24. Разумеется, едва ли римляне действительно дошли до северной оконечности Британии. Скорее всего, они добрались до побережья залива Морей-Форт на северо-востоке Шотландии25. Далее продолжать поход Север не решился, поскольку это означало бы длительную войну26. С учётом потерь, пусть и не половины армии, но наверняка значительных, а также способности каледонцев к дальнейшему сопротивлению, самым разумным представлялось завершение кампании. Тем более что британцы, множество селений которых было разорено римлянами, не возражали против мирных переговоров. Считать кампанию 209 года для римлян совсем уж неудачной не приходится. По распоряжению Севера удалось вновь отстроить ряд ранее оставленных укреплений на восточном побережье Каледонии между валами Адриана и Антонина. Появились и новые форты. Поскольку в сложившейся обстановке обе стороны были готовы к заключению мира, то таковой вскоре и был подписан. Каледонцы вернули римлянам былые их владения, обретённые при Антонине Пие и утраченные при Коммоде, но независимость свою отстояли. Попытка Севера подчинить Империи всю северную часть Британии не удалась. Тем не менее, было объявлено о победном завершении войны, в честь чего и Луций, и Антонин были удостоены титула «Британский». Север весь поход тяжело болел и большую его часть провёл на носилках. Каковы были военные заслуги Каракаллы в кампании 2009 года, сказать сложно. Геродиан так описал поведение молодого августа: «Но Антонин мало думал о войне с варварами; он старался расположить к себе войско, заставить всех смотреть только на него, всячески стремился к единовластию, клевеща на брата. Тяжело больной, медлящий умереть, отец казался ему тягостным и обременительным. Он уговаривал врачей и прислужников как-нибудь повредить старику во время лечения, чтобы скорее от него избавиться».27 Что ж, возвышение Геты до уровня августа ещё больше озлобило его старшего брата, который, видя, что болезнь отца только усиливается, всё более и более желал смерти старому императору, не отказываясь от мысли постараться ускорить роковой исход.
Дион Кассий сообщает о двух попытках Каракаллы реализовать свои замыслы. Первый случай выглядит достаточно странно. Якобы молодой август выскочил из своего шатра, возопив во всё горло, что над ним надругался либертин Кастор. Этот человек был очень близок к Северу, пользовался у него исключительным доверием и занимал две высокие должности при императоре – секретаря и спальника. Дион Кассий подчёркивает, что он был лучшим из отпущенников в окружении Севера28. На вопли Каракаллы отозвались воины, очевидно заранее подготовленные, поскольку немедленно стали кричать вместе с ним. Но тут внезапно появился сам император. Кричавшие сразу присмирели, а Луций распорядился наказать наиболее рьяных смутьянов29. Кара, похоже, была суровой. Возможным свидетельством этого стало обнаружение археологами в 2004 ГОДУ на римском кладбище, исследованном на территории современного Йорка, нескольких десятков скелетов. В 2005 ГОДУ была найдена ещё одна могила с останками 24 человек, 18 из которых были обезглавлены. Научный анализ костей показал, что это мужские скелеты людей не старше 45 лет, примерно одинакового роста около 174 сантиметров, крепкого телосложения. Изотопный анализ подтвердил, что в основном это были уроженцы Средиземноморья, Альпийских областей, частично Африки. Обезглавлены они были со спины грубыми ударами, что позволяет считать их жертвами казни. Казнь путём отсечения головы была привилегией римских граждан. Близость физических параметров жертв вызвала предположение, что это были воины-преторианцы30.
При обнаружении останков появилась версия, что это жертвы расправ Каракаллы над теми, кого он считал своими врагами после смерти отца. Позже, однако, выяснилось, что скелеты датируются четырьмя разными периодами. Что же касается обезглавленных предполагаемых преторианцев, то здесь допустима трактовка, что это как раз те самые смутьяны, поддержавшие вопящего Каракаллу и за то наказанные Севером31.
Вся эта подробно описанная Дионом Кассием история выглядит достаточно странно, если не сказать, малопонятно. Насилие императорского секретаря над молодым августом повод скорее для расправы над Кастором, но никак не для убийства отца пострадавшего… В то же время жестокая расправа над просто вопившими в унисон с Каракаллой воинами совершенно нелепа. Север, конечно, бывал достаточно жесток. Но для этого у него, как правило, были серьёзные резоны. Карать же смертью за какие-то вопли, это уж слишком… Возможно, они были далеко не безобидны и заключали в себе нечто оскорбительное или даже угрожающее в адрес императора. Ведь Кастор – один из его любимцев! Да и наверняка Север не в одиночку усмирил крикунов и задержал ретивых смутьянов. Должно быть, он появился близ шатра сына в достаточно многочисленном сопровождении преданных ему преторианцев. Отсюда и провал странного по форме и нелепого по исполнению первого «заговора» Каракаллы против отца.
