Я заполнила половину программы учениками Виридиуса по его рекомендациям, невиданное ранее дело. Его дорогой Ларс получил лучшее место, хотя старик пробормотал:
– Напомни мне сказать ему, что он будет выступать!
Это не очень вдохновляло. Нужно было заполнить большой промежуток времени, особенно на годовщину Договора, а у меня все еще было недостаточно кандидатов в очереди. Я провела несколько дней, принимая огромное количество заявок от возможных исполнителей и устраивая прослушивания. Некоторые были шикарны, многие ужасны. Будет трудно заполнить всю ночь, если я не решусь внести в программу повторения. Я надеялась на большее разнообразие.
Одна заявка продолжала появляться вверху стопки: от труппы танцоров пигегирии. Должно быть, это все та же труппа, от которой я сбежала после похорон, если только в городе не проходило какого-нибудь фестиваля пигегирии. Я не собиралась устраивать им прослушивание, не было смысла. Принцесса Дион и леди Коронги едва терпели наши гореддийские национальные танцы, которые позволяли молодым женщинам веселиться неизмеримо больше, чем установленные приличия. (Я слышала об этом от принцессы Глиссельды, которая говорила, что ей очень мешает негативное отношение матери и гувернантки.) Я могла только представлять, что они подумают об иностранном танце с плохой репутацией.
Я разорвала заявку и кинула в огонь. Я ясно вспомнила этот момент, когда заявка от пигегирии снова появилась в стопке на следующий день.
Иногда Виридиус позволял мне взять выходной, чтобы продолжить уроки с Ормой. Я решила, что заслужила перерыв на три дня, прежде чем прибудет Комонот и разразится хаос. Я тепло оделась, закинула лютню на спину, упаковала флейту в сумку и отправилась сразу же в Консерваторию святой Иды. Я почти бежала вниз по холму, ощущая приятную легкость. Зима еще не обнажила свои зубы, лед на крышах растаял с первым поцелуем солнца. Я купила завтрак на набережной у реки, рыбный паштет и стакан чая. Я прошла по рынку святого Виллибальда, укрытому, переполненному людьми и теплому. Позволила буйным нинийским лентам очаровать меня, посмеялась над проказами собаки, ворующей лапшу, восхитилась огромным куском покрытой солью ветчины. Приятно быть неизвестным лицом в толпе, наслаждаясь чудесной обыденностью.
Увы, я уже не была такой безликой, как раньше. Продавец яблок, засмеявшись, выкрикнул:
– Сыграй нам что-нибудь, милая!
Я решила, что он увидел лютню на моей спине, которую сложно было не заметить, но он сымитировал игру на флейте. Моя флейта лежала в сумке, он не мог ее видеть. Он узнал меня с похорон.
Потом толпа распахнулась передо мной, словно занавес, и в центре оказались братья Бродвик. Торговцы тканями. Их прилавок был завален сложенным фетром. Томас Бродвик касался полей конусообразной шляпы перед широкобедрой матроной, гордой обладательницей нескольких метров ткани.
Он поднял глаза и встретился со мной взглядом, долго не разрывая зрительного контакта, и время словно остановилось.
Мне вдруг захотелось храбро промаршировать к нему и сказать, что увидела свет и раскаялась в любви к квигам. Но в то же мгновение я вспомнила фигурку ящерицы, все так же лежащую в моем кошельке. Я так и не вытащила ее. Эта мысль заставила меня сомневаться в своем решении.
Он прищурился, словно вина была четко написана на моем лице. Я упустила шанс обмануть его.
Я развернулась и нырнула в самую гущу толпы, держа лютню перед собой, чтобы спасти ее от толкотни. Рынок занимал три квартала, что показалось мне отличной возможностью исчезнуть. Я повернула за угол прилавка медных дел мастера и выглянула между светящимися чайниками.
Он все еще был там, продвигаясь сквозь толпу медленно и уверенно, словно шел в глубокой воде. Спасибо всем святым, что он был высок, а конусообразная шляпа добавляла ему сантиметров семь яркого зеленого цвета. Так мне легче заметить его, чем ему меня. Я начала снова пробираться по торговым рядам.
Я старалась идти зигзагами, но он все время был позади, когда я оглядывалась, и немного ближе с каждым разом. Он догонит меня до того, как я найду выход, только если не начну бежать, но это привлечет внимание всего рынка. Только воры бегут по рынку.
Я вспотела. Голоса торговцев отражались эхом от куполообразного потолка, но здесь был и другой звук, резкий, пронзительный во всем этом глухом гомоне.
Мне это показалось отличным способом отвлечь внимание.
Я повернула за угол и увидела двух сыновей Огдо, стоящих у края фонтана. Один произносил речь, а другой, с суровым взглядом, стоял настороже рядом на тот случай, если появится стража. Я обошла толпу и спряталась за большим толстым сапожником – так я заключила, исходя из его кожаного фартука и шила. Отсюда я могла видеть Томаса, а он меня – нет. Как я и надеялась, он остановился при виде человека с черным пером, страстно прыгающего у края фонтана. Он слушал, открыв рот, вместе с остальной толпой.
