— Веран мертв, — тихо проговорила она. — Они его схватили, Бар. Он заслонил им дорогу, спасая меня, и они его схватили, а потом они… они…
Трон… Веран… Барак знал того много лет. Они были друзьями. Он похоронил горе, которое сейчас ничем не могло ему помочь, и сосредоточился на том, что у него оставалось. Коснулся щеки Яны и нежно погладил ее вороные волосы. Она такая красивая.
— Перестань, — сказал он, качая головой. — Перестань. Ты здесь, и это единственное, что сейчас важно.
Он заметил Харату, который ухмылялся, став еще отвратительнее, а затем и Фаркума. Жирный торговец угощался бутылкой юпитерианского бренди — самого лучшего и дорогого напитка из тех, что имелись у Барака. Большую часть бесценного раритета он разлил по своим подбородкам и одеяниям в пятнах пота. Опорожнив бутылку, он обмяк и отшвырнул ее в сторону. Та разбилась, и Барак скривился. Всего лишь еще одно бессмысленное унижение поверх горы всех прошлых. Раскрасневшийся и тяжело дышащий Фаркум выглядел обессилевшим, он не привык напрягаться физически. Он бросил нервный взгляд сквозь решетку, несомненно задаваясь вопросом, позволит ли ему богатство прожить достаточно долго, чтобы он смог продолжить им наслаждаться.
Это зависело от того, останется ли ему верен Харата. Тот подобрал дробовик Барака, проверил боезапас и добавил ружье к своему арсеналу.
«Он тебе чертовски сильно понадобится», — подумал Барак.
А затем Яна повалилась ему на руки, и Барак забыл обо всем. Он держал ее, мягко похлопывая по лицу и растирая руку. Край ее платья пропитался кровью, влажно блестевшей на ноге. Он стал озираться, пытаясь найти аптечку и разрываясь между нежеланием отпускать Яну и необходимостью помочь ей. По полу проскользила небольшая жестянка. Барак поднял глаза и увидел лицо одной из куртизанок Фаркума. Та была миловидной и юной — слишком юной для той жизни, которую ее принуждали вести — но выглядела доброжелательно. Ее лицо было выбелено размазанным гипсом, контрастируя с темной помадой на губах и светло-пурпурной пудрой на щеках и вокруг глаз.
— Маэла, — произнесла она, постучав наманикюренными пальцами поверх сердца, и подтолкнула жестянку поближе.
Барак назвался в ответ, кивнул и подобрал жестянку. Небольшое изображение кадуцея на крышке выцвело, но припасы внутри все еще были в хорошем состоянии. Он схватил пригоршню бинтов и марли, но не решался обнажить рану.
Прикосновение к руке сообщило Бараку, что Маэла рядом. Она ободряюще кивнула ему, украдкой бросив взгляд на своего господина, который был занят опустошением бара от наиболее крепкого спиртного и не уделял своим рабыням ни времени, ни интереса, а затем взялась за бинты и марлю. Маэла аккуратно убрала платье с раны, двигаясь медленно, поскольку из–за крови то прилипло к коже Яны. Та слегка дернулась от боли, но Маэла успокоила ее тихими утешающими словами.
За решеткой продолжался бой, и Барак пытался не думать о нем и сосредоточиться на жене. При виде раны на ноге Яны его непроизвольно пронзило горем. Она была глубокой и нагноившейся по краям, где все еще слегка угадывались следы зубов. При мысли о том, что это может значить, его охватил ужас, но Маэла не обратила на это внимания, прочистив рану при помощи куска ткани и бутылочки антисептика, а затем наложив поверх марлевую повязку и замотав бинтом.
— Славно, пташка, — раздался неприятный вкрадчивый голос с сильным акцентом. Это был Харата, все так же тенью следовавший за своим господином и одним глазом посматривавший перед баром, а другим за ним. — Ты не потеряла хватку.
Маэла потупилась, боясь привлечь дальнейшее внимание Хараты, но слуга уже прошел дальше, посмеиваясь на ходу.
«Мелкие обиды от мелких людишек», — подумалось Бараку, и он вспомнил те дни, когда наказывал людей вроде Хараты. Это было до того, как его мышцы по большей части превратились в жирок, а силу воли сменил страх.
— Трон милостивый, — выдохнул он, — ты чертовски хорошо это умеешь. Ты что, в прошлой жизни была медиком или типа того?
Пересилив застенчивость, Маэла подняла глаза и постучала сперва по кадуцею на крышке жестянки, а потом по своей груди.
— Так он это имел в виду? Но… как?
— Беженка, — произнесла она. Слово далось ей нелегко.
— А твоя подруга? — спросил Барак, сделав жест в направлении другой куртизанки, которая съежилась под барной стойкой, вцепившись в одну из опор и неотрывно глядя в тень.
Маэла пожала плечами. Судя по всему, они были не настолько хорошо знакомы.
Барак стиснул ее крошечные чудотворные ручки и кивнул.
Маэла слегка cклонила голову, а затем по всему бару разнесся звук терзаемого металла.
Застонала протестующая пласталь, и бронированную дверь заклинило. Она перекосилась, борясь с перемолотыми костями и требухой, мешавшими работе механизмов, а потом содрогнулась и замерла. Из потайного отсека, откуда опускалась дверь, пошел дым, после чего предсмертный вопль металла возвестил о полной утрате работоспособности. Свет в Святом Тупичке замигал, сигнализируя о нагрузке на местный генератор, но не потух.