Настоящая же попытка покушения Антонина на Севера состоялась, когда они оба в сопровождении воинов направлялись на встречу с каледонцами для завершения переговоров и заключения мира. Император, сильно страдавший от лютых болей в суставах из-за разгулявшейся подагры, всё же нашёл в себе силы отправиться на встречу верхом. Двигались оба августа, а также воины эскорта в тишине и в полном порядке. Но, когда они оказались близ строя каледонцев, случилось совершенно неожиданное. Каракалла вдруг осадил своего коня и обнажил меч. Казалось, он сделал это, собираясь поразить выдвинувшегося вперёд отца ударом в спину. По счастью, скакавшие сзади, увидев это, истолковали действие Антонина именно как намерение покуситься на жизнь императора и подняли крик. Каракалла смутился и не решился пустить оружие в ход. Север же, услышав крики, обернулся, увидел обнажённый меч в руке сына, совершенно неуместный в предстоящей церемонии, и только посмотрел на него, ничего, однако, не сказав. Надо полагать, растерявшийся Каракалла вернул меч в ножны. Если это и была попытка покушения, то ему явно не хватило хладнокровия и решительности. Или это был спонтанный жест, рокового удара не предполагавший? Да и время, и место покушения были явно не подходящие… Север, однако, воспринял всё всерьёз. Он хладнокровно поднялся на трибунал – помост для переговоров с каледонцами, где и был заключён мирный договор. Рубеж Империи вновь вернулся на вал Антонина Пия, в свою очередь, римляне обязались не вторгаться на свободные британские земли32.
Когда церемониал завершился, Север великодушно пригласил каледонских вождей и сопровождавших их жён погостить в его резиденции в Эбораке. В приёме гостей приняла участие и августа. В разговоре с супругой одного из вождей Юлия Домна шутливо прошлась по местным нравам, указав на уж больно свободные отношения британских женщин с мужчинами. Каледонская дама не смутилась и немедленно дала императрице ответ: «Мы гораздо лучше выполняем требования природы, нежели вы, римские женщины, ибо мы открыто вступаем в связь с наилучшими мужами, тогда как вы позволяете тайно соблазнять себя самым худшим».33
Север тем временем, вернувшись в Эборак, сразу же послал префекта претория к старшему сыну, дабы Антонин без промедления предстал пред очи отца. Дальнейшее подробно живописует Дион Кассий: «Тогда, вызвав сына, а также Папиниана и Кастора, он приказал положить меч так, чтобы его легко можно было взять, и упрекнул юношу за то, что тот вообще дерзнул на подобное, но в особенности за то, что тот готов был совершить столь ужасное преступление на виду у всех, как союзников, так и врагов, и в заключение сказал: «Если ты действительно хочешь меня зарезать, убей меня здесь. Ведь ты полон сил, тогда как я стар и немощен. Если же ты не отрекаешься от этого деяния, но не решаешься поразить меня собственной рукой, то рядом с тобой стоит префект Папиниан, которому ты можешь приказать меня умертвить: ведь он исполнит любой твой приказ так, словно ты и есть император». Сказав так, он тем не менее не причинил Антонину никакого зла, хотя сам не раз осуждал Марка за то, что тот тайно не устранил Коммода, и сам же не раз грозился так поступить со своим сыном. Однако подобные угрозы он всегда произносил в припадке гнева, тогда же он проявил большую любовь к своему отпрыску, нежели к государству; впрочем, поступая таким образом, он предавал другого своего сына, так как прекрасно понимал то, что произойдет в дальнейшем».34Думается, Дион Кассий прав: Север, конечно же, знал цену своему старшему сыну! Пример Марка Аврелия здесь неудачен. Коммод в свои девятнадцать лет не проявил и близко столько дурных наклонностей, как Каракалла и Гета. Поэтому «философ на коне» вполне мог надеяться, что благодаря мудрой опеке достойных советников, каковые составляли окружение молодого наследника, Коммод постепенно усвоит искусство власти. Луцию, увы, надеяться было не на что. Да и как поступить? Римская история знала примеры, когда отцы предавали казни преступных сыновей. Основатель Республики Луций Юний Брут в 509 г. до н. э. обрёк на смерть обоих своих сыновей, изобличённых как участников заговора с целью восстановления в Риме царской власти. Консул Тит Манлий Торкват приказал казнить сына, нарушившего его приказ, запрещавший вступать в бой во время Латинской воны (340–338 гг. до н. э.), пусть тот и одержал победу в поединке с предводителем вражеского отряда. Но ведь в этих случаях были и очевидные преступления против Республики, и неподчинение приказу консула. И то, и другое законно каралось смертью. Каракаллу, конечно, можно было бы и обвинить в покушении на жизнь императора, но ведь оно не состоялось… Возможно, Север попытался в последний раз, поразив сына своим благородством, направить его на путь служения отечеству. Не забудем и о состоянии Луция. Болезнь его усилилась. Всем, а в первую очередь ему самому, был очевиден её исход. Знал он и о вражде братьев. Но мог ли Север предположить, что год лишь спустя после воцарения августов-соправителей старший убьёт младшего, да ещё и в присутствии матери? Отказаться же от утверждения прямого династического правления он уже не мог, поскольку был бы не понят и в семье, да, пожалуй, и в армии…