– Братья и сестры под Небесами! – закричал проповедник святого Огдо. Его перо подпрыгивало, в глазах горел огонь. – Вы думаете, что, ступив в Горедд, главный монстр потом его покинет?
– Нет! – вразнобой закричали голоса. – Прогоним дьяволов!
Сын поднял шишковатые руки, призывая к тишине.
– Этот так называемый Мирный Договор – этот бред! – просто уловка. Они хотят усыпить нас миром. Они обманывают нашу королеву, чтобы она изгнала рыцарей, которые когда-то были гордостью Южных земель. Они дожидаются момента, когда мы станем совершенно беспомощными. Где могущественная дракомахия, наше искусство войны? Теперь нет дракомахии. Зачем червям сражаться с нами? Они уже послали вонючий авангард квигов, зарывшийся в гниющее сердце этого города. Теперь и они придут, через сорок лет, приглашенные самой королевой. Сорок лет – ничто для зверей, живущих так долго! Это все те же монстры, сражаясь с которыми погибали наши деды – а мы им верим?
Поднялся хриплый крик. Томас с энтузиазмом кричал вместе с другими. Я следила за ним сквозь лес трясущихся кулаков. Вот мой шанс улизнуть. Я проложила путь через тесную толпу и вырвалась из лабиринта рынка в тусклый солнечный свет.
Холодный воздух очистил разум, но не успокоил колотящееся сердце. Я оказалась в квартале от Святой Иды. И быстро пошла вперед, опасаясь, что Томас все еще следует за мной.
Я перепрыгивала через две ступени Святой Иды зараз, добравшись до музыкальной библиотеки за несколько минут. Дверь кабинета Ормы закрывала дыру между двумя книжными шкафами. Казалось, что ее просто поставили там, потому что так и было. Когда я постучала, Орма просто поднял дверь, чтобы впустить меня, а потом поставил ее на место.
Его кабинет не являлся настоящей комнатой. Он был сделан из книг, или, точнее, пространства между книгами, так как три маленьких окна мешали поставить книжные шкафы у стены. Я провела здесь огромное количество времени, читая, репетируя, выслушивая инструкции, даже засыпая не раз, когда обстановка дома становилась слишком напряженной.
Орма убрал для меня груду книг со стула, а сам сел прямо на другую стопку. Эта его привычка никогда не переставала забавлять меня. Драконы больше не копили золото. Реформы Комонота объявили это нелегальным. Для Ормы и его поколения сокровищем было знание. Как и драконы на протяжении веков, Орма собирал его, а потом на нем сидел.
Просто оказавшись здесь с ним, я почувствовала себя в безопасности. Я распаковала свои инструменты, и моя тревога вырвалась наружу в разговоре:
– За мной только что гнались по Святому Виллибальду, и знаешь почему? Потому что я была добра к квигу. Я осторожничаю, скрываю законные причины для людской ненависти, а затем оказывается, что им не нужны причины. Небеса создали нож иронии, чтобы ударить меня им.
Я не ожидала, что Орма засмеется, но его реакция была даже слабее, чем обычно. Он уставился на пылинки, танцующие в солнечных лучах, пробивающихся из крошечных окон. Отражение в его очках сделало выражение его лица нечитаемым.
– Ты меня не слушаешь, – сказала я.
Орма ничего не ответил на это. Он убрал очки и потер глаза большим и указательным пальцами. Его беспокоило зрение? Он так и не привык к человеческим глазам, которые были значительно слабее драконьих. В своем естественном облике он мог бы заметить мышь в поле пшеницы. Никакие очки, какими бы сильными они ни были, не могли помочь преодолеть эту пропасть.
Я внимательно посмотрела на него. Были вещи, которые мои глаза – и человеческий разум за ними – могли распознать, а его – нет. Орма выглядел ужасно: бледный и осунувшийся, с кругами под глазами и… я едва ли могла осознать это.
Он казался расстроенным. Ни один дракон этого не заметил бы.
– Ты болен? – Я подбежала к Орме, не смея коснуться его.
Он состроил гримасу и задумчиво потянулся, приходя к какому-то выводу. Он убрал серьги и положил их в шкафчик стола. Что бы он ни собирался рассказать мне, он не хотел, чтобы совет Цензоров это услышал. Из складок камзола Орма достал какой-то предмет и вложил его в мою руку. Тот был тяжелым и холодным, и я знала, хотя он мне этого не сказал, что именно это ему отдала попрошайка после похорон принца Руфуса.
Это была золотая монета, древняя. Я узнала на лицевой стороне королеву или, в любом случае, ее символику. Пау-Хеноа, герой-мошенник, танцевал на обратной стороне монетки.
– Датируется правлением Белондвег? – спросила я. Она была первой королевой Горедда, почти тысячу лет назад. – Где кто-то может найти такую монету? И не говори мне, что городские попрошайки раздают их всем, потому что у меня такой нет. – Я отдала монетку Орме.
Орма потер ее между пальцами.
– Ребенок был простым посланником. Неважным. Монета от моего отца.
Холодок пробежал по моей спине. Подавляя все мысли о своей матери – я даже не смела часто думать об Орме как о своем дяде, чтобы не забыться и не назвать его так, – я привыкла подавлять все мысли о своей большой драконьей семье. – Откуда ты знаешь?
Он поднял бровь: