение в Империи соответствовало необъятным размерам его власти. На всю державу Луций, как это справедливо было отмечено ещё в XVIII веке, смотрел как на свою собственность48.
Но именно поэтому император искренне желал улучшить положение дел в державе. И как раз правосудие представлялось ему оптимальным средством. Правильные законы, неуклонное их исполнение, жёсткий властный контроль, безжалостность к противящимся и явно недовольным – вот лучший путь к процветанию Империи и установлению в ней образцового порядка. Думается, Север искренне старался, чтобы правосудие в государстве отличалось вниманием, разборчивостью и беспристрастием. Но вот на деле совместить эти прекрасные принципы как-то не всегда получалось. Вспомним его «правосудие» в сенате и после победы над Альбином, и в деле Плавциана, а также нелепое судилище по поводу сна некоей кормилицы, сулящего её былому вскормленнику императорскую диадему… Впрочем, отличавшийся, как и большинство его современников, суеверием Север очень серьёзно относился к снам. И к своим, и к чужим, если, конечно, удавалось узнать об их содержании… Надо сказать, что жертвами его жестокости становились преимущественно представители знати. В этом справедливо можно увидеть всегда и везде свойственную деспотичным правителям склонность унижать гордыню верхов общества, низводя «всех подданных до общего им всем уровня абсолютной зависимости»49. Конечно же, здесь играли роль и подозрения принцепса относительно недобрых чувств к нему со стороны традиционной римской знати, и наличие в этой среде честолюбцев, мечтающих о власти50. Отсюда многие его действия в интересах бедных и угнетённых подданных совершались отнюдь не из подлинного человеколюбия, но лишь по политическому расчёту51. Известно, что Луций часто проявлял заботу о низших слоях населения52. А им, как это было, есть и будет во все времена, очень импонировала жестокость, пусть часто и несправедливая к представителям элиты общества.
Вот в такой непростой обстановке и наступил «золотой век» римской юриспруденции. Император, отдадим ему должное, сам уделял огромное внимание вопросам права и судопроизводства. В этом отношении он, безусловно, выделяется и среди своих предшественников, и среди своих преемников. Север значительную часть дня посвящал делам судебным, глубоко в них вникая. Внимательно прислушиваясь к мнению своих советников-юристов, принцепс, тем не менее, часто принимал самостоятельные решения, с их позициями не всегда совпадавшие53. Особое внимание он уделял правовой и судебной компетенции высших чиновников. Яркий пример – письмо Севера к префекту Рима, в котором подробно разбирались права и обязанности этого должностного лица, обладавшего высшей полицейской и судебной властью в столице Империи54. Не забудем, что без поддержки и доверия Луция ни Папиниан, ни Павел, ни Ульпиан не достигли бы таких высот в своей деятельности55. Направляемые императором юристы внесли большой вклад в разработку тех областей права, которые недостаточно затрагивались в предшествующую эпоху. Особенно активно исследовалось уголовное право. Появилось множество работ в области административного, военного и фискального права56. Была и такая важная особенность трудов северовских юристов: их сочинения основывались не столько на трудах их коллег более ранних времён, сколько на императорских постановлениях, так называемых constitutiones57. Надо сказать, что в этом Север и его верные правоведы имели предшественника эпохи столь почитаемых ими Антонинов. Это был император Адриан (117–138 гг.). Именно в годы своего правления он стал заменять традиционные постановления сената римского народа (Senatus consulta) императорскими указами. Не случайно в годы царствования Диоклетиана (284–305 гг.), когда по его поручению знаменитые юристы Григориан и Гермоген проведут кодификацию этих самых constitutions, то начинаться сборник императорских указов, имевших силу закона, будет именно со времени Адриана58.
Как некогда в республиканском Риме Законы XII таблиц, принятые в 451–450 гг. до н. э., постепенно вытеснялись постановлениями сената, так теперь императорские указы, имеющие силу закона, всё более теснили сенатские постановления59. В то же время Север юридически не отнял у сената его законодательной компетенции, право которого издавать законы формально не оспаривалось. Собственно, такая двойственность формальных прав и реальной практики в Империи никакой новизной не отличалась и восходила к основателю Принципата Августу. Как тут не вспомнить его «восстановленную республику» – монархию в республиканских одеждах, которые являли собой «платье голого короля»! В то же время было бы несправедливо представлять политику Септимия Севера как сугубо и однозначно антисенатскую. Конечно, немалое число «отцов, внесённых в списки» при нём было репрессировано, о чём уже говорилось. Но Луций – поклонник законности и правовых отношений между ветвями власти – не был бы самим собой, если бы не сохранил пусть и не очень искренние, но добрые внешне отношения принцепса с возглавляемым им древнейшим властным органом Рима, созданном ещё при основателе города Ромуле. Напомним, что и при нём отношения царя и сената были не лучшими…
Свой жестокий отпечаток на взаимодействие Севера с сенаторами не могла не наложить гражданская война, когда многие из членов этого высокого собрания оказались в стане врагов Луция, явно симпатизируя то Песцению Нигеру, то Клодию Альбину. Но в целом Север старался в отношениях с сенатом следовать примеру Антонинов60.