Бледные продолжали прибывать, и Моргравия ощутила, что опора у нее под ногами движется уже не по одной оси — целостность баррикады начала нарушаться.
— Назад! — закричала она, вцепившись в одного из защитников и дергая его за воротник пальто. — Назад!
Прихватив его с собой — это был старый привратник с несиловой палицей — она слезла по неровному краю баррикады. Перегонщик тоже отступил, но в одиночку. Бесшабашный уличный глашатай, так и сохранивший ранец с сообщениями, которые ему уже не суждено было донести, задержался слишком долго. Его дробовой пистолет еще раз с грохотом выстрелил, после чего у него соскользнула нога, и его захлестнула орда. Баррикада не могла выстоять, последним шансом защитников была дверь, и теперь, пока немногие смельчаки отходили назад, Моргравия пожалела, что не сберегла пулю. К ее тревоге ей снова представилось лицо Ошанти, и она прокляла тот факт, что это одна из немногих вещей, которые она действительно помнила.
На другой стороне она встретила перегонщика и горстку прочих.
— Никогда не видел ничего, похожего на этих тварей, — задыхаясь, проговорил привратник. — Гюнтер, — добавил он, протягивая Моргравии руку для рукопожатия. — Благодарю тебя.
Она кивнула в ответ, но не стала жать ему руку.
— Нам понадобится каждый мужчина и каждая женщина, способные держать оружие.
Гюнтер медленно опустил руку, возмущенный тем, что он воспринял как грубость. Моргравии было совершенно наплевать.
— Она выдержит? — поинтересовался дорожный смотритель в длинном бежевом плаще, вооруженный грязным ножом. Он выглядел совершенно бесполезным: таким низкооплачиваемым работником, которому и канаву–то не доверишь охранять, не то что настоящую дорогу.
Портовый грузчик заколотил отвалившийся стул в верхнюю часть кучи при помощи куска расколотого кирпича во второй руке, а затем закинул наверх и его.
— Должна.
Вокруг его рабочего пояса был намотан кусок цепи, недавно служивший оружием, судя по запекшейся крови. Он выглядел молодо. Как и все они, исключая Гюнтера и женщину-следопыта. Последняя закинула на руку опустошенный арбалет и озиралась в поисках импровизированного оружия.
— Не выдержит, — протянула она, шумно жуя кусок табака, от сока которого у нее побурели зубы. — Нам придется пробиваться наружу.
— Трон милостивый… — безоружный писец, лицо которого было забрызгано чьей–то кровью, повалился на колени.
Моргравия вздернула его на ноги.
— Вставай, — грубо прохрипела она. — Найди что–нибудь, чем можно драться. — Она бросила взгляд на следопыта. — Она права. Они прорвутся. Кроме нас, этому ничто не помешает.
Она говорила с большей смелостью, чем чувствовала на самом деле. Единственным, что не давало ей сорваться, был гнев от очевидного отсутствия Хел. По прикидкам Моргравии, у них оставались считанные минуты до того, как бледные продерутся сквозь баррикаду. Поверху не лез никто. Похоже, они обязательно двигались к добыче кратчайшим путем вне зависимости от того, что находилось на дороге.
Она поймала на себе взгляд перегонщика, проверявшего свои пистолеты.
— Если ты сейчас улыбнешься, — предупредила она, — клянусь Императором, я…
Тот горестно посмотрел на пару пустых магазинов.
— Нет, я бы сказал, что сейчас не время улыбаться, — произнес он, с рисовкой убрав оружие в кобуры и сняв с пояса тычковый кинжал. — Я бы сказал, что сейчас нас изрядно поимели.
Это оказалось чересчур для писца, который повалился и обмяк грудой, что–то бормоча. Моргравия не стала его трогать. Сильные выживут, слабые — нет. Или, быть может, не выживет никто, но она умрет стоя, а не хнычущим ничтожеством.
— Как твое имя? — спросила она перегонщика.
Тот нахмурился.
— Что–что?
— Твое имя. Если мы здесь умрем, хотя бы буду знать, кто ты такой.
— Перегонщик.
— Заткнись.
— Нет, правда. Перегонщик. Арум Перегонщик, — он торжественно положил руку на сердце. — С самых пеленок. Я бы предложил спросить у моей матери, если не веришь, но она умерла от гнили в легких, когда я был мальчишкой. А даже если бы не умерла, то не думаю, что мы отсюда выберемся, чтобы ты смогла с ней повстречаться.
Моргравия обернулась к Маклеру, которая ждала возле бара вместе с сомелье. Она заметила на лице сервитора капельку крови, полностью подтвердившую ее предшествующие подозрения, что тот не просто подает вино.
— Ты явно не с пустыми руками. Есть мысли?
— Только что следовало выбрать для встречи другое место, но сейчас это едва ли имеет значение.
— Так и думала, что ты скажешь что–нибудь в этом роде.
Моргравия посмотрела мимо нее, на торговца.
— Эта сетка их не удержит, — произнесла она. — Я знаю, что ты меня не до конца понимаешь, но твой наемник прилично говорит на готике, — она бросила на того взгляд. — Они убьют нас, а потом снесут ее и убьют вас.