— Зачем? — полюбопытствовал Уэндовер.
— Позже узнаете, — заверил его доктор. — Я рассказываю вам, что произошло. Естественно, я обращаю внимание на подробности. Я посмотрел на часы. Затем Ашмун одарил меня особой ухмылкой, сыграл три длинных аккорда на открытых струнах… и ничего не произошло. Совсем ничего. Я думал Ашмун остыл. Но не тут-то было. Он отложил скрипку, усмехнулся и заявил, что нам нужно отойти подальше, чтобы увидеть результат. Объяснения он отложил на потом. Мы сели в мою машину, и он велел ехать к лагерю Цезаря. Когда мы прибыли туда, он остался в машине, чтобы я не заподозрил, что он как-то повлиял на результат. Я должен был выйти и осмотреться. Я спросил, что мне искать. «Кого-то мертвого», — ответил он. Было довольно темно, и тусклый фонарик не особенно помогал. Но все-таки я вскоре наткнулся на мертвого кролика. Ничего особенного, но, судя по его позе, он умер довольно болезненно. Затем я нашел еще одного кролика, потом еще одного… в конечном счете их было пятеро, и все мертвы.
— Они были у дороги? — спросил сэр Клинтон.
— Вы имеете в виду, не могла ли их сбить машина? Нет. Первый лежал прямо на дороге, два — в траве, еще один — у норы в двадцати ярдах от шоссе, а последний — на обочине, еще через сотню ярдов. Скорее всего, их было больше. Они были разрознены. Лежали порознь друг от дружки, так что каждого требовалось искать.
— Вы говорили о болезненной смерти. Вы имели в виду, что они были разодраны или изуродованы как-то еще?
— Вовсе нет. Ни капли крови. Они были просто мертвы. Я отнес их в машину. Ашмун рассмеялся. Знаете, как смеются африканцы. Он казался ужасно довольным собой. «Теперь заметьте время», — сказал он. Я посмотрел на часы. «И измерьте их температуру. Вы ведь врач, так что у вас должен быть термометр, не так ли?». Я измерил температуру тел и записал вместе со временем.
— Ясно, — прервал его сэр Клинтон. — Он хотел, чтобы вы измерили температуру для того, чтобы выяснить время смерти этих созданий. Но вам ведь была нужна справочная информация. Или вы знаете скорость охлаждения тела мертвого кролика?
— Я выяснил ее позднее, — сказал Эллардайс. — Я рассказываю вам о событиях в хронологическом порядке. Ашмун попросил меня принять все меры, которые я посчитаю необходимыми. Как он сказал, он хотел, чтобы я полностью удовлетворился. Он спросил, не возражаю ли я против того, чтобы описать для его группы все с моей точки зрения. Я не возражал. Правда есть правда. Я сказал, что не вижу, чем может повредить мой рассказ об увиденном. В конце концов, на эти эксперименты были потрачены их деньги. Денег у меня нет, а мой рассказ чем-то поможет.
— Вот почему он так быстро принял вас в лучшую группу, — предположил сэр Клинтон. — Ваша роль сбитого с толку человека науки порадовала бы его сторонников.
— Вероятно. И я не возражал против того, чтобы признать: я был в замешательстве. Ашмун отлично сыграл свою роль. Признаю это. Он отказался даже прикоснуться к мертвым кроликам. Могу поклясться — он не приближался к ним. Я сложил их на заднем сиденье, чтобы в свободное время осмотреть их и определить, от чего они умерли. Затем я отвел Ашмуна к нему домой. Поблагодарил его за интересный вечер. Ведь это так и было. Он, как обычно, усмехнулся. Затем я попрощался и поехал домой. Он не мог подменить кроликов, когда я повернулся спиной к нему.
— Пока не видно никаких хитростей, — заметил Уэндовер. — И что же вы выяснили, обследовав кроликов?
— Все в свое время, — парировал Эллардайс. — Я рассказываю обо всем в хронологической последовательности, так что не перебивайте меня, пока я не окончу. Я был озадачен. Прибыв домой, я сел, закурил и сделал несколько заметок о вечере, пока события были свежи в моей памяти. Потому мой рассказ получился точным и свободным. Затем я принялся обдумывать дело. И чем больше я думал, тем меньше понимал. Я не дурак, и готов признать, что мы знаем не обо всем. До Беккереля никто и не думал о радиоактивности, хотя торий и уран и прежде испускали ее. Возможно, Ашмун наткнулся на что-то новое. И, если это так, то также возможно, что он специально наговорил уйму бреда, чтобы запутать людей и не дать им самостоятельно выйти на секрет открытия. В отличии от нас, врачей, он не связан этикой. Я бы сказал, что он любит пускать пыль в глаза. Но даже у блефующих игроков в покер может быть некое представление о чести.
Эллардайс сделал паузу и закурил новую сигарету. Затем он продолжил:
— Первым делом нужно было раздобыть живого кролика и засечь, с какой скоростью они остывают после смерти. Я случайно был знаком с Пирбрайтом, парнем, жившим возле римского лагеря. Это бессердечный дьявол. Я знал лишь одну его положительную черту — он довольно хорошо играет на скрипке. Я как-то присматривал за ним, пока он болел, и он был не особо благодарен, что, впрочем, и стоило ожидать от парня такого типа. Он держит хорьков, и я вспомнил, что видел в его доме сети, так что он, похоже, мог бы изловить кролика-другого. В том месте, где он живет, они кишмя кишат. На следующее утро я навестил его, и к вечеру он подготовил для меня полдюжины кроликов. Сейчас не сезон для охоты на кроликов, но сам я их не ловил. Да и некоторым из моих бедолаг-пациентов прописана крольчатина, так что их жизни не были погублены напрасно. Ночью у себя в саду я убил многих из них и вычислил время, за которое они остывают. Так что не осталось никаких сомнений: те кролики из лагеря Цезаря должны были умереть как раз в то время, когда Ашмун упражнялся в игре на скрипке передо мной. Я бы мог поклясться в этом, даже учитывая всевозможные трудности, связанные со сложностью точного измерения температуры и остывания.
