Невыносимый.
И вот теперь я сижу рядом с Невыносимым Уэстом, и мне очень хочется выброситься с ближайшего балкона, потому что он тоже заметил засосы, только никакой реакции на это не последовало, потому что снова изобразил на лице безразличие.
Один шаг вперед, двести шагов назад — вот каково это с этим парнем. Не знаю, что думать о нашей ночи, проведенной вместе… о том, что мы делали в машине. Я провожу утро, стараясь не думать об этом, потому что он явно не думает.
Я продолжаю ждать, когда он заговорит об этом, а потом перестаю ждать, потому что он этого не делает.
Так что…
Это делаю я. Конечно, я это делаю, потому что у меня нет фильтра, я импульсивна и склонна копать яму, в которой нахожусь.
— Мы собираемся обсудить слона в комнате? — Мой голос тих, и мне потребовалось ровно двенадцать минут, чтобы заставить себя произнести эту фразу.
Когда решаюсь поднять взгляд, то вижу, что Уэст просматривает лежащий перед ним документ, как будто то, что я только что сказала, не является поводом для паузы.
— О каком слоне вы говорите? — безразлично спрашивает он.
— Я думаю, вы знаете, — огрызаюсь я.
Он по-прежнему выглядит невозмутимым.
— Боюсь, вам придется уточнить, мисс Монткальм.
— Мне не нужно уточнять. Вы знаете, о чем я говорю.
— Пока вы не уточните детали…
— То, чем мы занимались в машине, — резко перебиваю я, покраснев.
Он, наконец, поднимает на меня взгляд. И снова ничего не отвечает.
— Вы сразу сказали, что это была ошибка, а я не возвращаюсь к ошибкам, мисс Монткальм. Как только они исправлены, нет необходимости упоминать о них снова.
— Вы считаете, что она исправлена?
— Разве нет? — холодно бросает он вызов. — Я ушел. Конец истории.
Я поворачиваюсь, оказываясь к нему лицом.
— Послушайте, мы можем поговорить об этом, и вы поймете, к чему я клоню…
— Мне все равно, к чему вы клоните, — перебивает он с безжалостным взглядом. — Так что делайте свою работу, мисс Монткальм, желательно в тишине.
Я сердито смотрю на него. Что за придурок. Я открываю рот, чтобы возмутиться и послать его на хрен. У меня возникает желание вырвать бумаги у него из рук и разорвать их на мелкие кусочки, а затем резко оттолкнуть его и выйти из комнаты.
Но я этого не делаю.
Потому что такое поведение ожидаемо. Это то, чего я ждала все это время — чтобы этот Мудак Востока, наконец, прикончил меня на месте. По всему моему телу пробегает холодок, и я действительно смотрю на дверь, чувствуя, как во мне просыпается желание сбежать.
Я делаю глубокие вдохи, успокаивая себя.
Не помогает.
Я смотрю на свою руку и чувствую, что дрожу. Это плохо, я снова стану импульсивной, а мне не хочется проверять, насколько глубокой может стать эта яма…
Я встаю прежде, чем успеваю себя остановить.
— Куда ты направляешься? — немедленно требует он, внезапно уделяя мне все внимание.
— Я беру выходной. — Я не утруждаю себя приведением в порядок своей части стола. Потому что… к черту все это.
— А как же электронные письма, которые ты должна составить…
— Я чертовски уверена, что вы справитесь с этим, мистер Уэст, — шиплю я, выходя из комнаты, и на этот раз не оглядываюсь.
***
Я провожу свой выходной не лучшим образом. Закрываюсь в своих апартаментах и не выхожу, даже чтобы позвонить Ане, потому что не хочу рассказывать ей, что сегодня ушла с работы в припадке ярости. А поход на реку без Алекса не будет ощущаться так же, как раньше.
Мне нужно время для самоанализа… то есть съесть шоколад и послушать Адель.
Я роюсь в своем чемодане и достаю несколько DVD-дисков, которые Ана собрала для меня. И провожу вторую половину дня за просмотром «Принцессы Невесты», чищу свои светильники на случай очередных дурацких проверок и выслеживаю Филота с тапочком.
Я также думаю об Эйдане.
«Как ты это делаешь?» — хочу спросить я. — «Как тебе удается вести себя так, будто ничего не произошло? Будто это ничего не значит?»
Интересно, может, он просто разозлился и защищал себя. Я отвергла его, не так ли? И, возможно, это было жестоко. Понимаю, как это, должно быть, выглядит, но я была слабой. Я так отчаянно нуждалась в своем Эйдане, что в конце концов стала относиться к нему как к своему Эйдану… настолько, что перестала мысленно называть его Уэстом.
К тому времени, когда принимаю душ и ложусь в постель, я чувствую себя виноватой. Если бы я просто позволила ему отвезти меня домой, ничего бы не случилось. Я бы не заползла к нему на колени и не сделала первый шаг. Он бы высадил меня у моих апартаментов, и у нас остались бы приятные воспоминания о том, как мы ладили друг с другом.
Ладно, я могу это исправить.
Я исправлю это.
Я тоже буду вести себя так, будто ничего не случилось, и все вернется на круги своя.
Видите, я в порядке.
В полном по-о-о-о-орядке.
