— Точно.
Инспектор был озадачен и не скрывал этого.
— Ну, я ничего не понимаю, сэр! Человек умер, отравившись газом, в то время как газа не было! Странное дело!
— Более важно то, — выпалил Уэндовер, — что вы практически обвинили доктора Эллардайса в убийстве, а теперь выяснилось, что он не имел к нему отношения. Я не в восторге от этого, инспектор. И если вы ошиблись в деле Гейнфорда, то нет никакой гарантии, что в двух других делах вы попали ближе к цели.
Но вмешательство Уэндовера вызвало вовсе не тот эффект, на который он рассчитывал. Инспектор не смутился, а заупрямился.
— Признаю, что был неправ в деле Гейнфорда, — проворчал он. — Но в других делах улики остаются нетронутыми. Здесь же нет цепочки улик, сэр. Слабое звено в цепочке портит все, что идет за ним. Но здесь все факты работают вместе, сообща. Даже если какие-то из них не подойдут, то остальные укладываются в пазл.
— А мотив? — резко спросил Уэндовер. — Я знаю, что вам не нужно доказывать в суде каждую мелочь, но люди обычно не убивают друг друга ради забавы, если только они не маньяки. Что выиграл доктор Эллардайс от смертей Деверелла и Пирбрайта?
— Это прояснится позже, — с умным видом произнес Камлет.
— Да, я знаю. Судный День прольет свет на многое, — огрызнулся Уэндовер. — Но ждать до него долговато.
— Ну, сэр, с делом Гейнфорда все обстоит точно так же…
— Для вас это не самый лучший пример, — парировал Уэндовер.
— Нет, сэр. Но факт остается фактом. Эллардайс нуждается в деньгах. А это золото очень легко монетизировать. Вот и мотив для дела Деверелла. И если Пирбрайт что-то узнал и начал шантажировать Эллардайса, то вот и мотив для второго дела. И золото было опасно хранить там же. Если Пирбрайт что-то заметил, то мог заметить кто-то еще. И Эллардайс закопал золото там, где оно могло бы отвести подозрения в убийстве Деверелла на Пирбрайта. Найти мотив будет не сложно, когда прояснится чуть больше.
— Но этого еще не произошло, — заметил сэр Клинтон. — Инспектор, вы упоминали пазл. Один из его кусочков — Джехуди Ашмун. Как он и кролики укладываются в вашу схему?
— Ашмун? Я знаю о нем лишь то, что он — темная личность. Я так считаю. Честный человек не станет размещать такие объявления, как у него. У меня есть друг, который ответил на одно из них. Просто из любопытства. Ничего не произошло. Видимо, его адрес недостаточно хорош. Но я знаю, кто ходит к Ашмуну на мероприятия. В основном, богатые и безмозглые. Для меня этого достаточно. И где он взял такое имя? Звучит неправдоподобно.
— Думаю, он прибыл из Либерии, — пояснил Уэндовер, радуясь, что смог обойти инспектора. — Либерия была основана человеком по имени Джехуди Ашмун. Возможно, наш приятель назван в его честь.
— Либерия? — повторил инспектор. — Никогда не слышал о такой стране.
— Это в Африке, рядом со Сьерра-Леоне, — объявил Уэндовер. — Она была основана как страна для освобожденных рабов из Америки. Официальный язык — английский. Но она еще не вполне цивилизованна. Говорят, что некоторые дикари все еще промышляют каннибализмом.
— Очень интересно, — ответил инспектор, впрочем, его тон противоречил словам. — Но при чем тут Ашмун? — спросил он, обращаясь к сэру Клинтону. — Мне он не кажется кем-то значимым.
— Вы же не забыли о сходстве между делом Пирбрайта и историей о мертвых кроликах, которых нашел доктор Эллардайс?
— Ах, это! — презрительно выпалил Камлет. — Я не придаю большого значения вздору о кроликах.
— Значит, в этом мы отличаемся, — возразил сэр Клинтон. — Я склонен уделять им некоторое внимание. Нужно подождать и посмотреть, кто из нас прав.
Когда инспектор ушел, старший констебль обратился к Уэндоверу.
— Сквайр, полагаю, вы заметили, что гольф-клуб Эмблдауна проводит турнир по бриджу в помощь Русскому Красному Кресту? Я за свой счет забронировал три столика на ваше имя. Мне нравится тайно делать добро, да и, в любом случае, я не член клуба. Теперь я хочу, чтобы вы пригласили гостей, чтобы заполнить места. Сам я не достаточно знаком с местными.
— Ваши пожелания?
— Для начала кто-нибудь, кого я знаю. Я не хочу быть окруженным сплошными незнакомцами. Можно начать с Фельдена. Мне нравится его внешность. Затем Эллардайс и мисс Стэнуэй; я достаточно их знаю. А как насчет сестры мисс Стэнуэй, той миссис Пайнфольд, которая так увлеклась идеями нашего приятеля Ашмуна? Мне бы хотелось с ней повстречаться. Да и сам Ашмун, наш старый приятель…
— Мне он никакой не приятель, — возразил Уэндовер. — Я не хочу видеть его своим гостем, даже номинальным.
— А, ну тогда отставим его, — согласился сэр Клинтон. — Это было просто предложение. В семье Стэнуэй есть кто-то еще?
— Ее брат, Макс Стэнуэй. Тогда посчитайте и его. Что насчет Дерека Гейнфорда?
— Можете вычеркнуть его. Из-за астмы он ненавидит появляться на людях.