Здесь, однако, стоит подчеркнуть, что даже лучшие из них, такие, как Траян, Антонин Пий, Марк Аврелий, вовсе не были склонны делиться с сенаторами реальной властью. Да и сам сенат столь дерзким мечтам не предавался. Он желал всегда чувствовать со стороны своих властных принцепсов уважение, подкреплённое твёрдыми гарантиями личной безопасности «отцов, внесённых в списки». Север действительно добросовестно старался демонстрировать уважение к сенату, но вот насчёт личной безопасности… Правда, напомним, что наиболее значительные нарушения таковой были всё же связаны с гражданской войной и с падением Плавциана, но не носили системного характера. Возможно, определённый отпечаток на взаимоотношения Луция с римской элитой наложило отпечаток его провинциальное африканское происхождение…61
В целом же, политика Септимия Севера в отношении всей государственной системы Римской империи эпохи Принципата никак не была направлена на однозначный разрыв с ней62. Она была естественным продолжением всей предшествовавшей эволюции власти в державе. На преобразования, проводимые Луцием Септимием Севером, сильно повлияли обстоятельства его прихода к власти в результате многолетних гражданских войн, потому и главной опорой своей он видел армию, но никак не традиционные римские государственные структуры. Сенат при всей его покорности Север не мог воспринимать подлинно всерьёз. И как было это делать после того, как сенат римского народа безропотно признал законным императором Дидия Юлиана, вульгарно купившего у мятежных преторианцев право на высшую власть? По большому счёту, можно сказать, что Север отнёсся к сенаторам даже лучше, чем они того заслуживали. Напомним, что, строго говоря, легионы изначально были опорой властителей эпохи Принципата, начиная с Августа. Знаменитый «секрет императорской власти», описанный Тацитом, по большому счёту, был «секретом Полишинеля». То, что, опираясь на преданные себе легионы, можно обрести в Риме единоличную власть, замечательно доказал всем ещё Луций Корнелий Сулла в гражданской войне восьмидесятых годов до новой эры. Правда, он использовал её, скажем так, не по назначению. Доблестному победителю армий Митридата VI и сокрушителю сторонников Гая Мария при всём его могучем интеллекте и в голову не приходило установить в Риме ту или иную форму монархии. Завоёванную в тяжелейшей войне единоличную власть он употребил единственно для сохранения и укрепления сенатской олигархии, после чего сложил с себя диктаторские полномочия. Божественный Юлий презрительно сказал, что Сулла, отрёкшийся от диктаторства, не знал и азов власти. Сам же Цезарь, обретя владычество над Римом благодаря верным ему легионам, строил грандиозные планы и имел великие замыслы на будущее… Увы, мечи и кинжалы поклонников насквозь прогнившей республиканской олигархии не дали ему всё это осуществить. Гай Октавий, пусть сам и лишённый полководческого таланта, но умело использовавший одарённых друзей, не только захватил власть, опираясь на армию, но и преобразовал Римскую державу в монархию, именуемую историками Принципатом. Так что изначально легионы, преданные принцепсу, были фундаментом, на котором и стояла Империя. Из властелинов Рима об этом, пожалуй, забыл лишь Нерон. Пока он расправлялся только с представителями столичной и частью провинциальной элиты, полководцы, возглавлявшие легионы, ни о каких мятежах не помышляли. Но, когда жертвами «артиста на троне» стали видные военачальники (братья Скрибонии, Корбулон), положение радикально изменилось. Намеченный Нероном на расправу Гальба повёл легионы на Рим и утвердился на Палатине. Но тут оказалось, что честолюбивых полководцев в Империи предостаточно. Вот и случилась столетие спустя со времён торжества Октавиана новая гражданская война, приведшая к власти династию Флавиев – Веспасиана и двух его сыновей Тита и Домициана. Гибель последнего никак не была связана с армейскими делами, явившись следствием сугубо придворной интриги. Но вот сменивший его сенатский ставленник престарелый и больной Нерва немедленно усыновил Марка Ульпия Траяна именно как наиболее авторитетного представителя римской военной элиты. Так что и условная династия славных Антонинов обязана своим появлением позиции армии. Новые императоры не только опирались на войско, что было естественно, но и умели, когда возникала необходимость, крепко держать в узде полководческие кланы. Так Адриан, только-только придя к высшей власти, немедленно избавился от ч