– Я знаю все монеты своего отца.
– Я думала, это незаконно.
– Даже я старше этого закона. Я помню груду сокровищ с детства, каждую монетку и кубок. – Его взгляд снова стал пустым, и он облизнул губы, словно скучал по вкусу золота. Орма отмахнулся от этого и, нахмурившись, взглянул на меня. – Моему отцу пришлось сдаться, конечно, хотя он сопротивлялся долгие годы. Ардмагар позволял ему это до бесчестия твоей матери, запятнавшего нас всех.
Орма редко говорил о моей матери. Я поняла, что задержала дыхание. Он сказал:
– Когда Линн связалась с Клодом и отказалась возвращаться домой, Цензоры отправили всю нашу семью на проверку ментального здоровья. Моя мать покончила с собой от стыда, подтвердив второй случай неопровержимого безумия в семье.
– Я помню, – хрипло сказала я.
Он продолжил.
– Ты также помнишь, что мой отец был выдающимся генералом. Он не всегда соглашался с Ардмагаром Комонотом, но его верность и великолепная карьера были вне сомнений. После того как Линн… – Он замолк, словно не мог сказать «влюбилась». Об этом было слишком страшно думать. – Внезапно наш отец попал под наблюдение, все его действия проверялись, все высказывания разбирали на части. Неожиданно они перестали закрывать глаза на груду его сокровищ и периодические протесты.
– Он сбежал перед судом, не так ли? – спросила я.
Орма кивнул, он смотрел на монету.
– Комонот изгнал его. С тех пор его никто не видел. Его все еще ищут за провокацию протестов против реформ Ардмагара.
Его отрешенное выражение лица разбивало мое сердце, но, как человек, я ничего не могла сделать, чтобы помочь ему.
– Так что означает эта монета? – спросила я.
Орма посмотрел на меня поверх очков, словно это был самый глупый вопрос, когда-либо заданный.
– Он в Горедде. В этом можешь не сомневаться.
– Разве его сокровища не были конфискованы в пользу сокровищницы Высшего Кера?
Он пожал плечами:
– Кто знает, что этот хитрый саар смог забрать с собой.
– Никто другой не мог ее послать? Совет Цензоров, чтобы проверить твою реакцию?
Орма пождал губы и резко покачал головой:
– Нет. Это был наш знак, когда я был еще ребенком. Это та самая монета. Она напоминала мне о хорошем поведении в школе. «Не позорь нас. Помни о семье» – вот что она значила.
– Что она может означать сейчас?
Его лицо словно осунулось еще сильнее. Фальшивая борода плохо сидела на нем, или он даже не постарался поправить ее. Орма ответил:
– Я думаю, что Имланн тоже был на похоронах, и он считает, что я его узнал, хотя это не так. Он предупреждает меня не вставать на его пути, притвориться, что я не узнаю его саарантраса, когда увижу, и позволить ему сделать то, чего требует честь.
Я сложила руки на груди. Внезапно комната показалась холоднее.
– Сделать что? И важнее: с кем? С человеком, за которого вышла его дочь? С их ребенком?
Карие глаза Ормы расширились за очками.
– Такое мне в голову не приходило. Нет. Не бойся за себя, он считает, что Линн умерла бездетной.
– А мой отец?
– Он никогда не позволял произносить имя твоего отца в своем присутствии. Само существование твоего отца нарушает ард и яро отрицается всеми.
Орма убрал ворсинку с шерстяных штанов. Под ними он носил пару шелковых, иначе чесался бы, как мучимая блохами собака.
– Кто знает, над чем Имланн раздумывал эти шестнадцать лет? – Он не собирается подчиняться закону или держать свои человеческие эмоции под контролем. Даже мне – а за мной постоянно следят, и я подчиняюсь закону, насколько могу, – трудно не терять форму. Раньше границы безумия были намного четче, чем сейчас.
– Если ты считаешь, что он пришел не за папой и мной, то зачем? Для чего он объявился?
– Визит Комонота так близок… – Он снова посмотрел поверх очков.
– Убийство? – Он выдвигал смелые предположения или я? – Думаешь, он строит заговор против Ардмагара?
– Думаю, было бы глупо закрыть глаза, считая, что это не так.
– Ну, тогда тебе нужно рассказать об этом принцу Люсиану и страже.
– О. Вот и оно. – Он откинулся назад и постучал ребром монетки по зубам. – Не могу. Я – так вы говорите? – между двух огней? Я слишком пристрастен. И не уверен, что смогу не руководствоваться эмоциями, принимая решение.
Я снова внимательно всмотрелась в его лицо, в морщинку между бровями. Он явно с чем-то боролся.
– Ты не хочешь сдавать его, потому что он твой отец?
Орма закатил глаза, глядя на меня, и белки вспыхнули, словно у перепуганного животного.
– Совсем наоборот. Я хочу натравить на него стражу, хочу, чтобы состоялся суд, хочу, чтобы его повесили. И не потому, что он вероятная угроза Ардмагару, – к тому же, может быть, ты и права, может быть, он не является угрозой, – а потому, что в действительности я… ненавижу его.
Как ни абсурдно, моей первой реакцией был возникший узел ревности, словно кулак в животе, ведь он не только чувствовал что-то, а чувствовал это не ко мне. Я напомнила себе, что мы говорили о ненависти. Я бы не могла предпочесть это его дружелюбному безразличию, не так ли?
– Ненависть – это серьезно. Уверен?