***
— Мисс Монткальм, — начинает он, когда я захожу в кабинет следующим утром, — мы сегодня чувствуем себя лучше, или мне ждать очередного исчезновения?
Я сажусь на стул рядом с ним, одаривая его сердечной улыбкой.
— Я сегодня чувствую себя превосходно, мистер Уэст.
Сбавь, черт возьми, тон, Айви.
Он смотрит на меня, пытаясь понять, говорю ли я правду или плету какую-то чушь. Я прихлебываю кофе и продолжаю работать, будто все в порядке. Отлично, отлично, отлично.
— Ты трезва, верно? — удивляется он после того, как я одариваю его еще одной заискивающей улыбкой от уха до уха.
— Трезва. — К сожалению.
— Ладно… — Его голос затихает, а брови хмурятся у переносицы. Он встревожен… я официально тревожу его.
Первое время все было тихо и дружелюбно. Под дружелюбием я подразумеваю, что он не лаял на меня, и у меня не было словесного поноса.
Уэст отвечает на звонок вне офиса, а я печатаю электронное письмо, договариваясь о телефонной конференции с потенциальным владельцем бизнеса, когда раздается стук в дверь.
— Да? — зову я.
Дверь открывается, и входит Тильда с подносом фруктов, которыми Уэст обычно завтракает.
— Они вкусные, горячие и немного хрустящие снаружи, как и сказал мистер Уэст, — говорит она, ставя другой поднос рядом с моим компьютером. — Если захочешь еще, просто дай мне знать.
Я смотрю на нее, в замешательстве хмуря брови.
— Что?
Но она уже направляется к двери…
Я морщу нос от удивления, когда до меня доносится восхитительный запах. Бросаю взгляд на поднос, который она поставила передо мной, и замираю.
Там чашка свежего кофе... и тарелка вафель с малиновым джемом и сиропом. Рядом с моим подносом стоит поднос Уэста с фруктами и его полезной едой.
Несколько мгновений я не двигаюсь.
Он попросил Тильду приготовить мне завтрак? И не просто завтрак, а домашние вафли? Мои любимые.
Мое дыхание учащается, а сердце колотится в груди. Это что, своего рода извинение? Если так, я хочу сказать ему, что мне тоже жаль. Прости, что ползала у тебя на коленях, дрочила тебе и наблюдала за выражением экстаза на твоем лице, когда ты стонал и потирал меня… ладно, теперь, оглядываясь назад, я не совсем жалею об этом. Было чертовски жарко, но… знаете, мне жаль, что отвергла его потом, и за то, что вела себя как конченная сучка.
Я расправляюсь с тарелкой вафель в рекордно короткие сроки, постанывая при каждом кусочке.
Когда намного позже приходит Уэст, он ничего не говорит мне, садится и, отправив в рот виноградину, начинает жевать. Он бросает взгляд на пустой поднос передо мной, и мы на мгновение встречаемся взглядами. Его лицо остается суровым, но на долю секунды взгляд смягчается. Я читаю сообщение громко и отчетливо.
Перемирие.
Я могу с этим жить.
Это все позади, и, черт возьми, да, он может продолжать поставлять вафли, потому что никто не согласится на прекращение огня без веской причины.
***
В течение следующих нескольких дней слон в комнате становится меньше, но он все еще существует. Чтобы попытаться избежать его, у меня нет другого выбора, кроме как сосредоточиться на нашей совместной работе. Работа, которая настолько бесполезна и бессмысленна, что у меня нет другого способа описать эту колоссальную трату времени.
У меня не очень-то хорошо получается работать личным ассистентом. Слава богу, я больше не использую формулы. Уэст заставляет меня рассылать электронные письма, а затем звонить по телефону. Это особый материал для «снежинок», очевидное отличие от «основ арифметики». Я записываюсь на прием к потенциальным бизнесменам, но даже в этом не сильна. У одного из звонивших был сильнейший французский акцент, и я сказала: «Повторите это, пожалуйста», — около сорока семи раз, все это время сидя рядом с придурком в костюме, который не сводил с меня глаз.
Иногда он говорит мне вещи, которые просто не укладываются в голове.
— Почему ты так тяжело дышишь? — спросил он однажды, сбитый с толку.
— Я только что взбежала по лестнице, — ответила я, задыхаясь. — Вы хотели кофе.
— Ты побежала вверх по лестнице с моим кофе?
— Да.
— Почему?
— Вы так на меня посмотрели.
Он озадаченно уставился на меня.
— Как посмотрел?
— Вы знаете… — Я состроила недовольную мину, чтобы показать ему, как он выглядит. Так выглядит богач, готовый съесть щенков на завтрак, если не добьется своего.
— Мисс Монткальм, — медленно произносит он, — давайте больше не будем бегать по лестнице с очень горячим кофе. Это не только то, что сделал бы очень логичный человек, это еще и опасно...
— Я была осторожна.
— Я имел в виду себя.
Да, Уэст без своего кофе опасен. То, что он пьет его поздно, еще хуже. Если я уроню его по дороге к нему, это может привести к ядерным последствиям.
В другой раз на мне были надеты все мои дурацкие браслеты, и каждый раз, когда я писала — а это было часто, — они громко позвякивали о папку.