— Можно понять, — сочувственно отметил сэр Клинтон. — Было бы неловко, если у него случился очередной приступ. В нашем списке маловато женщин. Сквайр, добавьте в него мисс Херонгейт. Сфинксы всегда интересны — пока вы не обнаружите, что за их улыбкой ничего не кроется. Хм. Кто-то еще? О, да. У того археолога остался брат, разве не так? Помню, что видел его на дознании.
— Генри Деверелл? Я иногда встречаюсь с ним в Обществе естественной истории. Я мог бы его отыскать, если он вам нужен. Сегодня траур никто не носит, да и, в любом случае, это ведь благотворительное мероприятие.
— И еще один момент, — сказал сэр Клинтон. — Сможете сделать, чтобы все эти люди во время перерыва находились в одной компании? Это можно сделать через секретаря клуба.
— Думаю, это можно организовать. Но зачем?
— Здесь нет секрета. Я надеюсь услышать обе стороны в деле Ашмуна. Сквайр, вы слишком предвзяты, чтобы быть свидетелем. Но я надеюсь вызвать дискуссию с Фельденом в роли обвинителя и миссис Пайнфольд и мисс Херонгейт в роли защиты. Возможно, к ним присоединятся и другие, в результате я надеюсь что-нибудь узнать.
— Я так и знал, вы делаете это не только для того, чтобы помочь русским. Но что касается Ашмуна, то мне он безразличен. Меня не интересуют шарлатаны.
Глава 9Мнения
— Конец роббера, — объявил Фельден, кладя последнюю карту. — Не стоит начинать новую партию, не так ли?
— Не стоит, — взглянув на часы, согласилась Айони Херонгейт. — Через минуту-другую окончится первая часть. Кстати, Кеннет, что там на войне? Я пропустила шестичасовые новости.
— Ох, только не начинайте разговор о войне! — капризно вставила миссис Пайнфольд. — Проблем хватает и без того, чтобы упоминать о них в каждом разговоре. Подоходные налоги, нормирование, мизерные талоны на бензин, беспокойства о том, что власти сделают с иностранными инвесторами, а горничные грозятся уйти, потому что работая на армию, смогут заработать больше… война доставляет столько неприятностей.
— Полагаю, налеты тоже утомляют вас, — предположил сэр Клинтон.
— О, нет. Я живу слишком далеко от центра, чтобы они меня задели. Они меня нисколько не беспокоят. Но все это так надоело, знаете ли. Лучшее, что можно сделать, это не обращать на них никакого внимания.
— Прекрасная мысль, — язвительно заметил Фельден. — Если мы не будем обращать на них внимания, то им просто надоест бравировать, так? Они остановятся из-за отсутствия интереса у публики. А в этом что-то есть…
Миссис Пайнфольд подозрительно взглянула на него.
— Полагаю, это сарказм, ирония, или что-то такое, Кеннет. Вы всегда смеетесь над серьезными вещами. А мистер Ашмун со мной полностью согласен.
— Что, конечно же, решает дело, — с явной гримасой сказал Фельден.
— Я бы скорее руководствовалась его мнением, чем вашим, — возразила миссис Пайнфольд.
В двадцать она была очень симпатична. Но с возрастом вместо того, чтобы развиваться, она, казалось, застряла в малолетстве как внешне, так и умственно. Выражение ее больших глаз было, скорее, детским, чем юным. На иную точку зрения она реагировала, опустив губу: как ребенок, который вот-вот расплачется. Ее упрямство было вызвано слабым характером, отчасти происходящим от тщеславия и отчасти — от глупости.
— Вы вряд ли сможете опереться на мнение нас обоих, — сказал Фельден. — Мы обычно идем разными путями. У вас больше не было чудес?
— Кеннет, конечно, ты глумишься, — язвительно ответила миссис Пайнфольд. — Таков твой характер, и, полагаю, ты ничего не можешь с ним поделать. Ты всегда был циничен, скептичен, подозрителен и готов унижать всех, кто тебе не понравился. Все мы знаем, что это в твоем духе. Но насчет мистера Ашмуна ты ошибаешься, явно ошибаешься. Может быть, это потому, что он умнее тебя.
— Конечно, в некотором смысле, он «умнее» меня, — мрачно ответил Фельден.
— Удивительно, что ты признал это, — заявила миссис Пайнфольд, не заметив подлинного смысла фразы. — Со всей твоей наукой, Кеннет, ты не можешь сделать и десятой части того, что делает он. Хотя, конечно, это не твоя вина. Ты живешь всего в трех измерениях…
— О, нет! — возразил Фельден. — Четвертое измерение — время, и я, как и все остальные, живу и в нем тоже.
— Он говорит так же, — напыщенно перебила его миссис Пайнфольд. — Но он заходит дальше, чем можете вы. Он знает все о Пятом измерении.
— Это то место, из которого являются его призраки? — усмехнулся Фельден. — У него может быть множество этого добра, но мне не завидно. Когда дело касается призраков, я не жаден, моя дорогая кузина.
— Конечно, вы, ученые люди, думаете, что можете отмахнуться от всего, сказав: «Призраки! Чушь!», — сердито парировала миссис Пайнфольд. — Вы даже не пытаетесь узнать что-нибудь о том, над чем смеетесь. Разве ты видел хоть одну из манифестаций мистера Ашмуна?
Фельден презрительно покачал головой.
— Вот еще чего не хватало! — ответил он.
— Ну, ты можешь узнать больше, посетив одну-две из них. Я не высмеиваю такие вещи. Я выясняю и узнаю больше. Я слышала странное, голоса…