Он кивнул, наконец позволяя всем эмоциям проявиться на своем лице дольше, чем на долю секунды. Он выглядел ужасно.
– Как давно ты это чувствуешь? – спросила я.
Орма безнадежно пожал плечами:
– Линн не просто была моей сестрой, она была моим учителем.
Орма часто говорил мне, что у драконов не было более уважительного слова, чем «учитель». Учителей почитали больше родителей, супругов и даже самого Ардмагара.
– Когда она умерла и позор лег на нашу семью, – сказал он, – я не мог отказаться от нее так, как сделал мой отец – как все мы должны были сделать, к удовольствию Ардмагара. Мы подрались, он укусил меня…
– Укусил тебя?
– Мы драконы, Фина. Когда ты тогда видела меня… – Он сделал пространный жест, словно не хотел произносить это вслух, словно я видела его голым – что, честно говоря, технически правда. – Я сложил крылья, так что ты, скорее всего, не заметила повреждений на левом крыле, где когда-то была сломана кость.
Я покачала головой, ужаснувшись:
– Ты все еще можешь летать?
– О да, – отстраненно сказал он. – Но ты должна понимать: в конце концов, я отказался от нее, под давлением. Моя мать все равно покончила с собой. Моего отца все равно изгнали. В итоге… – его губы задрожали, – я не знаю, для чего все это было.
Если не в его, то в моих глазах стояли слезы.
– Совет Цензоров отправил бы тебя на эксцизию[19], если бы ты этого не сделал.
– Да, высока вероятность этого, – задумчиво согласился Орма, и его тон снова стал по-ученому нейтральным.
Цензоры отправили бы на эксцизию и мою мать, вторглись и украли бы любые нежные воспоминания о моем отце.
В моей голове оловянная банка с воспоминаниями болезненно вздрогнула.
– Отказ от нее не освободил меня от внимания Цензоров, – сказал Орма. – Они не знают о моих настоящих трудностях, но считают, что таковые имеются, основываясь на истории моей семьи. Они подозревают, конечно, что я забочусь о тебе больше, чем дозволено.
– Вот что Зейд должна была проверить, – сказала я, пытаясь не дать горечи прорваться в мой голос.
Он заерзал, и только я могла это заметить. Он никогда не выказывал ни малейшего сожаления из-за того, что подвергал меня смертельной опасности в детстве. Этот секундный дискомфорт – единственное, на что я могла рассчитывать.
– Я не собираюсь давать им подсказки насчет своих настоящих проблем, – сказал он, передавая мне монету. – Сделай с ней то, что считаешь нужным.
– Я отдам ее принцу Люсиану Киггзу, хотя не знаю, что мы можем сделать с твоим расплывчатым предчувствием. Посоветуешь, как узнать саарантрас Имланна?
– Я узнаю его, если только он не станет скрываться. Я бы узнал его по запаху, – сказал Орма. – Саарантрас моего отца был худощавым, но он мог потратить шестнадцать лет на упражнения или злоупотребление заварным кремом. Не знаю. У него были голубые глаза, необычные для саарантраса, но не южанина. Светлые волосы, которые легко перекрасить.
– Мог бы Имланн так же легко притвориться человеком, как Линн? – спросила я. – Он научен придворным манерам или обладает музыкальным талантом, как его дети? Где он может попытаться смешаться с толпой?
– Думаю, лучше всего он бы сошел за солдата или придворного, но он знает, что так я и подумаю. Поэтому он будет там, где никто не ожидает его увидеть.
– Если бы он присутствовал на похоронах и видел тебя, а ты его – нет, скорее всего, он бы стоял… – Псы святых. Орма стоял в центре. Я видела его из-за хоровой ширмы. Его можно было узнать из любого угла.
Орма напрягся:
– Сама не ищи Имланна. Он может убить тебя.
– Он не знает о моем существовании.
– Ему не обязательно знать, кто ты, чтобы убить, – ответил Орма. – Ему достаточно того, что ты пытаешься помешать ему исполнить задуманное.
– Понятно, – сказала я, усмехнувшись. – Лучше принц Люсиан Киггз, чем я, значит.
– Да!
Ярость этого «да» заставила меня отшатнуться. Я не могла ответить, эмоции давили на горло.
Кто-то постучал в кривую дверь. Я отодвинула ее в сторону, думая, что увижу одного из монахов-библиотекарей.
Там стоял, прислонившись к стене, Базинд, неловкий новокожий, и громко дышал ртом. Его глаза смотрели в разные стороны. Я отшатнулась, держа перед собой дверь, словно щит. Он протолкнулся мимо, звеня, словно венок всех святых, уставившись на комнату и спотыкаясь о груды книг.
В мгновение ока Орма встал на ноги.
– Саар Базинд, – сказал он, – что привело тебя сюда?
Базинд порылся в своей рубашке, затем в штанах, наконец обнаружив сложенное письмо, адресованное Орме. Орма быстро ознакомился с ним и передал мне. Я поставила дверь на место и, схватив письмо двумя пальцами, прочитала:
Орма, ты помнишь саара Базинда? Мы считаем его бесполезным в посольстве. Ардмагар определенно чем-то обязан матери Базинда за то, что та сдала своего накапливающего сокровища мужа. Иначе Базинду никогда бы не позволили прибыть на юг. Ему необходимы коррекционные уроки человеческого поведения. Учитывая историю твоей семьи и твою способность походить на людей, я подумала, что ты будешь идеальным учителем.