— Очевидно, у Ашмуна был сообщник, убивший тех кроликов как раз в нужный момент, — заявил Уэндовер с видом спортсмена, забившего гол. — Возможно, этот самый Пирбрайт и был тем сообщником.
— Великие умы мыслят одинаково, — парировал Эллардайс. — Я подумал о том же. Вопрос в том, как они были убиты? Потому я сделал их вскрытие. Позвоночник кроликов был не поврежден, так что они не были убиты привычным способом. Тут я вспомнил, что их смерть не была легкой. Может быть, стрихнин? Я сделал анализ желудка на стрихнин. Тест способен обнаружить даже одну десятитысячную частицу стрихнина, так что его просто нельзя пропустить. Но я не нашел ни малейшего признака. Поискал другие алкалоиды. Ничего. Поклясться я не могу, но для себя я уверен: бедные животные не были отравлены. Я обрил наголо пару кроликов и начал искать следы подкожной инъекции. Никаких признаков укола. Я не считаю себя непогрешимым, но эти кролики умерли отчего-то, с чем я никогда не сталкивался ни в больнице, ни в частной практике. Ни внутреннее, ни наружное обследование не выявило причины смерти. Все органы у них были в порядке. Насколько я мог судить, здоровье у них было превосходное. Но они были совершенно мертвы. Если вы хотите как-то это прокомментировать, то сейчас самое время.
— Вы думаете, что рыбешки и кролики умерли одной и той же смертью? — спросил Уэндовер. — Метод выглядит одинаковым: и там, и там была задействована скрипка.
— Я не видел умерших рыбок. И не обследовал их трупы. Поэтому я не могу судить об этих случаях как о равнозначных, — возразил Эллардайс. — Я придерживаюсь того, что видел сам. И это меня озадачивает.
Сэр Клинтон молча кивнул, а затем обернулся к Дафне.
— Вы не рассказали, кто привел вас в окружение Ашмуна.
— Айони Херонгейт убедила нас с сестрой присоединиться к ним. Меня это не увлекло, но Агата подняла столько шуму, что проще было согласиться. Когда Фрэнк услышал об этом, он также настоял на том, чтобы присоединиться. Полагаю, он решил, что мне требуется что-то такое. А мистер Ашмун, похоже, очень захотел принять его в группу.
— Вы не знаете, до которого уровня продвинулись мисс Херонгейт и ваша сестра? — спросил сэр Клинтон.
— Они обе — архиереи, — вызвался ответить Эллардайс. — Мисс Херонгейт — одна из самых больших сторонниц Ашмуна. Думаю, она вербовщица — результативно рекламирует деятельность Ашмуна. Тот может быть впечатлен ее внешностью — она много лучше среднего. Но в этой части ему нечего от нее ждать — ее мысли сосредоточены где-то еще. И даже самое мощное любовное зелье не исправит этого.
— Я бы не хотела, чтобы ты так о ней говорил, Фрэнк, — осудила его Дафна. — Айони выставила себя на посмешище с Кеннетом Фельденом, но это было целую вечность назад, и ты бы лучше забыл об этом, вместо того, чтобы ворошить прошлое.
— Она не оставила шансов на забвение той истории, — ответил Эллардайс. Затем, уловив настроение Дафны, он прибавил: — Ладно, ладно. Больше ничего не скажу.
Он обернулся к сэру Клинтону и сменил тему.
— Есть что новое в деле Деверелла? Думаю, коронер ходит по тонкому льду. Полагаю, вы дали ему совет?
Сэр Клинтон уклонился от прямого ответа.
— Мы все еще не нашли пропавшее золото, — отметил он.
— Тогда вы навряд ли вообще его найдете, — заявил Эллардайс. — Сейчас столько не задающих вопросов торговцев, что у скупщиков краденого начались трудные времена. Его легко расплавить и продать по частям — немного здесь, немного там. А этот набор должен стоить приличную сумму. Возможно, от двух до трех тысяч. Один только посох весит немало.
— Мы живем надеждой, — грустно улыбнулся сэр Клинтон. — Но, пока я не забыл, вы можете назвать точную дату происшествия с кроликами?
Эллардайс заглянул в блокнот.
— Девятое января, — ответил он. — Я сделал запись об этом.
Уэндовер решил, что вопрос об Ашмуне закрыт.
— Что насчет бриджа? — спросил он.
Остаток вечера они провели за игрой, и, в конце концов, Эллардайс и Дафна попрощались. Когда они ушли, сэр Клинтон задал Уэндоверу вопрос:
— Сквайр, что из себя представляет эта миссис Пайнфольд?
— Ни капли не похожа на сестру, — ответил Уэндовер. — Бестолкова, эгоистична и сходит с ума от любой новомодной ерунды. Но довольно симпатична и вышла замуж за богача, который ей в отцы годился. Он умер, а деньги остались. Не могу сказать больше о ней.